Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 89
Я, Индра, Миродержец Востока, Владыка Тридцати Трех, который понятия не имел о том, что или кто находится у него внутри; и вновь, как совсем недавно, я ощутил себя Гангеей Грозным.
Дьяус-Небо, исполин-карла, первой шуткой которого была шутка над самим собой, больше века просидел в темнице из смертной плоти; чьей тюрьмой являюсь я?!
– Не надо, – еле слышно попросила Кала.
– Надо, – ответил я. – Не знаю еще, что именно, но – надо. Скажи, Кала, ты помнишь, что показал Грозному Ветала-Живец, войдя в тело мертвой царицы?
– Помню… – прошелестело сзади, и я порывисто обернулся: не сам ли Ветала, злопамятный дух жизни-в-смерти, явился в лес для ответа?
– И я помню. Хотел бы забыть, но увы…
Порыв ветра перешерстил кроны деревьев, и в грязной саже робко затлели два уголька, два светильника-лилии, в ногах и в головах… тьма попятилась, чтобы через миг сомкнуться заново – и черная мара встала между углями, призрак памяти, чужой памяти, чужой жизни, за которой Громовержец и Время подглядывали в замочную скважину, содрогаясь в пароксизмах страсти.
И потерянные капли из кувшина вновь упали ко мне в ладони.
– …Ты – не человек, царица! – барабанным рокотом отдалось в ушах.
– А кто? Кто я?! – Сатьявати шагнула к трупу, забыв о страхе и омерзении. – Отвечай! Ты ведь сам сказал: мертвые не лгут!
В ответ тело брахмана издало странный хрюкающий звук. Поначалу царица не поняла, что Ветала смеется, а когда поняла…
– Пожалуй, я смогу ответить на твой вопрос, Сатьявати, – доброжелательно прозвучало за спиной царицы.
Женщина еще только поворачивалась, а смех Живца уже успел перейти в судорожное бульканье, труп затрясся, завыл в безнадежной тоске…
И вот: на носилках застыл скелет, обтянутый тонкой, восковой кожей.
На этот раз – мертвый окончательно.
– Ты… ты убил его? – Сатьявати с испугом разглядывала незваного гостя.
Вишну был точно таким, как статуя в центральном храме Хастинапура; таким, каким видела его она совсем недавно, глазами мертвого Кичаки.
– Да, я убил мерзкого Веталу. И заодно спас достойного брахмана, которого твоя прихоть чуть было не обрекла на адские муки; а он их ничем не заслужил!
– Чем же тогда заслужил смерть мой сын?! – царица дерзко взглянула в лицо богу; и на миг ей опять показалось, что она видит перед собой свое отражение. – И кто следующий?
– Не только мертвые не лгут, дорогая. Я – тоже. Но всему свое время. Сейчас речь не о твоем сыне, и не о тех, кому предстоит умереть – сейчас речь о тебе, моя упрямая аватара. Итак, ты еще хочешь знать, кто ты?
– Аватара?! – отказываясь верить, но уже понимая, что это – правда, прошептала Сатьявати.
– О, если бы просто аватара! – широко улыбнулся Опекун Мира. – Я тебя создал, милочка! В прямом смысле слова. В конце концов, то ли Тваштар, то ли Пуруша [62], то ли дедушка Брахма наплодил же всяких тварей сверх меры! В том числе и апсар-танцовщиц, которые, по преданию, были слеплены из океанской воды… Чем я хуже? Я, Опекун Мира, чье место уж наверняка возле Пуруши! Вот и решил попробовать – по образу и подобию, так сказать!
– Ты создал МЕНЯ?! Слепил из воды?! – творение с ужасом отшатнулось от смеющегося создателя.
– Слепил, детка. Из водички Ямуны. Недаром, видать, речка носит имя дуры-утопленницы, сестрички-близняшки и любовницы Петлерукого Ямы! Лепишь, и душа поет – лепота! Помнишь, твоему приемному папочке еще сон был?
– Но если сон Юпакши был вещим, – заикаясь, прошептала Сатьявати, – тогда у меня должен быть брат!
– Умница, – кивнул бог, но на красивом лице Вишну ясно отразилось неудовольствие. – Так уж вышло… Я-то хотел сделать тебя одну, но, как известно, первый каламбхук блином! Вместо одной вышли двое: мальчик и девочка. То ли женского начала оказалось маловато, то ли мужского в избытке… – Вишну обращался скорее к самому себе. – Ладно, не твоего ума дело! А брат у тебя действительно есть – Матсья, царь матсьев. Ну а ты – царица в Хастинапуре; так что вам обоим грех жаловаться на судьбу!
