Коммунисты - Семанов Сергей Николаевич. Страница 61

Закономерности и никем не запланированные неожиданности. Уйма роковых случайностей. В августе внезапный шторм, ожидание погоды у выхода на морской простор. Ожидание до тех пор, покуда настигают канонерские лодки… В последний час в сентябре на условленном месте не оказывается «Севана» — парохода, специально пришедшего за Шаумяном из Астрахани. Сопровождаемые свистом и грохотом близких разрывов снарядов, комиссары садятся на первое попавшееся судно — «Туркмен». На «Севане» вся команда большевики. На «Туркмене» разношерстный люд. Много матросов, списанных за преступления с военных кораблей. Они охотно везут Степана и его друзей на смерть. В Закаспий. На территорию, где по заявлению министра иностранных дел закаспийского правительства, известного в прошлом русского эсера Л. А. Зимина, «никто не знает, когда он умрет, но всегда твердо верит в это».

Закономерности и никем не запланированные неожиданности. Уйма роковых случайностей!..

В памяти Сурена: «Весь день пятнадцатого августа отстаиваемся на якорях у острова Жилого. В нормальных условиях шторм такой силы, конечно, не мог бы остановить пароходы. Но на борту наших судов находятся пушки, обозы, лошади. Пароходы, в большинстве нефтеналивные, с металлическою, несколько покатою палубою и низкими бортами, совершенно не приспособлены для такого рода груза. При сильной качке груз этот рисковал быть снесенным за борт. Поэтому приходилось ждать хорошей погоды.

Шестнадцатого утром ветер как будто бы начал стихать, и казалось, что можно будет продолжать путь… Часов в одиннадцать утра показались на горизонте дымки. Военные корабли Диктатуры. Погоня. Приблизившись на дистанцию артиллерийского выстрела, канонерки «Ардаган», «Геок-Тепе», «Астрабад» приняли боевой строй и выслали в нашу сторону паровой баркас… Диктатура требовала, чтобы все суда вернулись в Баку, а Шаумяну, Джапаридзе, Корганову, Фиолетову предписывалось перейти на борт «Геок-Тепе». Мы ответили отказом.

Баркас ушел обратно и часа через полтора-два вновь подошел, заявив, что в случае невыполнения приказания будет открыт огонь. На размышление давался час…

Вскоре с канонерок был открыт огонь. Сначала редкий, а затем, по мере перехода от пристрелки на поражение, беглый. Особенно много пробоин получил пароход «Иван Колесников», на котором были члены Совнаркома и семьи наших товарищей. Многие женщины, дети, молодые красноармейцы стали прыгать в воду в надежде доплыть до берега (расстояние не менее 150 саженей при сильно волнующемся море и встречном ветре). Прыгали, обезумевши, и те, кто не умел плавать вовсе. Они тонули на наших глазах.

Видя, что дальнейшее упорство с нашей стороны ни к чему доброму не приведет, Корганов велел поднять на мачтах белые флаги, — сдаемся. Ясно было, что руководителям коммуны не избежать ареста. Решили устроить побег Шаумяну, Джапаридзе, Корганову и некоторым другим. Из разных вариантов остановились на самом реальном — воспользоваться паровым баркасом «Лейла», находившемся в составе нашей флотилии. Все обещало удачу. Баркас незаметно вышел из-под лучей прожекторов, отдалился. В управление им вступил Клевцов, левый эсер, бывший при нашем правительстве начальником порта. Пошли на Астрахань. Вдруг взбунтовалась команда: «В Баку остались наши семьи, не можем рисковать. Англичане и Диктатура никогда нам не простят спасение Шаумяна…»

Утром следующего дня между островом Нарген и Баку к «Лейле» подошел военный катер. Шаумяну, Корганову и мне велено было перейти на борт катера. Нас доставили на «Геок-Тепе». Там объявили арестованными, обыскали, причем у товарища Степана был отобран портфель с очень интересными документами, в том числе несколькими собственноручными письмами В. И. Ленина».

Среди всего и такие строки Ильича:

«Дорогой товарищ Шаумян!

Большое спасибо за письмо. Мы в восторге от вашей твердой и решительной политики. Сумейте соединить с ней осторожнейшую дипломатию, препосылаемую, безусловно, теперешним труднейшим положением, — и мы победим.

