Лунный зверь - Килворт Гарри. Страница 31

Некоторое время спустя, убедившись, что наверху все стихло, она решила подняться и посмотреть своими глазами, что делается вокруг холма. Вечерело, рабочие расходились, запирая на ночь сараи с инструментами, огромные машины смолкли и замерли. Странно, почему рабочие не использовали свои могучие машины в схватке с охотниками, мелькнуло в голове у О-ха. Впрочем, люди, разбираясь между собой, тоже, по всей видимости, следуют определенным правилам. Хоть они и невежды, кое-какие представления о культуре, законах и традициях не чужды даже им.

В небе взошла луна, залив землю бледным светом, и О-ха направилась к ферме, осторожно пробираясь между машинами, которые распространяли резкий запах железа. Она знала, что старый фермерский пес Джип умер в самом начале лета и его место заняла другая собака. С преемником Джипа она еще не встречалась и, честно говоря, отнюдь не горела желанием познакомиться. Приблизившись к ферме, она увидела, что собака сидит на цепи около своей конуры. Вид у пса был такой понурый, что О-ха, при всей своей закоренелой ненависти к собакам, ощутила мгновенный проблеск жалости. Какой печальный удел — всю жизнь просидеть на цепи, быть пленником, чей мир ограничен участком в несколько футов. Камио пришлось еще горше, вдруг подумала она. И как только он выдержал заточение? Она бы разорвала себе живот зубами, совершила бы ритуальный рванц, — лучше смерть, чем такая пытка. Видно, Камио очень хотел выжить и не переставал надеяться на лучшее. А еще говорят, лисы живут только одним днем и не задумываются о будущем.

Притаившись за одним из амбаров, лисица внимательно рассматривала пса. О-ха он сразу показался знакомым.

Внезапно собака почуяла запах лисицы и повернулась в ее сторону. О-ха приготовилась задать стрекача. Сейчас пес поднимет крик, и, того и гляди, из дома выскочит фермер с ружьем. Но пес, к немалому удивлению лисицы, и не думал поднимать шум. Вместо этого он тихонько спросил:

— Кто здесь? Никак лиса?

— Да, — ответила сбитая с толку О-ха.

— А, — лениво вздохнув, пес опустил голову на лапы.

О-ха окончательно растерялась.

— Почему ты не зовешь хозяина? — возмутилась она. — Сам знаешь, я сюда не просто так пришла. Хочу украсть цыпленка. А то и нескольких.

— Попробуй. Если сунешься к цыплятам, я закричу. А может, и нет. Зависит от настроения.

Изумленная лиса ушам своим не верила.

— Но ты же сторожевой пес. Твой долг — охранять ферму.

Он презрительно фыркнул, с шумом выпустив воздух из глубоких ноздрей:

— Сторожевой пес! Как бы не так! Да будет тебе известно, я охотник, прирожденный охотник. Уж верно, загнал на своем веку куда больше лис, чем ты сожрала цыплят. Я возглавлял свору гончих — мчался за лисами, догонял их, хватал, вгрызался в горло и рвал, рвал, рвал…

— Хватит! — выдохнула лисица.

Пес гордо вскинул голову:

— Да, мое имя Хваткий! Так ты знаешь меня, лиса! Значит, славное имя Хваткий все еще гремит среди лисиного племени? Оно по-прежнему вселяет ужас в вашу братию?

— В конце зимы ты убил моего мужа, — процедила О-ха. — Шла охота. Вы гнали меня по дороге, я скрылась в лесу, и муж мой принял погоню на себя. Ты несся впереди всех. И ты убил его.

— Увы, нет. Мне уже давно не удавалось поймать лису. Поймать и прикончить. Поэтому я и оказался здесь, на этой проклятой ферме. — И пес с отвращением огляделся вокруг. — Меня посадили на цепь в наказание. Решили, я больше не гожусь для охоты. И вот я болтаюсь на привязи и чешу языком с лисами. Наверное, тебе приятно видеть мое унижение: Хваткий, главарь собачьей своры, герой сотен охот, сидит на цепи! Представляю, как ты рада.

О-ха вспомнила, что А-хо действительно погубили не собаки, — его выкопали из норы конюхи, убили лопатами и потом, уже мертвого, бросили гончим.

— Ничего я не рада. Я тебя ненавижу, это верно. Только сидеть на цепи — удовольствие, которого я и врагу не пожелаю. Давай, кричи, пусть твои хозяева узнают, что здесь лиса.

Хваткий сморщил нос:

— Вот еще. Буду я для них стараться. Шатайся здесь сколько влезет. Только к курам и уткам не приближайся, иначе пеняй на себя. Хотя я и на цепи, но в жилах моих течет благородная кровь. Старая, но благородная. Да и ко мне не подходи. Меня с малых когтей учили убивать. И я мигом перегрызу тебе горло.

