Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 40

Тяжело дыша, сквозь зубы ругаясь, кмети торопились изо всех сил. Но небольшая черная фигурка у них на глазах взобралась на холм и исчезла в проеме внешнего вала.

— Все! — Зимобор остановился и махнул рукой. — Дыши, ребята! Теперь бежать нечего. Вяз червленый в ухо, она уже там!

Стараясь отдышаться, смоляне миновали то место, где беглянка отдыхала, и подошли к подножию холма. Никаких ворот и крепостных стен здесь не было, но взять оттуда кого-то силой они не могли — ведь боги для всех земель одни, а они не потерпят такого оскорбления.

— Ну, пойду, попробую поговорить, пока не опомнились. — Зимобор пригладил волосы, запихнул под шапку буйные кудри, отросшие за время поездки настолько, что уже завешивали глаза, если не перевязать ремешком.

— Один пойдешь? — спросил Судимир. — А вдруг их там много?

— Кого? Старух? Жриц может быть с десяток, вон какую хоромину взгородили. Но не побьют же они меня!

Зимобор пошел вверх по тропе, по единственному следу на снегу. Минуя столбы в проеме вала, он честно поклонился и попросил у хранителей святилища позволения войти, чтобы вернуть свою честно взятую добычу.

Хранители не возражали.

Длинные хоромины для пиров были закрыты, темны и пусты. От них веяло жутью — сейчас там никого не было, но казалось, что кто-то есть. Зимобор вспомнил Ярилину гору, на которой ему случилось побывать купальской ночью, призрачный пир, гремевший в такой же вот хоромине, стоявшей на Той Стороне. Тогда еще ему явилась Мать и помогла советом...

И Зимобор почти забыл, зачем идет сюда. Вдруг показалось, что в этом святилище далекой земли, глухой зимней ночью, когда грань Той Стороны маняще и пугающе близкой, он узнает что-то очень для себя важное — что-то такое, чего ему не хватает и без чего он не достигнет своей цели.

И почему девчонка привела его сюда этой ночью? Какой дух оживил ее резвые ноги и заставил проложить след именно в это место?

Перед проемом внутреннего вала Зимобор задержался и сосредоточился. Здешние стражи были сделаны в образе женщин — в дереве были вырезаны груди, полные, как дождевые тучи. Внутренне святилище было посвящено Рожаницам, Макоши и ее дочери Ладе, и мужчине, зачем бы он ни явился, надлежало вступать сюда с трепетом перед той вечной женской тайной, которая одних притягивает, других отталкивает и пугает, но никому не дается в руки.

Где-то внутри скрипнула дверь, блеснул огонь Зимобор прошел за ворота между двумя деревянными хранительницами. Прямо перед ним была сама площадка святилища — жертвенник, вымощенный камнем и заботливо очищенный от снега, а за ним девять богов, расставленных в определенном порядке. По бокам жертвенника — Род и Макошь, за ними вторым рядом остальные — Перун, Леля, Сварог, Лада, Дажьбог, Стрибог, Белее.

Идол Лели был покрыт белым покрывалом — зимой она находится в подземных владениях Велеса. Идол Макоши был покрыт черным — зимой ее имя Марена, и к миру она повернута своей темной, смертной стороной.

Зимобор видел много разных святилищ в разных землях, но никогда и нигде молчаливые фигуры богов и богинь не производили на него такого сильного впечатления, как сейчас, — озаренные луной, посреди засыпанного снегом безмолвного пространства, на котором нет человеческих следов.

По сторонам, ближе к воротам вала, были расположены жилища жриц — обычные избушки с коровьими черепами на коньках крыш. Избушек было три или четыре. Возле ближайшей виднелась какая-то фигура с факелом в руке.

— Кто нарушает покой Макошиного дома в такой неурочный час? — раздался оттуда спокойный женский голос.

— Зимобор, сын Велебора, смоленский князь! — ответил гость. — Не гневайтесь, хозяева, что незван пришел, нужда привела.

— Что же у тебя за нужда? — отозвалась женщина. — Здесь никому в помощи отказа нет, когда бы ни пришел и кто бы ни был. Но только и зла никакого чинить никому здесь богами не дозволено!

— Что же я, дикий, что ли, совсем, вежеству не учен? — ответил Зимобор. — Не сделаю я никому зла, выслушайте меня только.

— Заходи, — разрешила женщина.

Она открыла дверь, осветила факелом порог, пропустила вперед Зимобора, потом вошла сама. Миновав сени, он оказался в клети. Здесь его ждали, сидя на лавках, три женщины — одна старуха, одна молодая и третья — беглянка. Хозяйки, как видно, поднятые со сна, были одеты в рубахи и закутались в плащи, чтобы не мерзнуть в полуостывшей клети. Волосы даже у старухи были распущены — это означало, что они не имеют семьи и детей и посвящают себя только служению божеству.

Увидев Зимобора, беглянка приняла особенно гордый, даже надменный вид, и заметно было, что от искушения торжествующе показать ему язык ее удерживает только почтение к священному месту. Теперь он мог смотреть на нее сколько угодно, но взять ее было не в его власти. За ним стояла большая дружина, а за ней — несколько женщин, и все же ее защищала высшая сила, которую не одолеть никакому войску. Если бы здесь Зимобор причинил ей какой-то вред или хотя бы взял за руку без ее согласия, то и он, и каждый из его людей мог бы отныне считать, что проклят собственной матерью.

Вошедшая вслед за ним женщина средних лет вставила факел в кольцо на стене, сняла полушубок и сказала, обращаясь к старухе:

— Вот, матушка, гость наш неурочный. Князь смоленский, Зимобор Велеборич. Говорит, что привела его к нам великая нужда, а какая, то сам расскажет.

— Здоров будь, Зимобор Велеборич, если не со злом пришел. — Старуха кивнула. — Слышали мы, что явился ты на наши земли, на Жижалу-реку, с большим войском. Детей наших растревожил, искать спасения заставил. Чего же от нас хочешь? Смотри — боги везде одни, если обидишь дом Макоши, дом Рода на Жижале-реке, то и твою землю Род и Макошь благословения лишат.

— Не хочу я делать зла ни дому Рода и Макоши, ни Жижале-реке. Я пришел забрать вот эту девицу. — Зимобор кивнул на свою беглянку. При этом на ее лице отразилось возмущение: ишь, чего захотел!

— И как же ты думаешь ее забрать, если она вольная девица, вольных отца и матери, здешнего, жижальского корня? Здесь, в доме Макоши, она сама вольна решать, пойдет с тобой или нет, и никто ей приказать не может, — спокойно ответила старуха.