Трудности необъятны. Пока нас спасают только противоречия и конфликты и борьба между империалистами. Умейте использовать эти конфликты: пока надо научиться дипломатии.

Лучшие приветы и пожелания и привет всем друзьям».

Власти предержащие снова благосклонны к старому служаке, все понимающему с полуслова господину Жукову. Следователю по особо деликатным делам. Поручение из ряда вон. Исхитриться состряпать мало-мальски похожее на правду обвинительное заключение. Пункт первый: Степан Шаумян, Петров, Джапаридзе, Корганов, Азизбеков, Зевин — фамилий побольше! — тайные турецкие агенты. Пункт второй: комиссары — казнокрады, мародеры, распутники. Пункт третий: душители свободы и демократии. И так далее, и тому подобное. Было бы только погорячее.

Старания господина Жукова особенно необходимы после чрезмерного скандала на выборах в Бакинский Совет. Как ни колдовали, ни процеживали, а все комиссары, засаженные в тюрьму на Баиловском мысу, опять прошли в депутаты. Еще Георгий Стуруа. И Анастас Микоян. От промысловых районов. Вместе с левыми эсерами они имеют сорок восемь мандатов! Генерал Денстервиль даже не пожелал выслушать объяснений…

Воскресший Жуков привычным путем отправляется в канцелярию тюрьмы. Снять показания с главного обвиняемого, в прошлом неоднократно изобличенного в тягчайших государственных преступлениях Степана Георгиева Шаумяна.

«Вчера приходил к нам для допроса один следователь, из старых николаевских следователей, — делится в одном из последних писем жене Степан. — Выгнали его и заявили, что мы не признаем никаких следователей и судов». Степан знает, как волнуется жена. Хочет успокоить: «Наше положение не должно вызывать особого беспокойства. О пище хорошо заботятся извне. Каждый день сверх получаемых 1/2 ф. получаем еще по фунту от товарищей».

О том же Сурен, сидевший в одной камере с отцом: «Режим в тюрьме был очень тяжелый. Мы голодали, и если бы не наши товарищи, находившиеся на свободе, то мы перемерли бы все с голоду. Нам давали по четверти фунта хлеба, по небольшой тарелке какой-то дряни, которую противно было есть (ее называли «суп с макаронами», на самом деле там плавало червей больше, чем макарон). Все это невозможно было есть.

Жуков, явившись в тюрьму, вызвал товарища Степана из камеры в контору начальника тюрьмы. Я не присутствовал при их разговоре, но через полчаса или через час Степан вошел в камеру в довольно возбужденном состоянии. С порога крикнул: «Я этого мерзавца выгнал от себя!» Потом рассказал, что Жуков начал задавать вопросы, выражаясь мягко, — хулиганские, о том, что большевики украли деньги, что большевики заключили союз с турецкими пашами о сдаче города, и требовал подтверждения. Степан заявил, что с такими проходимцами и старыми царскими чиновниками-жандармами он имел достаточную возможность беседовать до революций, а сейчас продолжать беседовать с ними не желает. Считает такого рода суд и следствие комедией и не станет в этой комедии участвовать».

Одиннадцатого сентября, за неполных четыре дня до падения Баку, во всех благонамеренных газетах «Временное положение о военно-полевом суде… Параграф семь: разбирательство дел судом производится при закрытых дверях… Параграф девять: приговор вступает в законную силу немедленно по объявлению его на суде, безотлагательно и, во всяком случае, не позже суток производится в исполнение».

Чуть пониже извещение «Чрезвычайной следственной комиссии»: «Уголовное дело Шаумяна, Петрова, Корганова, Джапаридзе и др. большевистских комиссаров передано военно-полевому суду, и, согласно формулировке обвинения, подсудимые должны подвергнуться смертной казни через расстреляние».

Отлично разработанную программу разнес ураганный огонь турецких осадных орудий. В ночь с пятницы на субботу, с тринадцатого на четырнадцатое сентября, дивизии Нури-Паши начали штурм города. Генерал Денстервиль, его штаб и солдаты — все тут же грузятся на заранее присмотренные и реквизированные пароходы. Уходят в море, на Энзели. За недосугом генерал забывает сказать последнее «прощай» Диктатуре.