— Знаю, — проронила лисица.

Вняв предостережению пса, О-ха обогнула ферму и нашла несколько ханыров, висевших на проволочной изгороди в загоне для скота. Удивленные коровы, выпучив глаза, наблюдали, как лисица дважды накрыла добычу своей тенью, прежде чем сорвала ее с проволоки. Но они не проронили ни слова, тем более что рты их были заняты: они без устали жевали, жевали и жевали. Какие глупые твари, подумала О-ха, но не стала делиться с коровами этим своим наблюдением.

Дойдя до пруда, лисица исполнила ритуальный танец, утолила жажду и вернулась в барсучий городок. Она тщательно выполнила все предосторожности, сопутствующие входу в нору, — хотя О-ха и пользовалась гостеприимством барсуков, она свято чтила все лисьи обычаи и должным образом совершала обряды, обеспечивающие безопасность жилища. Когда она вернулась, у барсуков было что-то вроде собрания, и прежде, чем уснуть, лисица долго прислушивалась к их странной тяжеловесной старомодной речи.

Как и всегда, пробуждение было мучительным: ей вновь казалось, что А-хо жив и лежит рядом с ней. Но сегодня она быстрее опомнилась. Быть может, причиной тому была ночная встреча с Хватким.

Лисица выбралась из барсучьего городка и отправилась в гиблое место А-хо — она делала это во второй раз со дня смерти мужа. С трепещущим сердцем она несколько раз пересекла клочок земли, пропитанный кровью А-хо. Все ее существо впитывало скорбный дух того места. «Я пришла, чтобы отдать А-хо дань уважения», — говорила себе лисица. Но в глубине ее души шевелилось смутное, неясное чувство — ей надо получить его одобрение… для чего-то… или для кого-то… Всем окружающим О-ха казалась суровой и непреклонной лисицей, стойко переносящей любые испытания, но душа ее изнывала от одиночества. Спору нет, барсуки были очень добры, а с Гаром они стали настоящими друзьями, но О-ха тосковала по семье.

Лисица молчала, но мысли, скорбные мысли, обращенные к погибшему А-хо, лились прямо из ее сердца. Ей так хотелось, чтобы он подал ей какой-нибудь знак. Тогда она поняла бы, одобряет он ее тайное желание или считает его предательством.

Но ничего не произошло. Живые сами должны решать, как им жить, и не спрашивать совета у мертвых. О-ха вернулась домой разочарованная и растерянная, хотя и не признавалась себе в этом.

«А-хо знает, что у меня на душе, — мысленно повторяла она. — Остальное не важно».

Потом ей опять приснился кошмар. За ней гнались, она пыталась бежать, но лапы ее дрожали и подгибались от ужаса. Она оказалась на пустоши, залитой ярким светом. Потом путь ей преградили черные стены, похожие на…

ГЛАВА 13

Лето кончилось. По лесу, словно громадный взлохмаченный зверь, уже разгуливал Запасай. В сумерки зеркальная гладь реки зажигалась алыми отсветами. Спелые орехи и фрукты дождем падали на землю. Город вокруг Леса Трех Ветров рос не по дням, а по часам, там возникали все новые улицы и дома, и в некоторых из них уже поселились люди. Дороги, впрочем, были по-прежнему разворочены, и повсюду виднелись кучи строительного мусора, щебня и глины. Летом многие животные оставили родной лес и отправились на поиски более спокойного места. Однако были и такие, что старались не обращать внимания на людское вторжение и, пока это возможно, жить так, как они жили всегда. А-конкон, лис-философ, которому являлись пророческие видения, полагал, что это наиболее разумный и достойный выход.

Родился А-конкон на дальнем берегу реки, в подполе церкви, шпиль которой был виден из леса. Когда над водой поднимались облака тумана, долины тонули в молочной дымке и лишь золотистая игла шпиля светилась в небе. При рождении лисенок был наречен А-кон, но, когда ему было всего три месяца от роду, к имени его был прибавлен второй слог, — уже тогда его мать поняла, что сын ее наделен необычайными способностями. Говорили, что А-конкон способен распознать все цветовые оттенки, доступные человеческому глазу. Не зря детенышем он лежал под огромным витражным окном, которое в лучах солнца сверкало всеми цветами радуги и бросало на каменный пол яркие тени. Тогда же, в детстве, прислушиваясь из своего подпола к церковной службе, к песнопениям и звукам органа, лисенок сумел проникнуть в людские таинства и постичь людские святыни.