Лунный зверь - Килворт Гарри. Страница 30

Внизу виднелись недостроенные дома, среди куч глины и непроходимой грязи уже намечались будущие улицы. Строители торопились, — как видно, люди хотели поселиться в новом городе прежде, чем наступит зима. Работа кипела и днем и ночью. Хотя Лес Трех Ветров пока не тронули, среди зверей ходили упорные слухи, что их убежище не останется в покое. Камио, лис-переселенец, прибывший прямо из города, утверждал, что люди, судя по всему, превратят лес в парк. Так они называют место, где резвятся их детишки и где они выгуливают своих собак. Наверняка они прочистят лес, сказал Камио, уничтожат густые заросли, вырубят множество деревьев, проложат аллеи и дорожки. Правда, опыт нового лиса подсказывал, что целые участки леса люди сохранят, — им нравится иметь посреди своих городов островки дикой природы.

— Хорошо бы, они устроили здесь заповедник, — говорил Камио. — Это такой лес, куда людям вход запрещен. Лишь немногие, те, что любят наблюдать за животными, допускаются туда, и то не с ружьями, а с биноклями. Но боюсь, выйдет иначе. Похоже, наш лес окажется в самом центре нового города, и, как его не ограждай, всегда найдутся нарушители, которым плевать на все заборы и запрещающие надписи.

О-ха не виделась с этим всезнайкой Камио с тех пор, как он пристал к ней на опушке леса, и, хотя другие лисы постоянно передавали ей его рассказы, считала, что этой болтовне не стоит придавать особого значения. Конечно, вряд ли он плетет небылицы, чтобы завоевать уважение и почет, великодушно решила она, но в том, что он ошибается, нет никаких сомнений. Пока что ни один человек не проник в Лес Трех Ветров, и нет оснований полагать, что люди посягнут на владения диких зверей. К тому же что-то с трудом верится, чтобы сад — а этот парк, про который заливает Камио, судя по всему, самый обыкновенный сад — был открыт для всех людей, их собак и детенышей. Сады прилегают к частным домам, в них гуляют только их хозяева. Наверняка этот самоуверенный выскочка все на свете перепутал и теперь не хочет в этом сознаться. О-ха терпеть не могла хвастунов, а этот Камио, похоже, любил пускать пыль в глаза.

— Да, все это очень печально, — заметила О-ха. — Мы лишились проторенных троп, по которым ходили еще наши предки. А сколько там, в своем, было укромных местечек, ложбинок, родников, ручьев. Теперь все пропало. Среди этих кирпичных стен не больно разгуляешься. С каждым днем их все больше и они подступают к нашему холму все ближе.

О-лан согласно кивнула:

— Да, кто бы мог подумать, что так случится. Жду не дождусь, когда кончится эта толчея и суета. Кстати, знаешь, Камио утверждает, когда люди поселятся в новом городе, нам всем будет легче добыть еду. Оказывается, городские жители выбрасывают ужасно много съестного. Они совсем не похожи на фермеров, которые все отбросы отдают курам и свиньям или так бедны, что трясутся над каждой крошкой. Горожане им не чета. Все они богаты, как те, что живут в усадьбе, только совсем не злые.

— «Камио! Камио!» Со всех сторон только о нем и слышишь, — огрызнулась О-ха. — Меня уже тошнит от этого имени. Если он вообразил, что все на свете знает, это его дело. Но вы-то все почему смотрите ему в рот, понять не могу.

О-лан удивленно выкатила глаза:

— Конечно, Камио знает не все на свете. Но он вовсе не претендует на это. Просто он много повидал, сам жил в городе и разбирается, что там к чему.

— Да, если его послушать, так оно и есть, — пренебрежительно фыркнула О-ха.

— По моему, у нас нет никаких причин ему не доверять. И чем только тебе не угодил Камио, О-ха? Слышала бы ты, как он говорит о тебе. С таким уважением… и даже с восторгом.

— Неужели? — торопливо спросила О-ха, пытаясь загасить искорку, вдруг вспыхнувшую в ее груди.

— Да, с восторгом. На твоем месте я бы обратила на него внимание. Поверь мне, О-ха, ты слишком долго живешь одна, а в твои годы…

— А, все ясно! Что, О-лан, решила стать свахой? — насмешливо перебила О-ха. — Помочь одинокой бедняжке О-ха найти дружка? Спасибо за хлопоты, только зря стараешься. Мне нравится жить одной. Свободы больше, забот меньше. Поняла?

