Подвиг - Тодоровский Валерий Петрович. Страница 21

Блоха мычал и извивался, пытаясь вырваться или выплюнуть. Очки сползли у него с носа.

— Невкусно, правда? — сочувственно сказал молодой человек. Поднял глаза к потолку и потер кончиками пальцев. — Пресно. Не хватает чего-то… — он макнул в стакан следующую листовку. — Это ведь только сейчас диссиденты пошли в дворники, опошлили древнюю уважаемую профессию. А ведь традиции у русского дворника другие, вспомните классику: дворник — первый помощник властей, понятой при арестах. Дворник все видит — кто к кому пришел, кто когда ушел…

Он вложил Блохе в рот следующую листовку.

— Вот и вы, Евгений Леонидович, присмотритесь. И напишите нам. Все, что покажется вам интересным.

— Не дождетесь… — жалко прохрипел Блоха.

— Да вы запейте, запейте, — молодой человек заботливо влил ему воды в рот. — Дождемся… А если не дождемся — у вас отец есть. Старый больной человек. Давно мы его не тревожили… Или вот еще, — он взял со стола фотографию Блохи вместе с Соней, Игорем и Мишкой на берегу реки около байдарки. — Странная компания! Такие разные люди, а вместе с первого класса… Давно нас эта компания интересует… Ну, Шищенко герой, воин-интернационалист, награжден орденом Красной Звезды — вы в курсе?.. Богуславский — это особая статья. Спивается, правда, парень, жалко… А вот Неверова — непростая девица, ох непростая. Вы представляете ее — ее, такую хрупкую, такую неясную, — в женской камере? Вы вообще представляете, что такое женская камера в следственном изоляторе?

Помощники отпустили Блогу, и он сполз на пол в мокрой рубахе, давясь и судорожно глотая воздух.

— Соня здесь ни при чем…

— При чем, Евгений Леонидович, при чем! Вы как чумной больной — любой человек, находившийся с вами в контакте хоть пять минут, должен быть изолирован. В профилактических целях, для предотвращения эпидемии. Вот мы ее и проверим. А если она действительно ни при чем — отпустим. Отпустим! Мы ведь в правовом государстве живем!.. Ну что ж, будем считать, что договорились, Евгений Леонидович? Книжечки мы заберем с вашего позволения. Приятно было побеседовать… — Он с помощниками направился к двери.

— Зачем я вам нужен? — хрипло спросил Блоха.

Молодой человек остановился на пороге. Вернулся, вздохнул и стряхнул пальцем пылинку с плеча Блохи.

— На самом деле ты на хер никому не нужен. Ни-ко-му. Даже нам… Ты не враг. Ты даже не говно: говно — это что-то осязаемое. А ты — ничто. Пустое место… — Он снова пошел к двери.

С порога обернулся и с прежней улыбкой сказал:

— Просто будет приятно получить от вас дружескую весточку.

Мишка позвонил в дверь и долго ждал, пока наконец не послышались шаркающие мелкие шаги. Отец открыл дверь, высохший, страшный, с черными провалившимися глазницами. Мишка неловко обнял его:

— Здравствуй, батя… Тебя выписали уже?

— А у нас помирать домой отправляют, чтобы цифры не портить. Главное — цифры, а человек что… Боялся, опоздаешь — буду лежать, пока не протухну… Ну, заходи, — кивнул он беременной Тане, прячущейся за Мишкиной спиной. — Не в гости приехала.

Он прошаркал на кухню, достал из пустого холодильника водку.

— Медали есть?

— Есть, — нехотя ответил Мишка.

— Надень.

— Брось, батя.

— Надень, я прошу. И мои принеси.

Мишка принес парадный китель отца с лейтенантскими погонами и орденами, накинул ему на плечи. Надел свою камуфляжную пятнистую гимнастерку с двумя медалями — серебряной «За отвагу» и маленькой афганской.

— Ну, с возвращением.

Они выпили с отцом.

— Помню, когда с войны вернулся, — сказал отец, — иду по Москве: май месяц, как сейчас, солнце вовсю, ордена звенят, и люди смотрят: победитель идет! И кажется: такая жизнь впереди! Такая жизнь!.. А как потом тридцать лет прожил, не помню, — растерянно развел он руками. — Ничего не помню. Как в песок… А помирать все равно страшно… Жалко, внука не увижу. Дай хоть послушаю…

Таня покорно встала, и он прижался ухом к ее животу.

— Толкается, — улыбнулся он. — Тоже вояка будет… когда Родина позовет…

— Привет! — на пороге дворницкой, беспечно улыбаясь, стояла Соня.

