Комната убийств - Джеймс Филлис Дороти. Страница 53

— Всегда проще, если тебе не приходится видеть саму смерть, — говорил Дэлглиш. — Наслаждаться жестокостью может только садист. Большинство убийц старается убедить себя, что они не делали этого, не приносили больших страданий, что смерть была быстрой, легкой и не такой уж нежеланной для их жертвы.

— Правда, к данному убийству это не относится, — сказала Кейт.

— Да, — ответил Дэлглиш. — Не относится.

14

Офис Джеймса Калдер-Хейла располагался на втором этаже, в глубине дома, между Комнатой убийств и галереей, посвященной производству и занятости. Во время своего первого посещения Дэлглиш заметил слева от двери бронзовую табличку с обескураживающей надписью: «Комната хранителя. Посторонним вход категорически запрещен». Но сейчас его ждали. Он постучал, и Калдер-Хейл сразу открыл дверь.

Дэлглиша удивил размер комнаты. У Дюпейнов проблема дефицита места стояла не столь остро, как в более знаменитых музеях, так как их амбиции ограничивались лишь годами между мировыми войнами. Пусть так, но комната Калдер-Хейла была гораздо больше офиса на первом этаже.

Хранитель музея устроился со всеми удобствами. Большой затейливый стол стоял под таким углом к единственному окну, что была видна высокая живая изгородь, достигшая высшей точки золотого осеннего великолепия, а за ней — крыша коттеджа миссис Клаттон и деревья Хита. Отделка викторианского камина была не столь великолепна, как у тех, что в галереях. Встроенное в него газовое оборудование было сделано в виде тлеющих углей. Рвущиеся синие и красные языки горящего газа придавали комнате домашний вид; впечатление усиливали два кресла с высокими спинками, стоящие по сторонам. Над ним висела единственная картина: акварель деревенской улицы, видимо, кисти Эдуарда Бодена. Уставленные книжные полки закрывали стены целиком, за исключением камина и пространства слева от двери. Здесь стоял выкрашенный белой краской кухонный шкаф с покрытой винилом столешницей, на которой расположились микроволновая печь, электрический чайник и машина для приготовления кофе. Рядом высился холодильник, а над ним еще один шкаф с посудой. По правой стороне комнаты виднелась полуоткрытая дверь; при беглом взгляде становилось ясно, что это ванная. Дэлглиш смог увидеть край душевой кабинки и раковину. Про себя он подумал, что при желании Калдер-Хейл мог бы вообще отсюда не вылезать.

Бумага была везде: пластиковые скоросшиватели с вырезками из прессы, некоторые из которых потемнели от времени; на нижних полках выстроились толстые офисные папки; кучи исписанных листов еле помещались на столе; пачки связанных лентой машинописных листов громоздились на полу. Конечно, эти завалы могли оказаться накопившимися за десятилетия административными материалами, однако рукописи большей частью производили впечатление свежих. Вряд ли должность смотрителя в Дюпейне предполагала такой объем работы с бумагами. Судя по всему, Калдер-Хейл или сам затеял некую серьезную работу, или был одним из тех дилетантов, которые находят счастье в самом процессе научной работы; они не хотят — а может быть, и не могут — ее закончить. Калдер-Хейл не походил на представителя этой разновидности, и можно было подозревать в его деятельности нечто загадочное и сложное. Хотя сколь бы ценными ни были его деяния, он все равно оставался подозреваемым, непосредственно участвующим в жизни музея Дюпейна. Как и у остальных, у него были и средства, и шанс. А наличие мотива — это и предстоит выяснить. Вероятно, Калдер-Хейл в большей степени, чем все остальные, обладал необходимой безжалостностью.

В кофейнике оставалось дюйма на два кофе.

— Как насчет кофе? — спросил Калдер-Хейл, протягивая руку к машине. — Сделать свежую порцию ничего не стоит.

После того как Дэлглиш и Пирс отказались, хранитель уселся во вращающееся кресло у своего стола.

— Устраивайтесь поудобнее в тех креслах, — предложил он. — Однако я рассчитываю, что это не слишком надолго.

