Жестокие слова - Пенни Луиз. Страница 76

Бовуар кивнул. Он забыл о вернувшемся Оливье. Да, в этом был резон.

– Да, кстати, – сказал он, садясь. – Из лаборатории пришли результаты обследования резных инструментов и дерева. Они говорят, что эти инструменты использовались для изготовления скульптур, но слово «Воо» было вырезано чем-то другим. Канавки не совпали, да и техника исполнения тоже иная. Явно сделано разными людьми.

Хоть какая-то определенность в этом деле была воспринята с облегчением.

– Но во всех случаях использовался красный кедр? – Гамаш хотел услышать подтверждение.

Бовуар кивнул:

– И они даже высказываются более определенно, по крайней мере в том, что касается словечка «Воо». По содержанию воды, насекомым, годовым кольцам и всяким другим параметрам они могут сказать, откуда это дерево.

Гамаш склонился над столом и написал на листе бумаги три слова. Он подтолкнул листок к Бовуару, тот прочитал и фыркнул:

– Вы звонили в лабораторию?

– Я разговаривал с суперинтендантом Брюнель.

Он рассказал им про обезьянку Воо и Эмили Карр. Про тотемные шесты племени хайда, вырезанные из красного кедра.

Бовуар посмотрел на лист бумаги, подсунутый ему шефом.

«Острова Королевы Шарлотты» – вот что там было написано.

Таким же было и заключение лаборатории. Дерево, на кусочке которого они обнаружили надпись «Воо», появилось в этом мире сотни лет назад на островах Королевы Шарлотты.

Габри шел, чуть ли не маршировал, по рю Дю-Мулен. Он принял решение и хотел добраться до места, прежде чем передумает, потому что весь день его решение менялось каждые пять минут.

С тех пор как старший инспектор Гамаш во время допроса вывел на чистую воду Оливье, который признался в том, что многое утаивал от своего партнера, Габри не обменялся с Оливье и десятком слов. Наконец он достиг цели своего похода – перед ним предстал во всем своем обновленном блеске старый дом Хадли. Теперь у главного входа висела деревянная доска, чуть покачивавшаяся на ветру. Надпись на ней гласила:

«Auberge et spa». [76]

Буквы были изящные, четкие, красивые. Именно такую вывеску он хотел заказать Старику Мюндену для их гостиницы, но всё руки не доходили. Над буквами были вырезаны в ряд три сосны. Традиционные, памятные, классические.

Он и это хотел заказать для гостиницы. И по крайней мере, их гостиница действительно находилась в Трех Соснах. А этот дом витал где-то над деревней, не принадлежа ей.

Но теперь уже все равно было слишком поздно. И он пришел сюда не для того, чтобы искать какие-то недочеты. Напротив.

Габри поднялся на крыльцо и вдруг осознал, что на этом самом месте стоял и Оливье с телом. Он попытался прогнать этот навязчивый образ. Его добрый, тихий, нежный Оливье. Как он мог совершить такую мерзость?

Габри позвонил и замер в ожидании. Обратил внимание на блестящую медь ручки, стекло с декоративной обработкой кромки и свежую красную краску на двери. Приятно и привлекательно.

– Bonjour.

Дверь открыла Доминик Жильбер. На ее лице застыло выражение вежливой подозрительности.

– Мадам Жильбер? Мы встречались в деревне, когда вы только приехали. Меня зовут Габриэль Дюбо.

Он протянул свою большую ладонь, и они обменялись рукопожатием.

– Я вас знаю. Вы хозяин этой маленькой замечательной гостинички.

Габри чувствовал, когда его хотят умаслить, – сам прибегал к таким приемам. Тем не менее услышать комплимент было приятно, и Габри никогда этому не противился.

– Да, это я. – Он улыбнулся. – Но наша гостиница не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали здесь вы. Это поразительно.

– Войдете?

Доминик посторонилась, и Габри вошел в большую прихожую. Когда он был здесь в предыдущий раз, это был не дом, а руины, как и он сам. Но старого дома Хадли больше не существовало – это было ясно. Трагедия, вздох на холме превратились в улыбку. Приветливая, изящная, приятная гостиница. Он бы и сам отдохнул здесь, чтобы прийти в себя. Спрятаться от всех.

