Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 40

— Я сейчас, — сказала она сквозь всхлипывание. — Я соберусь…

— Выслушай меня, Катя, — твердо произнес Обнорский. — На тебя идет охота. Очень серьезные люди хотят получить твои деньги. Потом они возьмут и твою жизнь… ты слышишь меня?

— Да, — прошептала она. — Я слышу, родной.

— Тебе сейчас нужно лечь на дно.

— Что? На какое дно?

— Катенька, соберись, пожалуйста. Тебе нужно исчезнуть, раствориться. Они будут искать, и они умеют искать. Лучше всего сменить документы. В Стокгольме и в Вене не появляйся ни под каким видом. А в России тем более. Они будут пытаться заманить тебя. Ни под каким видом, ни под каким предлогом не возвращайся. Возвращение — смерть. Ты поняла?

— Да, родной, я поняла…

— Смени телефон. Этот твой номер уже засекли. Они скоро будут знать, откуда ты звонила. Выброси телефон и немедленно — слышишь! — немедленно покидай этот город и эту страну. Возможности этих людей очень велики. Ты поняла?

— Да, Андрей, поняла, — тихо сказала Катя. — А как же ты?

— Я-то? — он засмеялся. — Я-то выкручусь. Я-то сам по себе никому не нужен. Да и лимиты у смерти на меня все выбраны.

Он смеялся весело, искренне, заразительно. Он увидел, как Катя смахнула слезинку и улыбнулась.

И еще он увидел, как скептически переглянулись двое мужчин в черной машине.

Спустя сорок две минуты запись перехвата прослушал Наумов. В кабинете взорвалась бомба с долларовым эквивалентом 60'000'000 долларов.

— Идиот! — зло выдохнул человек с железной выдержкой и грохнул ладонью по столешнице. Дрогнули карандаши в стаканчике, выточенном из карельской березы. Колыхнулась долька лимона в стакане с чаем.

— Идеалист херов! — почти выкрикнул Николай Иванович, и это прозвучало еще более презрительно, чем идиот. — Ладно… ты пожалеешь! Ты еще сто раз пожалеешь, когда тебя Палыч начнет на куски резать… Где он сейчас, писака этот?

Начальник отдела внешней безопасности СБ банка «Инвестперспектива», которому и был задан последний вопрос, ответил:

— Должен быть дома. Если бы вышел, ребята обязательно сообщили. У них инструкция: докладывать обо всех перемещениях объекта.

— Едем, — решительно сказал Наумов. — Навестим идиота.

Через две минуты его бронированный «мерседес» и «мицубиси-паджеро» с охраной отъехали от офиса. В машине Наумов приказал выключить магнитолу — верный признак дурного настроения. Водитель знал Николая Ивановича давно, возил его еще в советские времена. Он мгновенно и правильно оценил настроение хозяина. Помалкивал, хотя обычно любил поболтать…

А скромный банковский служащий Наумов принял решение отдать Обнорского Антибиотику. Он редко принимал решения на одних эмоциях — серьезному бизнесмену и политику это не к лицу. Это, в конце концов, вредно для дела… Но сейчас Николай Иванович был откровенно не в себе. Шестьдесят миллионов баксов исчезли, испарились, улетучились. Это было глупо и… чертовски несправедливо!

— Боже, какой идиот, — прошептал большой бизнесмен и политик.

Водитель не повернул головы.

Судьба идиота-идеалиста была решена. Даже если он прямо сегодня сможет из-под земли достать шестьдесят миллионов баксов — его судьба решена. Благообразный старичок с Библией может точить свой ржавый нож. Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит. Дата. Подпись. Фиолетовый оттиск печати.

…Если бы громкость звука была пониже — Андрей смог бы услышать звонок. Но он не услышал — из динамиков звучали битлы. Он не услышал — он просто увидел сквозь дверь трех мужчин. Двое — собраны и спокойны, третий в высоком градусе эмоционального накала. Следовало встать, открыть дверь… он сидел неподвижно.

— Открывай, — сказал Николай Иванович, и один из охранников вытащил из внутреннего кармана отмычку. Он посмотрел на своего напарника. Тот пожал плечами.

— Открывай, — повторил Наумов. Охранник вставил хромированную отмычку из сингапурского магазина SPY [28] в прорезь замка. В Сингапуре такие железки стоили раза в два дороже, чем в Европе, зато продавались свободно. Второй охранник вытащил пистолет и довольно-таки бесцеремонно отодвинул ОП [29] в сторону. Наумов промолчал.

