Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 34

Какое-то время он еще бежал. Участки редколесья сменялись диковатыми зарослями крупнолистного кустарника, отдаленно смахивающего на боярышник. Как-то невнятно билась мысль: где же все? Где свои, где чужие? Почему за спиной не стреляют, а впереди не матерятся? Но в конце концов сознание сложилось, захлопнулось, словно неинтересная книжка. Подкосились ноги, и он поехал с крутой горки. Перевернулся, пока ехал, покатился поленом, потеряв автомат, а в завершение ушиб голову и отбил внутренности. Если бы глыба оказалась каменной, это был бы его последний опыт в жизни. А так – просто лишился сознания. Собрался было встать, но передумал, провалился в обморок – густой, как молочный кисель, которым его в детстве, по великим праздникам, кормила мама…

Часов на руке не было – у отбывающих наказание с личными вещами как-то не складывалось. Поэтому когда он очнулся и решил определить время, то столкнулся с некоторыми сложностями. Казалось, что всю жизнь проспал, и недавние события с трудом восстанавливались в памяти – так давно, по ощущению, они были. Положение солнца, однако, говорило, что прошло не более полутора часов. Сумерки еще не намечались, но день уже поблек, яркость красок терялась. Зорин лежал на дне оврага, в окружении камней и чахлых кустиков. Журчал ручей – звонкий, метра полтора в поперечнике, пронзительно прозрачный, чистый, просто подарок… Он подтянулся на руках, дополз до воды, погрузился в нее, стал жадно пить и глотал живительную влагу, пока живот не вспучило. Отполз от ручья, откинул голову, чтобы передохнуть. Пичужки красиво выводили трели, но он едва их слышал – в голове трещало, как в печке. Резкость в глазах понемногу возвращалась, он осмотрелся. Автомат потерял… но это ничего, автомат где-то рядом, он найдет его, вот только отдохнет еще немного…

Переведя дыхание и восстановив хронологию событий, вновь подался к воде. Сел на колени, уставился на свое рябящее отражение. Из зазеркалья таращился на него обмусоленный черт со слипшимися волосами и глазами, вдавленными в глазные впадины. Доходяга, не солдат победоносной Красной армии. Он словно окаменел. Смотрел на свое отражение, как в горькую книгу жизни, и ощущал в душе невыносимую пустоту. Рябь прошла, отражение обрело устойчивые очертания, и вдруг ему на голову взгромоздилась немецкая каска! Он зажмурился, помотал головой – да пропади она пропадом! Зачем ему немецкая каска? Никогда не носил и не собирается… Затаил дыхание, всмотрелся. Галлюцинация оказалась стойкой – над головой разведчика в зеркально чистой воде красовалась натуральная немецкая каска. Вот она покачнулась, сместилась в сторону, рядом появилась вторая голова… Алексей похолодел. О галлюцинации, похоже, стоило забыть. Кто-то подошел к нему сзади и сейчас стоял за спиной. Кто-то в немецкой каске… Паника помешала додумать до конца. Он подскочил, но стоящий сзади ловко подсек ему ногу, засмеялся, и Алексей, потеряв равновесие, упал назад в ручей, прямо на острые камни…

Он лежал в холодной воде, а над ним, расставив ноги, возвышался и внимательно его разглядывал немецкий пехотинец с прижатым к боку автоматом. Рожа небритая, на губах поигрывает ироничная усмешка. Захрустели камни, с обрыва спрыгнули еще двое, подошли, встали рядом. Один в очках, другой какой-то рыжий, конопатый, со вздернутым носом. Смотрели, как в кунсткамере на уродца – с любопытством и брезгливостью. Смотрели и ничего не говорили. Пусто стало на душе – не к добру. Вероятно, все его эмоции отразились на физиономии, потому что немцы дружно рассмеялись. Какие веселые парни… Он привстал на локтях, но едва ли от этого стал выше и независимее. Солдат оттянул затвор. Шершавый ком обосновался в горле, он носом втянул воздух – и опять не продохнуть. Да и нужно ли теперь?

Немец помешкал, затем выразительно повел стволом и отступил на полшага – дескать, поднимайся. Зорин встал – мокрый, как цыпленок, не чувствуя ног. Он отдавал себе отчет, каким ничтожеством выглядит, и попытался компенсировать это дело презрительным взглядом. Но, видимо, не очень вышло – немцы дружно прыснули. Первый снисходительно покачал головой.