Блоха молча смотрел на нее.

— Можно войти? — Соня, не дожидаясь приглашения, прошла мимо него в комнату. — Ого! Ты неплохо устроился! А я думала, тут хромая табуретка под голой лампой и кровать с железной сеткой…

Она открыла старый кабинетный рояль, пробежала пальцами по щербатым клавишам.

— Откуда все это?

Блоха наконец очнулся, выглянул за дверь и запер ее, быстро задернул шторы на окнах.

— Жильцы выкидывают, я собираю…

Соня оставила рояль и пошла дальше, оглядываясь в комнате.

— Ты не рад меня видеть?

— Почему?.. Рад… — напряженно ответил Блоха.

— А я вчера стала вспоминать, сколько мы не виделись, — сказала Соня из дальнего конца комнаты. — Знаешь сколько?

— Сколько?

— Полгода!.. Ведь глупо, правда? В одном дворе живем… Позвонить трудно, да?

— Аппарат старый… Работает через раз… — невпопад ответил Блоха.

Соня подошла к столу, взяла фотографию — вся компания у реки.

— Вот странно, — сказала она. — Мишка ушел — и все развалилось. У каждого своя жизнь…

— Не трогай! — Блоха вдруг выхватил у нее из рук фотографию, бросил на стол. Схватил снова, разорвал на мелкие кусочки и швырнул в пепельницу. Сел в кресло, мучительно потирая пальцами виски, отводя глаза.

Соня удивленно смотрела на него. Потом тихо засмеялась.

— А ты до сих пор ревнуешь? Да? — она села на корточки, опершись руками на его колени, заглядывая снизу в лицо. — Знаешь… еще я вспоминала — сколько лет прошло… Знаешь сколько? Восемь лет… Тебе не кажется, что слишком много для детской ссоры?.. Давай попробуем сначала? Как будто ничего не было… Помнишь? Я тебя первая поцеловала, а ты первый сказал…

Соня поцеловала Блоху в неподвижные губы.

— Ну?..

— Соня, — медленно сказал Блоха. — Я хочу тебе сказать… чтобы ты сюда больше не приходила… — он вскочил и открыл дверь. — Уходи, пожалуйста.

Соня сжимала дрожащие губы.

— Это подло… Я же первая пришла…

— Соня, уходи! Я тебя прошу!

Она выбежала в открытую дверь.

Всхлипывая, вытирая ладонями злые слезы, Соня подошла было к своему подъезду. Повернулась и пошла в другую сторону.

У дома Игоря глянула наверх, нашла его окно и качнула стоящие у подъезда белые «Жигули». Пронзительно загудела сигнализация.

Окно распахнулось, в ночной двор выплеснулась громкая музыка. Игорь перегнулся через подоконник, вглядываясь в темноту.

— Тебе что, делать нечего? — заорал он.

Соня еще раз изо всех сил качнула машину.

— Ну, ты доиграешься! — Он исчез, а в окне появились две девицы.

Через минуту Игорь выскочил из подъезда.

— Отойди от машины! — крикнул он, подходя. — Соня?.. — узнал он наконец.

— Отвези меня на Ленинский, — ровным голосом велела она.

— Что случилось?

— Ничего.

— Конечно… Садись… — Он торопливо открыл дверцу и усадил ее. Отступил на шаг и замахал девицам: — Куклы, по домам!.. — сдавленным шепотом закричал он. — Конспекты со стола уберите… спрячьте куда-нибудь!..

Он завел мотор, виновато глянул на Соню.

— Сокурсницы, — пояснил он.

— Разве я спрашивала? — удивленно вскинула брови Соня. Слезы высохли, она была спокойна и насмешлива.

— Конспекты переписывали…

— Чувствуется.

Игорь хмыкнул, развернул на ходу жвачку и сунул в рот.

Соня открыла дверь теткиной квартиры и, не оглянувшись на него, вошла. Игорь постоял перед приоткрытой дверью и неуверенно шагнул следом.

— Соня… — позвал он.

В квартире было темно и тихо. Он мимоходом заглянул на кухню, в одну комнату, потом в другую…

Соня стояла у окна, скрестив руки на груди, и спокойно смотрела на него. Игорь медленно прошел через комнату и с замершим сердцем поцеловал ее в краешек губ, ожидая отказа или усмешки. Соня по-прежнему не двигалась, не ответила, но и не оттолкнула, и Игорь стал быстро целовать ее лицо и шею. Соня властно опустила вниз руку, он встал на колени и поцеловал открытую ладонь. Поставил себе на колени ее ногу и расстегнул туфельку…