Стальной бородок отмычки пошуровал в недрах замка. Обнорский сидел спиной к двери. Он четко видел движение ригеля замка и слышал легкий щелчок предохранителя ПМ. Он сидел неподвижно — сжимал в руке граненый стакан с водкой. Самый обычный общепитовский граненый стакан. Те за дверью, не собирались его убивать… Дверь распахнулась, и быстрое тренированное тело скользнуло вперед. Человек был напряжен и готов к любым неожиданностям. Дульный срез уперся в затылок Андрея Обнорского. Он усмехнулся, буркнул:

— Ваше здоровье!

И начал поднимать стакан с водкой ко рту.

— Сидеть, — негромко, но властно приказал человек с пистолетом за спиной. — Не двигаться.

Андрей выпил водку. Она была безвкусной и теплой.

Сбоку появился другой мужчина. Он быстро обогнул стол и ударил Обнорского по руке. Стакан вылетел, вдребезги разлетелся от удара об стену. Мужчина взял со стола нож и бутылку с водкой, отставил за спину, на подоконник. Второй убрал пистолет, начал ощупывать Андрея. Он работал ловко, умело.

— Можно, Николай Иваныч, — сказал он наконец, и Обнорский понял, кто же этот третий, в высоком градусе.

Наумов вошел. Хрустнуло стекло под подошвой. Он по-бабьи подхватил полы длинного светло-серого плаща и сел напротив Андрея. Презрительно покосился на грубо вскрытую банку со шпротами, нарезанный ломтями черный хлеб.

— Эй, ребята, — сказал Обнорский, — баночку забыли убрать. А она тоже может служить оружием. Охранник взял банку и поставил ее на подоконник.

— Выйдите, — коротко бросил Обнорский. Охранники переглянулись. Хозяин посмотрел на них слегка сузившимися глазами. Оба охранника вышли и плотно затворили дверь кухни, в душе крепко обложив своего шефа. Сквозь матовое стекло они видели только силуэты.

— Выпить хотите, Николай Иваныч? — спросил Обнорский.

— Зачем ты это сделал? — четко произнес Наумов.

Андрей усмехнулся, вытащил сигарету из пачки с верблюдом.

— Объясни — зачем ты это сделал? Это уже ничего не меняет, но я хочу понять мотив.

Обнорский поднес сигарету ко рту… Дверь кухни резко распахнулась, влетел охранник.

— Вон! — заорал Наумов. — Вон!

Дверь захлопнулась, Обнорский улыбнулся.

— Ну, что ты скалишься? Я считал тебя разумным человеком. Я что, плохо к тебе относился? (Наумов потер лоб правой рукой.) Тебя, как щенка, поставили на дорогу — иди! Показали направление — иди! Там — все: деньги, перспектива, карьера… все! Ты хоть догадываешься, какие люди добиваются моего расположения? А? Нет, ты не знаешь… Ты получил все на блюдечке с голубой каемочкой. Ну, сейчас-то… сейчас, когда уже все равно, объясни — ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ?

Андрей щелкнул зажигалкой, затянулся, выпустил струйку дыма.

— Я объясню… вот только поймешь ли ты?

— Да уж как-нибудь постараюсь.

— Ну-ну… Ты, значит, Николай Иваныч, на дорогу меня вывел и направление показал? Все верно… вот только не на дорогу, а на панель. Ты, значит, мне карьеру предложил? Опять верно. Только это карьера проститутки.

— Идиот! Так устроена жизнь. Каждый так или иначе, но продается. Вопрос только в цене.

— Нет, Николай Иваныч, вопрос не в цене. И продается не каждый. У человека всегда есть выбор.

— У тебя, Серегин, его уже нет. Ты — труп. Андрей весело засмеялся и ответил:

— Конечно, нет. Я его уже сделал. Да и выбор-то был простой: либо предать человека и жить сладко-сладко. Либо…

— Умереть херовой смертью, — перебил Наумов.

— Да, наверно, херовой… Вот только жить сладкой жизнью предателя для меня еще херовей. Ты можешь это понять? Ты можешь допустить, что не все такие, как ты и Антибиотик? Что есть люди, которые не предают друзей?