– Обезьяна спрыгнула с ветки, – возвестил он. – Посмотри на него, Гюнтер. Как тебе это нравится? Неужели эти существа, как и мы, мнят себя людьми? Их ведь даже дикарями назвать трудно.

– Мне это совсем не нравится, Конрад. – Очкарик вытянул физиономию, он смотрел на русского солдата с каким-то пытливым, исследовательским интересом. – Каждый из них сам по себе – полное ничтожество, мы это прекрасно видим, но почему, когда они собираются вместе, мы должны от них отступать? Я не понимаю этого. И не надо мне говорить про «эластичную оборону», про «выравнивание линии фронта», про то, что командование при помощи гибких маневров собирает силы в единый кулак для нанесения сокрушающего удара по врагам рейха… Это неправда. Мы бежим от этих существ, задрав штаны, нас бьют везде, где оказываются эти существа, и вот этого я совершенно не понимаю. В чем их секрет? Мы грешили на суровую русскую зиму, но вот прошло лето, и что?…

– Может, в нас секрет? – усмехнулся рыжий и конопатый. – Мы разучились воевать, наши генералы не могут договориться друг с другом, мы вынуждены отсылать войска на Западный фронт, оголяя Восточный… Конрад, пристрели его и пошли искать наших, мы, кажется, заблудились в этом чертовом лесу.

– Как интересно, – заметил первый. – Это существо смотрит на нас, как будто понимает, о чем мы говорим. Такое возможно?

– Вы скоро умрете, господа, – как можно спокойнее произнес по-немецки Зорин. – Оглянитесь по сторонам, неужели вы ничего не замечаете?

Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. У немца, стоящего напротив, перекосилось лицо. У очкарика вспотело под носом, рыжий отвесил челюсть. Два последних стали судорожно вертеть головами. Первый скрипнул зубами.

– Страшно? – засмеялся Алексей. – И все же вынужден настаивать, господа – все вы скоро умрете.

Приятно напугать кого-то перед смертью. Не бог весть какое удовольствие, но все-таки.

– Вот тварь, – процедил первый и собрался ударить Алексея казенником в живот. Вот только о своем намерении он сообщил разведчику с большим упреждением – мимикой, картинным разворотом плеча. Было время подготовиться и упредить. Приятно обнаружить силы в организме – он отвел удар вбок и резко, с разворотом, сильно жалея, что в руке не нож, вонзил кулак в податливую плоть живота!Немец хрюкнул, выплюнул рвоту и присел. Вторая плюха – снизу в челюсть, и что-то хрустнуло, в кулаке взорвалась граната. Дикая боль, словно током дернуло, пронеслась по телу. А вот на что-то большее он бы уже не сподобился, да и ладно. Немец рухнул на колени, испортил воздух, а двое уже подлетали с занесенными прикладами. Избить до смерти казалось более привлекательным занятием, чем просто пристрелить. Вспыхнул висок от контакта с гладким металлом, склад пиротехники взорвался в голове – и остальных удары он уже не помнил. Впрочем, удаляясь в темный мир, Зорин еще слышал звуки странной возни, ему чудились крики, хрипы, осыпалась глина…

Очнувшись, он не поверил, что еще задержался на этом свете. Помотал головой, распахнул глаза. Холодная вода, выплеснутая из ладоней, разбудила окончательно. Засмеялся Мишка Вершинин – неподдельный, живой, веселый! – как во времена совместной службы в разведывательной роте. Давненько он не видел таким приятеля, с которым нанюхался так много пороха – пожалуй, с того часа, когда расстрельная команда вывела их во двор гарнизонной гауптвахты…

– Ладно уж, просыпайся, горе ты наше луковое, герой недомученный, – возвестил Мишка. – Живы будем – не помрем, знаешь ли. Просыпайся, просыпайся, Леха, наши в городе.

Он недоверчиво смотрел по сторонам. Журчал ручеек, солнце оставалось примерно в том же положении. Трое солдат, с которыми он так толком и не успел познакомиться, валялись в живописных позах в лужах собственной крови. У очкарика и рыжего было перерезано горло, у третьего – свернута шея, если судить по неестественному развороту головы. Покойников Зорин обычно недолюбливал, но в эту троицу сейчас просто влюбился. Уселся, озадаченно почесывая макушку.