Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 62
Вишну, Опекун Мира, опустил боевую раковину, в которую только что дул, и довольно рассмеялся.
– Ты… ты убил его? – Сатьявати с испугом разглядывала незваного гостя.
Вишну был точно таким, как статуя в центральном храме Хастинапура; таким, каким видела его она совсем недавно, глазами мертвого Кичаки.
Бог поиграл раковиной, вытряхнул изнутри брызги слюны и кивнул.
– Да, я убил мерзкого Веталу. И заодно спас достойного брахмана, которого твоя прихоть чуть было не обрекла на адские муки – а он их ничем не заслужил!
– Чем же тогда заслужил смерть мой сын?! – царица дерзко взглянула в лицо богу; и на миг ей опять показалось, что она видит перед собой свое собственное лицо. – И кто следующий?
– Не только мертвые не лгут, дорогая. Я – тоже. Но всему свое время. Сейчас речь не о твоем сыне, и не о тех, кому предстоит умереть – сейчас речь о тебе, моя упрямая аватара. Итак?!.
Ее нашли на рассвете трое метельщиков – и смогли опознать лишь по свойственному царице аромату сандала. Чернокожая старуха с лицом, навсегда перекошенным гримасой отчаяния, лысая и морщинистая карга…
И все же царица была жива.
Два дня и две ночи лучшие лекаря не отходили от ее ложа, сменяя друг друга, вливая в кривой рот Сатьявати снадобья и эликсиры, растирая дряблое тело пахучими мазями, окуривая благовониями и шепча священные мантры.
На третий день царица пришла в себя. Но встать с постели она смогла только через месяц. Никто, даже Грозный, не решался ее о чем-либо расспрашивать: Сатьявати билась в истерике при одном намеке на события памятной ночи. Забыла? боялась? скрывала?! – в любом случае, правды не знал никто, кроме нее самой.
А, может, и она не знала.
Сатьявати бродила по дворцу, словно благоухающая сандалом страшная тень, подволакивая левую ногу и опираясь на полированную клюку из царского дерева удумбара; только клюка – она клюка и есть, из чего ни сделай!
"Слабоумная!" – шептала вслед челядь. И впрямь: то она требовала от Грозного, чтобы регент неотлучно находился при ее сыне Вичитре, во главе усиленной втрое охраны. То подымала среди ночи полдворца и заставляла бежать к покоям царевича, твердя о "небесных злыднях". То с криками врывалась на заседания совета, обвиняя невесть кого в попытке отравления Дважды Блестящего…
Когда же Гангея в очередной раз отказался спасать царевича от мнимой опасности, царица велела призвать в Хастинапур самого Раму-с-Топором: раз ученик занят, пусть учитель охраняет жизнь ее сына!
А если великий аскет откажется, то его надо привести силой!
Последняя идея только укрепила всех в уверенности: царица скорбна рассудком!
Естественно, за Парашурамой даже не стали посылать, сойдясь на усиленной охране царевича и личной опеке регента в свободное от государственных дел время.
Но вскоре Сатьявати овладела новая мания: у Вичитры должны быть дети. Наследники. А значит, мальчику нужна жена. Нет, две жены. Или даже три. Молодость сына – дело поправимое; а жен лучше заготовить заранее.
Из хорошего рода и с широкими чреслами.
Старуха бродила по дворцу, грозя клюкой нерадивым телохранителям, и не замечала, что даже собственный сын старается избегать ее…
Сатьявати мечтала о внуках.
Часть пятая
ОПЕКУН
Дивные, нетленные, бесподобные строки! – все, что имеется здесь относительно закона, пользы, любви и спасения, то есть и в другом месте; а чего здесь нет, того нет и нигде!
Глава двенадцатая
МАТЬ, МАТУШКА И МАМОЧКА
– Истинно реку вам: раджа Упаричар, чье имя означает "Воздушный Странник" летел как-то в звездном пространстве на хрустальной колеснице – и, пребывая в тоске по далекой супруге своей, обронил семя! Царь же подобрал его листком дерева, соображая: "Да не пропадет напрасно плод чресел моих, и да не будет напрасным у моей супруги период зачатия!" Уразумев, что время благоприятно, он, глубокий знаток закона и пользы, освятил семя мантрами и призвал к себе быстролетного коршуна…
– Люди добрые! Чудо из чудес!
