Жестокие слова - Пенни Луиз. Страница 64

– Да мало чего. В основном всякие деревяшки. Пытался и меня научить, но я постоянно резался. Руки у меня не из того места растут.

– А Габри на сей счет иного мнения. Он говорит, что вы сами шили себе одежду.

– Это еще ребенком. – Оливье покраснел. – Да и то ерунду всякую.

Гамаш взял у Оливье скульптуру.

– Мы нашли в хижине инструменты для резьбы по дереву. Отправили их в лабораторию и скоро будем знать, ими ли было вырезано это. Но мы оба знаем ответ на этот вопрос. Разве нет?

Они уставились друг на друга.

– Вы правы, – сказал Оливье, рассмеявшись. – Я забыл. Он, бывало, вырезал всякие странные вещи, но эту мне никогда не показывал.

– А что он вам показывал?

– Не помню.

Гамаш редко проявлял нетерпение – это делал инспектор Бовуар. Он захлопнул свой блокнот. Звук получился не очень приятный. Но конечно, далеко не передающий раздражение инспектора на свидетеля, который ведет себя как малолетка, пойманный на краже печенья с кухни. Отрицает все. Лжет по любому поводу, словно не может удержаться.

– Постарайтесь, – сказал Гамаш.

Оливье вздохнул:

– Я чувствую себя виноватым. Он любил вырезать по дереву. И просил меня достать ему материал. Он просил совершенно конкретную вещь. Красный кедр из Британской Колумбии. Мне этот материал достал Старик Мюнден. Но когда Отшельник начал подсовывать мне свои поделки, я был очень разочарован. В особенности потому, что он перестал давать мне столько старинных вещей из своей хижины, сколько давал прежде. Только вот эти. – Он махнул рукой в сторону скульптурки.

– И что вы с ними сделали?

– Я их выбрасывал.

– Куда?

– В лес. Возвращаясь домой, я зашвыривал их в лес. Зачем они мне?

– Но эту вещь он вам не давал. Даже не показывал, верно?

Оливье кивнул.

Гамаш помедлил. Почему же Отшельник спрятал две эти вещи? Что в них было такого, что отличало их от других? Возможно, он подозревал, что Оливье выкинул остальные. Возможно, он подозревал, что Оливье нельзя доверить эти творения.

– А что значит вот это? – Старший инспектор показал на буквы, вырезанные на нижней стороне скульптуры.

– Не знаю. – Оливье слегка разволновался. – На других ничего такого не было.

– Расскажите мне о «воо».

Гамаш сказал это так тихо, что Оливье показалось – он ослышался.

Клара сидела в глубоком удобном кресле и наблюдала за Мирной, которая разговаривала с месье Беливо. Старый владелец магазина пришел за какой-нибудь книжкой, вот только не знал – за какой. Они с Мирной поговорили об этом, она предложила ему несколько названий на выбор. Мирна знала вкусы всех жителей деревни – как те, о которых они заявляли, так и истинные.

В конечном счете месье Беливо ушел с биографиями Сартра и Уэйна Гретцки. Он чуть поклонился Кларе, которая поклонилась ему в ответ – она никогда толком не знала, как ей себя вести со стариком в таких ситуациях.

Мирна предложила Кларе холодный лимонад и села на стул напротив. Внутрь сквозь окно проникало солнце. На улице несколько жителей играли в мячики со своими собаками, а может, это собаки играли со своими хозяевами.

– Так у тебя сегодня состоялась встреча с месье Фортеном?

Клара кивнула.

– Ну и как все прошло?

– Неплохо.

– Кажется, пахнет дымом? – Мирна потянула носом.

Клара встревоженно огляделась.

– Так вот же! – Мирна показала на собеседницу. – У тебя брюки горят.

– Очень смешно.

Но Кларе как раз и требовался толчок в подобном духе, чтобы начать. Она старалась говорить безразличным тоном, описывая встречу. Когда она перечисляла людей, которые точно появятся в день открытия в галерее Фортена, Мирна вскрикнула и обняла подружку:

– Ты можешь в это поверить?

– Гомосек ты проклятый.

– Глупая сучка. Это что, новая игра? – рассмеялась Мирна.

– Тебя не обижает то, что я сказала?