Он подумал о своей гостинице, уже требовавшей ремонта. То, что недавно казалось удобным, очаровательным, привлекательным, теперь стало поблекшим. Как состарившаяся великосветская дама. Кто поедет в гости к тетушке, когда можно остановиться в гостинице со спа-салоном у таких замечательных ребят?

Оливье был прав. Это конец.

И, глядя на дружелюбную, уверенную в себе Доминик, Габри понимал: она своего добьется. Она была рождена для успеха, для побед.

– Мы все собрались в гостиной – выпиваем. Хотите к нам присоединиться?

Он хотел было отказаться. Он ведь пришел для того, чтобы сказать Жильберам всего несколько слов и тут же уйти. Это не был приход в гости. Но она уже повернулась, приняв его молчание за согласие и пошла в дом через большую арку.

Но, несмотря на легкое изящество этого дома и этой женщины, он чувствовал здесь какую-то ущербность.

Он на ходу разглядывал хозяйку дома. Тонкая шелковая блуза, шикарные брюки-слаксы, свободный шарфик. И запах. Что это за запах?

Наконец он узнал его и улыбнулся. От хозяйки этого замка пахло не «шанелью», а лошадьми. И не просто лошадьми – он отчетливо ощутил едкий запах конского навоза.

Настроение Габри улучшилось. В его гостинице хотя бы пахло горячими сдобными булочками.

– Это Габриэль Дюбо, – сообщила Доминик присутствующим в комнате.

Горели дрова в камине, и перед ним, глядя в огонь, стоял пожилой человек. Кароль Жильбер сидела в кресле, а Марк стоял у подноса с напитками. Все повернулись в сторону Габри.

Старший инспектор Гамаш еще не видел бистро таким пустым. Он сел в кресло у огня, и Хэвок Парра принес ему выпивку.

– Спокойный вечер? – спросил Гамаш, когда молодой человек поставил перед ним порцию виски и тарелочку с квебекским сыром.

– Мертвый, – ответил Хэвок и чуть зарделся. – Но может, люди еще подтянутся.

Они оба знали, что ничего такого не случится. Было половина седьмого – самый пик коктейлей и предобеденной суеты. В большом зале сидели два других посетителя, а в ожидании застыл небольшой взвод официантов. В ожидании сутолоки, которая никогда не наступит. Во всяком случае, не в этот вечер. А может быть, вообще никогда больше.

Три Сосны многое прощали Оливье. Труп, обнаруженный в его бистро, списали на невезение. Даже тот факт, что Оливье знал Отшельника и его хижину, не стал поводом для отчуждения. Хотя это и было нелегко. Но Оливье любили, а любовь склонна прощать. Они даже простили ему то, что он подбросил тело в дом Жильберов. Этот поступок был воспринят как помутнение мозгов.

Но любовь прошла, когда они узнали, что Оливье тайно зарабатывал миллионы долларов на Отшельнике, вероятно давно спятившем. И делал это на протяжении многих лет. А потом потихоньку скупил чуть ли не все Три Сосны. Он был арендодателем Мирны, Сары и месье Беливо.

Деревушка превратилась в Оливьевиль, и жители начали испытывать беспокойство. Человек, которого, как им думалось, они хорошо знали, оказался чужаком.

– Оливье здесь?

– Он в кухне. Отпустил шеф-повара и решил сегодня готовить сам. Вы знаете, он ведь удивительный повар.

Гамаш это знал – он много раз вкушал плоды кулинарного искусства Оливье. Но еще он знал, что решение заняться готовкой позволяло Оливье спрятаться от людских глаз. В кухне. Где он не видел обвиняющих, огорченных лиц людей, которые были его друзьями. А может, и того хуже: не видел пустых столов, за которыми прежде сидели его друзья.

– Не могли бы вы попросить его выйти ко мне?

– Постараюсь.

– Пожалуйста.

Одним этим словом старший инспектор давал понять, что хотя внешне это и выглядит как вежливая просьба, на самом деле таковой не является. Несколько минут спустя Оливье опустился на стул напротив Гамаша. Им можно было не перешептываться – в бистро теперь никого не было.

Гамаш подался вперед, отхлебнул виски, внимательно посмотрел на Оливье.