Брусилов - Семанов Сергей Николаевич. Страница 40

Известно, что при отступлении (а в 1915 году русским войскам приходилось большей частью отступать) у войск возникает боязнь охватов, окружения. Наблюдая это явление, Брусилов писал в приказе в июне 1915 года: «Не пугаться прорывов и обходов, прорывающихся брать в плен, а обходящих обходить в свою очередь, для чего иметь резервы и живо, всеми силами помогать соседям». Содействие соседу, взаимная выручка — боевой долг офицера. Сознание этого приучает офицера смотреть на поставленную ему задачу с точки зрения общих интересов и целей. Брусилов учил подчиненных, когда это позволяла обстановка и задача, двигаться на выстрелы и уже одной угрозой глубокого обхода, даже если и нельзя ввязываться в бой, заставлять отступать противника. В сентябре 1915 года он отдал особый приказ по этому поводу. «Что мне совершенно непонятно, — значилось в приказе, — так это то, что соседи атакуемого участка как бы рады, что их не трогают, и остаются пассивными зрителями, в особенности если это части другой дивизии, а тем более другого корпуса; выходит не выручка товарища в бою, а применение пословицы: моя хата с краю…».

Русская армия отступала: враг уже вторгся на территорию Белоруссии и Литвы. А как же союзники?

Еще в августе — сентябре 1914 года русское командование пришло на помощь армии Франции. Резонно было бы ожидать, что в предельно тяжелые для русской армии весну и лето 1915 года союзники не останутся в долгу. Увы!

Неоднократно в мае — июне командование просило союзников что-то предпринять, чтобы отвлечь хотя бы часть германских войск с русского фронта, но тщетно. 7 июля в Шантильи собралась первая межсоюзническая конференция, на которой обсуждалась проблема координации военных операций. Русский военный атташе во Франции А. А. Игнатьев просил нанести решительный удар на западе, ведь войска Германии скованы в России. Но определенных обещаний не поступило: на западе будут предприняты «локализованные действия», а большое наступление начнется лишь по накоплении запасов снарядов и увеличении артиллерии. Недаром многие с горечью повторяли тогда фразу: «Союзники будут вести войну до последней капли крови… русского солдата».

Но если уж союзники так ценят свою живую силу, рассуждали в России, так, может, они окажут помощь боеприпасами, ведь промышленность Франции и Англии работает во всю мощь. Но и здесь эгоистические обыкновения западных буржуа, пресловутых Шейлоков, восторжествовали над справедливостью и благоразумием, в конечном счете — над интересами общего дела. Россия не получала практически ничего, кроме слов одобрения. Пройдет время, и западные политики (оказавшись задним умом крепки) станут сожалеть о том, что не оказали помощь русской армии. Один из этих политиков, Дэвид Ллойд Джордж, написал в воспоминаниях: «На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914–1915 и в 1916 годах, что им нечего дать и что если они дают что-либо России, то лишь за счет собственных насущных нужд… Мы предоставили Россию ее собственной судьбе».

И Россия шла навстречу своей судьбе. Но никто не мог сказать, каким длинным и тернистым окажется этот путь и какое ослепительное будущее ждет Россию!..

После того как правый фланг 8-й армии был оголен, противник попытался охватить его. И Брусилову и командованию фронта стало очевидным, что удержаться на Буге не удастся и придется отступать, теперь уже в пределы собственно российской территории. Но разрешение на отход было получено поздно, и отступала 8-я армия под постоянной угрозой быть отрезанной. Поскольку положение складывалось угрожающее, 8-я армия получила подкрепления: сначала 39-й корпус генерала Стельницкого, а затем и 30-й корпус генерала А. М. Зайончковского.

