Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович. Страница 90

Прі?зжавшим с фронта делегаціям "оборонческая позиція" Сов?та представлялась непріемлемой, — это засвид?тельствовал никто иной, как один из членов Исп. Ком. Горев, которому было поручено принимать эти делегаціи. Сл?довательно, не так уже был неправ докладчик о войн? на мартовском съ?зд? к. д., вернувшійся с фронта Щепкин, в своем утвержденіи, что лозунги "долой войну" или "война в ничью" — эти главные лозунги февральско-мартовских дней, по словам Троцкаго — встр?чают в арміи "страшн?йшее негодованіе". Такое сужденіе отнюдь не было только субъективным воспріятіем челов?ка, желавшаго вид?ть в д?йствительности подтвержденіе своих личных взглядов.

Упомянутый Горев скажет, что вс? резолюціи с фронта этого времени не отражали подлинных настроеній и желаній солдатских масс, ибо он? вырабатывались '"почти исключительно армейской интеллигенціей" — т?ми "межеумочными" интеллигентами, которые, по характеристик? Суханова, шли па поводу у "буржуазіи". Шовинистическій задор первых нед?ль явился результатом планом?рно организованной агитаціонной кампаніи. Резолюціи повторяли как бы хорошо "заученный урок". Доля истины им?ется в этих одновременно преувеличеных и упрощенных заключеніях. Напр., интеллигентскій характер процитированнаго выше обращенія делегаціи п?хотнаго полка г. Сов?т несомн?нен. Была и н?которая директива из центра. Так, напр., Селивачев записывает 18 марта со слов прі?хавшаго из Петербурга подп. Каминскаго, что желательно, чтобы "по организаціи комитетов т? выносили резолюціи о дов?ріи Врем. Правительству, подтверждая это телеграммами посл?днему, что необходимо, как противов?с Сов?ту Р. и С. Д., видимо, желающему подорвать престиж правительства". Патріотическіе "заученные уроки" во всяком случа? не меньше показательны, ч?м всякіе иные митинговые трафареты, свид?тельствуюшіе о настроеніях противоположных [366].  Молніеносных результатов пропаганда не дает, если только она не падает на соотв?тствующую почву и не находит среды, адекватной ц?лям, которых стремится достигнуть. В первые дни посл? переворота организованной пропаганды на фронт? не было, и т?м не мен?е мы вид?ли прим?ры довольно яркаго проявленія "военнаго задора".

Еще бол?е характерными надо признать "шовинистическія" проявленія в запасных частях петербургскаго гарнизона, среди котораго до переворота велась "пораженческая" пропаганда, и который в дни переворота находился в непосредственном контакт? с рабочими кругами, естественно бол?е пропитанными крайностями Циммервальда. И н?сколько неожиданно Шляпников признает, что "буржуазіи" и "оборонцам" в первое время на столичных митингах удалось создать "буквально погромное настроеніе против большевиков", т. е. против посл?довательнаго отрицанія войны. Во время первых манифестацій воинских частей у Таврическаго дворца, т. е. манифестацій, которыя не могли быть хорошо подготовлены и извн? инспирированы (особенно "буржуазіей"), на знаменах красовались лозунги: "война до полной поб?ды". По утвержденію Суханова, депутат Скобелев, тов. пред. Сов?та, за какое то неосторожное слово о войн? "был чуть не поднят на штыки"; такая же судьба едва не постигла какую-то неизв?стную большевичку, при пріем? Родзянко запаснаго батальона Семеновскаго полка крикнувшую "долой войну". Таким образом "л?вый" мемуарист ц?ликом подтверждает наблюденія "праваго" мемуариста кн. Мансырева, засвид?тельствовавшаго, что в Петербург? разговоры против войны в первые дни вызывали негодованіе. Довольно знаменательно, что делегаты Московскаго Сов?та солд. деп. на собраніи, гд? обсуждалась организація предполагаемой 12 марта обще-сов?тской демонстраціи мира, согласились в ней участвовать при условіи, что не будет плакатов "долой войну" ("Рус. В?д.").

Сам Суханов в своих "записках" почувствовал бросающіяся в глаза натянутость и фальшь антивоенной характеристики массовых настроеній и заговорил о "мужицко-казарменной" психологіи — о той "толщ? атавизма" и "примитивнаго націонализма", которые должна была преодол?ть революція. В?дь этим все и сказано. Идеологическая платформа циммервальдцев вс?х отт?нков была чужда психологіи масс в момент, когда произошла революція, и нужно было время и благопріятствующія вн?шнія условія для того, чтобы большевицкая пропаганда, облачившись в ленинскія формы, возым?ла надлежащее д?йствіе. (См. "Золотой ключ"). В пред?лах марта обстановка была иная. Поэтому искусственным и рискованным представляется тезис, который пытается защитить военный историк Головин, принявшій без критики фактическую канву троцкистской схемы. Я говорю о том "психически коллективном процесс? отказа от борьбы", который якобы назр?л в массах к моменту революціи, и осознать который м?шала интеллигенціи ея оторванность от низов — попытка итти наперекор стихіи вела государство к гибели [367].