– То, что ты назвала меня проклятым гомосеком? Ничуть.

– Почему?

– Потому что я знаю, ты не хотела оскорбить меня. Ведь так?

– А если бы хотела?

– Тогда я бы стала волноваться за тебя, – улыбнулась Мирна. – А ты это к чему?

– Когда мы сидели в бистро, Габри нас обслуживал, а когда он ушел, Фортен назвал его «проклятым гомосеком».

Мирна глубоко вздохнула:

– И что сказала ты?

– Ничего.

Мирна кивнула. Теперь пришла ее очередь ничего не говорить.

– Что-что?

– Воо, – повторил старший инспектор.

– Воо?

Оливье всем своим видом выражал недоумение, но он напускал его на себя на каждом узловом пункте этого допроса. Бовуар уже не верил ни одному его слову.

– Отшельник когда-нибудь говорил об этом? – спросил Гамаш.

– Говорил о «воо»? – переспросил Оливье. – Я даже не понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Вы не обращали внимания на паутину в углу хижины?

– Что? На паутину? Нет. Я никогда не видел там паутины. Но я вам скажу кое-что. Я бы удивился, увидев там паутину. Отшельник содержал хижину в идеальном состоянии.

– Propre, [72] – сказал Гамаш.

– Propre, – повторил Оливье.

– «Воо», Оливье. О чем это вам говорит?

– Ни о чем.

– И тем не менее именно это слово было вырезано на куске дерева, который вы взяли из руки Отшельника. После его убийства.

Это было хуже, чем представлял себе Оливье. А представлял он себе совсем неважную ситуацию. Но Гамашу было известно все. Или почти все.

«Дай бог, чтобы он не знал всего», – подумал Оливье.

– Я ее поднял, – признался Оливье. – Но не разглядывал. Она лежала на полу у его руки. Когда я увидел, что на ней кровь, я ее бросил. Там было вырезано «Воо»?

Гамаш кивнул и подался к Оливье, поставив локти на колени и сомкнув свои сильные пальцы:

– Вы убили его?

Глава двадцать шестая

Мирна наконец заговорила. Она подалась вперед и взяла Клару за руку:

– Ты поступила вполне естественно.

– Правда? Знаешь, чувствую я себя дерьмово.

– Ну, бо?льшая часть твоей жизни сплошное дерьмо, – сказала Мирна, кивая, словно мудрец. – Так что ощущение должно быть естественным.

– Ха-ха.

– Послушай, Фортен предлагает тебе все, о чем ты мечтала, все, что ты хотела.

– И он казался таким приятным.

– Может, он такой и есть. Ты уверена, что он не валял дурака?

Клара отрицательно покачала головой.

– Может, он и сам гей? – предположила Мирна.

Клара опять покачала головой:

– Я подумала об этом. Но у него жена и двое детишек. И он не похож на гея.

Клара и Мирна обладали отточенной способностью отличать геев от других людей. Они знали, что эта их способность далека от совершенства, но, будь у Фортена нетрадиционная сексуальная ориентация, они бы, вероятно, вычислили его. Однако ничего такого они не чувствовали. Только такой большой, очевидный субъект, каким был Габри, не вызывал никаких сомнений.

– И что мне теперь делать? – спросила Клара.

Мирна не ответила.

– Я должна поговорить с Габри, да?

– Возможно, от этого будет какая-то польза.

– Пожалуй, завтра.

Уходя, она думала о том, что сказала ей Мирна. Фортен предлагал ей все, чего она хотела, воплощал в жизнь единственную мечту ее детства. Успех, признание. И все это тем слаще после стольких лет, прожитых в глуши. Где над ней смеялись, считали ее маргиналкой.

И ей нужно было только промолчать.

Она могла сделать это.

– Нет, я его не убивал.

Но, даже не успев произнести эти слова, Оливье понял, какую катастрофу он на себя накликал. Он лгал в ответ чуть ли не на каждый вопрос, а когда наконец сказал правду, ему никто не поверил.

– Он уже был мертв, когда я пришел.

Господи, даже ему эти слова казались ложью. «Я не брал последнего печенья, я не разбивал чашечку старинного фарфора, я не брал денег из твоего кошелька. Я не гей».