– Я не жалуюсь, – странно прозвенел голос женщины. – И впрямь грех: теперь я знаю, кто я! Кто меня такой сделал…
– Ты еще не все знаешь, – без церемоний оборвал ее бог. – Молчи и слушай, моя упрямица! И слушай внимательно – потому что от тебя сейчас зависит очень многое, в том числе и жизнь твоего младшего сына!
– Я слушаю тебя, создатель, – струна порвалась, и голос блудной аватары можно было описать одним словом: "никакой".
– Вот и молодец! А я уж считал, что ты совсем никчемной вышла… Делал-то я тебя зачем? Чтоб моя детка стала себе женушкой красавца-Гангеи, нарожала ему уйму сыновей-наследников, которые в свою очередь и от мамочки бы кой-чего унаследовали…
– И твои аватары правили бы Великой Бхаратой?
– Ты догадлива. Но увы: бог предполагает, а случай располагает! Этот проклятый запах рыбы! – я ничего не мог с ним поделать!.. Я, Вишну, Опекун Мира, один из Троицы – не смог! Обидно, детка! Потом, когда вы с Гангеей хрюкали в челне, я малость поуспокоился; но рождение урода-Вьясы меня опять насторожило. Впрочем, я надеялся, что следующие ваши крошки будут выглядеть поприличнее для восшествия на престол…
– Вьяса – тоже твоя аватара?
– Частично, – туманно помахал рукой в воздухе Опекун. – Но Черный Островитянин помогает мне вполне сознательно, и того же я хочу от тебя.
– Заставь. Ты же наверняка это можешь!
– Могу, детка. Но не хочу. Грозный, в отличие от тебя, не пальцем делан, – на мгновение бог отвел взгляд в сторону, что не укрылось от Сатьявати. – Я заставлю тебя, а этот шут мигом полезет наружу заставлять мальчика… Проклятье, с самого начала все пошло вперекос! – рыбья вонь, урод Вьяса, потом тебя встречает раджа Шантану, и Гангея дает свой дурацкий обет! Кому от этого стало лучше, скажи на милость?! Мне? Тебе? Гангее?!
Жещина молчала, потупившись. На этот раз слова бога задели за живое. Опекун Мира был прав.
– Давай не будем ссориться, детка! Судьба смеется нам в лицо? – не взять ли ее за глотку? Сообща? Что скажешь?!
– И чего же ты хочешь, бог-убийца? – россыпь медных монет-слов издевательски заплясала на плитах, и Вишну с искренним удивлением воззрился на женщину.
– Убийца? А-а, твой сын Читра! Увы, любовь любовью, а финики врозь! Мальчишка в качестве раджи меня никак не устраивал… Зря волнуешься, между прочим – твой замечательный сынуля сейчас в моих садах Вайкунтхи, по пять апсар за ночь имеет! На второе рождение палкой не загонишь! Тоже мне, нашла из-за чего переживать! Знаешь ведь – душа бессмертна!
– Знаю, – прозвучал ответ.
И Вишну понял: ему не верят.
Что ж, в запасе был еще один довод.
Беспроигрышный.
Во всяком случае, так считал бог – и не без оснований.
– Хорошо, детка, я буду краток. Я хочу, чтобы Гангея отказался от своего второго обета, женился на тебе и сел на трон. Итак?
– Он не откажется… – царица лихорадочно соображала, в чем здесь подвох.
– Откажется! – засмеялся Вишну, чувствуя, что берет верх, и спеша закрепить успех. – Еще как откажется! – потому что ты ПОПРОСИШЬ его об этом! Мы столкнем лбами два обета, и Грозный будет вынужден нарушить один из них! Но "Не отказывать просящему" он поклялся раньше; кроме того, второй обет он отчасти давал тебе – и ты скажешь, что освобождаешь его от данного слова! Если понадобится согласие твоего приемного отца – за этим дело тоже не станет! Ну, а если Грозный и после этого станет колебаться, то он наверняка обратится за советом к достойным брахманам – а уж брахманы подскажут ему НУЖНОЕ решение, не сомневайся! В общем, от тебя требуется только одно: ПРОСИТЬ Гангею отказаться от второго обета, жениться на тебе и занять пустующий престол. Настаивая на этом с неменьшим упорством, чем тогда, когда ты лезла в его постель! И в случае успеха, детка, твой младший детеныш будет жить…
62
Пуруша – "человек" (санскр.). Это слово, написанное с маленькой буквы, обозначает просто смертных людей; с большой – Первозданного Человека, которого пришлось принести в жертву для возникновения Вселенной. Из разума Пуруши возник месяц, из ока – солнце, из дыхания – ветер и т. д. Эта версия странным образом умудрилась сохраниться наряду с версией творения мира Брахмой.