Как только подкрепления пришли в армию, Брусилов решил использовать их активно. В телеграмме Иванову от 20 августа (2 сентября) он сообщал: «Считаю главной целью крепко удерживаться на ныне занимаемых позициях по Горыне и Струбелго. Для сего считаю безусловно необходимым отбросить левый фланг противника к югу, а в дальнейшем держаться активной обороны, производя атаки накоротке при каждом удобном случае, дабы держать постоянно противника в тревоге, иначе он вскоре опять перейдет в наступление…» Тут же Брусилов разъяснял, как он понимает свою задачу: «Буду… всемерно стараться держать войска в наступательном настроении и не давать возникнуть духу уныния, чему помогут частные наступления накоротке».

Вскоре Брусилов организовал такое наступление против 4-й австрийской армии. 30-й армейский корпус, поддержанный 7-й кавалерийской дивизией, начал обход левого фланга австрийцев, в то время как 39-й корпус вел бой с фронта. Остальные корпуса сковывали противостоящие им части противника. И вот в момент, когда остальная русская армия отступала, здесь, под Луцком, противник под ударом солдат Брусилова начал отходить! После упорного и кровопролитного ночного боя Луцк был взят; только 30-й корпус захватил в плен 80 офицеров и 4 тысячи рядовых.

Со взятием Луцка связана любопытная история. Командир 39-го корпуса донес Брусилову, что начальник известной уже нам 4-й стрелковой дивизии Деникин затрудняется штурмовать Луцк, укрепленный и защищаемый крупными австрийскими силами. Тогда Брусилов приказал Зайончковскому атаковать Луцк с севера и помочь Деникину. Командир 30-го корпуса приступил к делу; в приказе он упомянул, что 4-я стрелковая дивизия взять Луцк не может. Это показалось обидным Деникину, он атаковал Луцк, взял его и еще во время боя въехал на автомобиле в город. Зайончковский, однако, продолжал утверждать, что без его войск Деникину Луцк не удалось бы взять, и это навсегда поссорило генералов.

Приводя в своих воспоминаниях этот эпизод, Брусилов подчеркивает, насколько чутки бывают в военное время военачальники к боевым отличиям. Тут же он характеризует Деникина: он «всегда старался заставить своих соседей порядочно поработать в свою пользу, дабы облегчить данную им для своей дивизии задачу; соседи же его часто жаловались, что он хочет приписывать их боевые отличия себе» — любопытное свидетельство об одном из будущих вождей русской контрреволюции.

Обращает внимание характеристика Брусиловым и другого генерала — в скором будущем главы донской контрреволюции Каледина: «Он был человеком… чрезвычайно молчаливым и даже угрюмым, характера твердого и несколько упрямого, самостоятельного, но ума не обширного, скорее узкого, что называется, ходил в шорах. Военное дело знал хорошо и любил его…» Далее Брусилов сообщает, что по его представлению Каледина назначили командиром 12-го корпуса, и «оказалось, что командиром корпуса он уже был второстепенным, недостаточно решительным…». По мнению Брусилова, с командованием корпуса Каледин хорошо справиться не мог.

Удержать Луцк не удалось. Когда обнаружилось, что враг собирается взять реванш и сосредоточивает силы против правого фланга 8-й армии, командование фронта потребовало отвести войска от Луцка на реку Струбель и устроить там засаду силами 30-го корпуса. Брусилов пытался доказать надуманность и неисполнимость этого маневра, но его возражения не были приняты во внимание. Подчинившись, Брусилов отвел войска. Из засады, конечно, ничего не вышло.

Это был один из образцов неумелого руководства военными действиями, обнаруженных русским командованием в 1915 году. Подобных примеров было много, и неудачи русских войск в том году, несомненно, имели одной из причин и неудовлетворительность руководства операциями.

Не помогли и перемены в высшем командовании. Великий князь Николай Николаевич был смещен и назначен наместником на Кавказ. Должность верховного главнокомандующего царь решил исполнять сам. По общему единодушному мнению, это было крупной его ошибкой. Если великий князь как верховный главнокомандующий оставлял желать лучшего, то Николай II, по мнению Брусилова, «в военном деле решительно ничего не понимал», и взятое им на себя звание можно было считать «только номинальным, за него все должен будет решать его начальник штаба».