С такой апріорной характеристикой народных переживаній связывается столь же апріорное сужденіе о примитивности патріотических устремленій масс, не понимавших государственнаго смысла слова ''отечество". Ген. Селивачев в дневник? от 11 марта опред?лил это так: "Ожидать счастливаго окончанія для нас войны невозможно... Выборный начальник "хам", не зная Россіи и не понимая ея исторических задач, несомн?нно будет разсуждать так, как и его гражданин-солдат, который знает только свою волость и ее только считает своим отечеством". Не поддаваясь соблазну сд?лать экскурс в область народной психологіи, ограничимся лишь зам?чаніем, что в ходячей формул?: "мы — пензенскіе, тамбовскіе или вятскіе", столь часто находящей себ? м?сто в мемуарных откликах [368], в сущности в гораздо большей степени проявляется фигуральное выраженіе довольно элементарной истины, что Россійская Имперія в силу своих географических, топографических и экономических условій располагает огромными оборонительными рессурсами, которых н?т в других европейских странах — рессурсами, в борьб? с которыми может спасовать самая усовершенствованная военная техника. В дни второй міровой войны фландрское пораженіе, предопред?лившее судьбу Парижа, означало для Франціи катастрофу; захват 11 русских губерній (правда, польских, незначительных по разм?рам), в эпоху перваго мірового катаклизма, никакой государственной катастрофы Россіи не предв?щал. Во времена Наполеона западно-европейская практика установила неизб?жность капитуляціи страны при захват? непріятелем столицы. Военный геній французскаго полководца не ожидал встр?тить иного в варварской Москв? — надежды его оказались обманчивыми и отнюдь даже не в силу особаго народно-патріотическаго подъема (исторія 1812 года полна прозы). Означало ли «то, что "Россія", как таковая, ничего не говорила кр?постному населенію, как яко бы не говорила и через стол?тіе народу, освобожденному от пом?стнаго ига? Отнюдь н?т [369].

Воспроизведем в вид? иллюстраціи довольно яркую сцену, описанную в мартовском дневник? 17 г. ген. Болдыревым. В Псков? 5 марта парад. Войска по "нел?пому" распоряженію нач. гарнизона Ушакова выведены без оружія "в вид? какой-то сборной команды". "В глазах рябило от красных ленточек и флагов с надписью: "Да здравствует Свободная Россія". На м?ст? собралась огромная толпа. Настроеніе, как сообщили в штаб, "крайне тревожное". Надо было найти выход для скопившейся энергіи. И Болдырев своим зычным голосом, поздравив войска с переходом к новому государственному строю, крикнул: "Да здравствует Россія!" "Раздалось б?шенное "ура"... Толпа рев?ла вм?ст? с солдатами, чувствовалось, что... в этот момент толпу, опьяненную и взвинченную до посл?дняго пред?ла, легко можно было бросить и на подвиг, и на преступленіе"... Посл? "н?скольких горячих слов" Болдырев заявил, что главнокомандующій будет удивлен, видя войска на парад? "безоружными", и приказал разойтись по квартирам и прибыть вновь в "положенном уставом вид?". Отв?т — "громовое ура". Парад состоялся. Говорил Рузскій — "тихо, тепло, по-отечески". Его любили, и при отъ?зд? ему была устроена овація и войсками, и народом, хотя "вензеля на его погонах с буквой Н как-то особенно коробили глаза среди моря революціонных знаков"... Русская армія неразрывно связана с мужицкой Русью. Никакой подготовленностью, никаким посторонним вліяніем и возд?йствіем нельзя объяснить тот факт, что во вс?х резолюціях, принимавшихся на крестьянских собраніях в март?, требовалось довести войну "до поб?днаго конца" и сохранить неприкосновенность территоріи. Если вліяніе большевиков в деревн? было незначительно [370], то связи с партіей, выставившей на своем знамени "Земля и воля", были значительны. В партіи сильно было и циммервальдское теченіе. Очевидно, не крестьяне должны были приспособляться к своим политическим руководителям, а обратно. Не приходится поэтому поддерживать тезис, получившій изв?стную популярность в н?которых русских общественных кругах и нашедшій отклик в первых обозр?ніях революціонных событій, который вышли из-под пера иностранцев (напр. Chessin), — тезис, согласно которому, русскій солдат на войн? сражался не за Россію, а за Императора и с устраненіем этого символа отпали побудительныя причины для героизма и жертвенности.