Дэлглиша подмывало сказать, что это будет продолжаться столько, сколько понадобится. В комнате стояла ужасная жара: помимо газа, имелось и центральное отопление. Дэлглиш попросил сделать огонь поменьше. Калдер-Хейл не спеша подошел и выключил его вообще. Дэлглиша впервые осенило, что этот человек выглядит больным. В их первую встречу он был красным от негодования, настоящего или мнимого, и показался человеком железного здоровья. Теперь Дэлглиш заметил и мешки под глазами, и туго обтянутые кожей скулы, и мгновенную дрожь в руках, когда хранитель заворачивал вентиль.

Перед тем как сесть, Калдер-Хейл подошел к окну и, дернув шнур, опустил деревянные жалюзи. Они обрушились вниз, чуть не задев горшок с фиалками.

— Ненавижу сумерки. Ну их.

Затем он переставил растение на стол и, будто требовались извинения или пояснения, сказал:

— Третьего октября мне дала это Талли Клаттон. Кто-то рассказал ей, что мне исполнилось пятьдесят пять. Это один из моих наименее любимых цветов, и его нежелание умирать прямо-таки раздражает.

Калдер-Хейл опять уселся в кресло и развернулся в сторону полицейских. Он все равно оставался в доминирующей позиции.

— Смерть доктора Дюпейна расследуется нами как убийство, — сказал Дэлглиш. — О несчастном случае нет и речи, и есть ряд моментов, исключающих самоубийство. Мы рассчитываем на ваше содействие. Если вы располагаете чем-либо, что, по-вашему, может — или могло бы — помочь, нам нужно узнать об этом немедленно.

Калдер-Хейл взял карандаш и принялся выводить каракули на промокательной бумаге.

— «Расскажи вы нам побольше, было бы легче», — сказал он. — Все, что мне известно — что всем нам известно, — мы узнали друг от друга. В гараже кто-то выплеснул на Невила бензин и поджег его. Вы уверены, что это не самоубийство?

— Материальные свидетельства указывают на противоположное.

— А как насчет психологического свидетельства? Когда я видел Невила в последнюю пятницу, когда здесь были вы и Конрад Акройд, я заметил, что его нечто мучает. Я ничего не знаю о его проблемах, за исключением слишком большого объема работы, — будем считать это доказанным. Впрочем, он занимался не своим делом. Если хочешь справиться с самыми загадочными человеческими заболеваниями, не плохо бы убедиться, что сам обладаешь устойчивой психикой и необходимой сопротивляемостью. Самоубийство объяснимо — убийство непонятно. И такое чудовищное убийство! Насколько я знаю, у него не было врагов, хотя откуда мне знать? Мы и встречались-то редко. С тех пор как умер его отец, он держал в местном гараже машину. Невил приезжал за ней каждую пятницу в шесть часов и тут же отбывал. Бывало, что в момент его приезда я уходил. Он никогда не объяснял, куда собирается, а я не спрашивал. Я работаю здесь хранителем уже четыре года и сомневаюсь, что пересекся с Невилом Дюпейном больше дюжины раз.

— Зачем он приходил в ту пятницу?

Казалось, Калдер-Хейлу надоели его каракули. Теперь он пытался удержать карандаш в равновесии.

— Он хотел выяснить мои взгляды на будущее музея. Возможно, Дюпейны вам уже говорили, что новый договор должен быть подписан пятнадцатого числа сего месяца. Судя по всему, у Невила Дюпейна имелись некоторые сомнения в том, стоит ли сохранять музей. Я дал ему понять, что нет смысла искать моей поддержки: я не доверенное лицо, меня не будет на собрании. Как бы там ни было, мое мнение было ему известно. Музеи отдают должное прошлому в наши времена, когда люди молятся на современность почти с той же силой, что и на деньги и славу. Так что удивляться трудностям, с которыми сталкиваются музеи, не приходится. Закрытие музея оказалось бы потерей — но только для тех, кто его ценит. Ценят ли его сами Дюпейны? Если у них нет желания сохранить это место, этого желания нет ни у кого.

— Похоже, теперь оно в безопасности, — сказал Дэлглиш. — Что потеряли бы вы, не окажись договор подписанным?

— Это было бы некстати как для меня, так и для определенных людей, заинтересованных в моих здешних занятиях. Сами видите, за последние несколько лет я здесь как следует обустроился. У меня есть, конечно, собственная квартира и не связанная с этим местом жизнь. Да только я сомневаюсь, что в критический момент Невил устоял бы. Все-таки он Дюпейн. Я думаю, он принял бы точку зрения брата и сестры.