– Дальше! Дальше сказывай! Что было-то?!
– Ха! Балабонь, пустомеля, тешь дурьи уши! Мудрый царь ночами снится: на хрустальной колеснице, благолепен, весь в тоске, и с лингамом в кулаке!
– Окстись, еретик! Обо что язык чешешь?!
– …и подрался коршун-гонец с хищной гридхрой, обронив царское семя в воды Ямуны. Там же плавала небесная апсара Адрика, проклятием брахмана обращенная в рыбу – и проглотила она семя Воздушного Странника, а спустя девять месяцев досталась в добычу рыбакам. Родив на берегу мальчика и девочку, вернула апсара себе прежний облик и удалилась в Обитель Тридцати Трех; мальчика раджа Упаричар взял себе, сделав наследником, а девочку…
– Люди добрые! Чудо из чудес! Мы не местные, подайте богомольцам на обратную дорогу, во здравье болящей царицы!
– Я-то мыслил: шудра-чернавка, рыбье племя – а оно вона как! Воздушник-Странный, однако…
– Сандалом, сандалом-то шибает – аж в ноздрях раем чихается!
– …и едва узрел апсарью дщерь мудрый Парашара, Спаситель-риши, как возымел к ней желание. Но девушка изумилась, сказав: "Ведь если будет погублена моя девственность, лучший из дваждырожденных, то не смогу я боле оставаться дома!"
– Ха! Позабавился на шару досточтимый Парашара: вмиг девичества лишил и обратно все зашил! Господа Спасители, по новой не хотите ли?
– Бей срамослова! Бей зубоскала! Бей!..
– В колья!
– Н-на! В царицу нашу помоями плещешь?! – н-на!
– Удрал! Удрал, пакость языкатая!
– Ниче! В другой раз достанем…
Суры-асуры, до чего же мы все любим несчастных, ласково именуя их "несчастненькими"! Блаженный нас не устраивает – подавай блаженненького! Бедный раздражает голым задом и голодным взглядом? – зато бедненький в почете и утирает сальные губы. Даже малых сих вполне можно искушать, кто бы ни вопиял гласом громким о грехе этого почтенного занятия – но маленькие… О, маленькие – это же совсем другое дело!
Искушай малых всласть, но и пальцем не трожь маленьких!
Подозрительные в чужом счастье и удаче, мы единодушно стойки в ОБЩЕМ горе! Шудра-рыбачка, черная девка без роду-племени, пробившись из грязи в князи, собрала на себя всю ненависть Города Слона; но настал день, и столичные жители заговорили по-иному. Все легло в строку: и Воздушный Странник, и проклятая апсара-горемыка, и замурзанное детство, и кровавые мозоли от весла… Ах, безгрешное дитя, которое скрасило радже Шантану последние годы его жизни! Добродетельная мать наследников престола – потеряв сына, она состарилась от горя! Избранница Спасителя-риши, благоухающая сандалом!
Ах… да что вы говорите?! Побегу, расскажу жене…
От этого костра полыхнуло и пошло гулять дальше: закивали панчалы, восхитились ядавы, многозначительно промолчали дашарны, прицокнули языками камбоджи – мало ли племен, мало ли народов, а пострадавших любят все.
В общем восхищении как-то прошла незамеченной встреча на Махендре, лучшей из гор: к светочу аскетов, Раме-с-Топором, явилась делегация тамошних брахманов и поведала о происшествии в Хастинапуре. Ясное дело, поведала из третьих уст – но аскет все равно выслушал со вниманием. И взамен, ни к селу ни к городу, рассказал брахманам длиннющее предание об одном из основателей Лунной династии. Дескать, тот царь царей по имени Яяти-Лицемер был за духовные заслуги вознесен прямиком в Обитель Тридцати Трех, где возгордился сверх меры, нахамил Громовержцу и был крайне удивлен, летя вверх тормашками на грешную землю.
Так вот, пока царь пребывал в Обители, все Трехмирье успешно копалось в его грязном белье! И это царь-праведник?! – избегал жену, строгал детишек жениной подружке, запретной для него, в старости достал собственных сыновей, требуя обменяться с ним молодостью – а за отказ проклинал без жалости, изумляясь скупердяйству потомства…