— Что тут не понять. Всем известно, мы, самки, можем прекрасно обходиться без самцов. Но подумай о детенышах, О-ха. Взгляни на моих лисят. Неужели ты не хочешь таких же? Это же самое большое счастье, какое только есть в жизни.

— Не сомневаюсь, — отрезала О-ха. — Но с меня хватило счастья. Не надо мне больше ни самцов, ни детенышей.

О-лан, явно огорченная, собралась уходить.

— Дело твое. Что ж, мне пора. Детеныши ждут. Представляешь, я уже учу их охотиться. Все схватывают на лету, но ленивые ужасно. С тех пор как на нас надвинулась живопырка, все пошло кувырком. Мои лисята твердят: раз рядом город, у них не будет надобности охотиться. Они, мол, станут подбирать на улицах отбросы. Признаться, мне все это очень не по душе. По-моему, что бы ни случилось, мы не должны утрачивать охотничьи навыки, верно?

— Золотые слова! — воскликнула О-ха. — Уж эти мне пришлые лисы, от них вся беда. Говорят они красиво и мутят всем головы, особенно молодым. Им наплевать, что у нас своя история, свои традиции, завещанные предками. Нет, добру они нас не научат. Куда годится лиса, которая не умеет ни охотиться, ни искать грибы, корешки, съедобные растения. Пропадет почем зря. А эти бродяги хотят, чтобы мы плясали под их дудку, забросили бы охоту и гонялись бы за людскими подачками.

О-лан растерянно заморгала:

— Ну ты даешь, О-ха! Неужели это ты про Камио? Он вовсе не говорил, что надо забыть про охоту. И кстати, он сам прекрасный охотник. Поверь, он и думать не думал подстрекать нас разрушить традиции, утратить все навыки и умение. Это все детеныши — с ними не стало никакого сладу. Подросли, вот им и кажется, что они все знают лучше родителей. Они, мол, сами с усами, а родители свое отжили.

— И все же, полагаю, тут не обошлось без дурного влияния, которому надо положить конец.

— Не буду с тобой спорить. — С этими словами О-лан направилась в сторону леса.

А на следующий день в лес ворвались охотники. Лежа в барсучьем городке, в собственной спальне, О-ха услышала знакомый рев горна, топот копыт, злобные крики собак и замерла, точно оцепенев. Гар поднялся к выходу, высунул нос наружу, понаблюдал за происходящим и, вернувшись, сообщил, что наверху кипит настоящее сражение между людьми. Какие-то люди преградили дорогу всадникам. Мало того, они распылили по земле жидкость, сбившую собак со следа. Охотники растерялись, началась потасовка, некоторые пустили в ход хлысты, но тут подоспели рабочие со стройки и тоже ополчились на всадников. Похоже, их очень разозлило, что те во весь опор проскакали по недостроенному городу, повалив дощатые изгороди.

— Ох, ну и заваруха! — воскликнул старый барсук.

Никогда еще О-ха не видела его в таком возбуждении.

— Что творится! Как они набросились друг на друга! Сколько живу на свете, а такое вижу в первый раз! А собаки словно с ума посходили — носятся без толку, визжат, вопят, бранятся. Славная потеха! Как они трясли головами, когда вонь ударила им в носы! — И старый барсук изобразил собаку, учуявшую крайне неприятный запах. — А потом все как завертелись на месте! Умора, да и только! — И он принялся кружить по спальне. — Да, приятно было посмотреть. Жаль, ты не видела, О-ха.

Лисица чуть приподняла голову с лап:

— Я… Мне страшно. Вспомнила ту охоту и все, что случилось с моим бедным А-хо… Я боюсь… так боюсь…

Барсук понял, что рев горна, лай охотников и визг собак вновь заставили лисицу пережить смертельный ужас, который ей довелось испытать в прошлом.

— Да, да, — сочувственно пробормотал он. — Бедняга. Но бояться нечего. Я же сказал, все кончено. Думаю, охотники больше никогда не вернутся сюда. Вот бы рабочие подожгли их проклятое логово, усадьбу, — славный был бы костер.

— Огонь никогда не приносил добра, и ты сам это знаешь, Гар.

Барсук затряс своей громадной головой:

— Правда твоя, лисичка. Иногда мне на ум взбредают глупости. — И он ушел, оставив О-ха в одиночестве.