Правда о «Зените» - Рабинер Игорь Яковлевич. Страница 21

— Думаю, да. Для него все это тоже было впервые, и он тогда был совсем молодым тренером, отработав в своей должности всего второй сезон. К тому же после побед тренера приближают к себе власти, серьезные люди в городе. У нас — свой круг: улица, знакомые болельщики. А там — другой уровень. Естественно, что в какой-то момент у Садырина появился по отношению к игрокам элемент высокомерия. Позже Павел Федорович сделал из той истории выводы, и, придя в ЦСКА, сплотил разваливавшийся, насколько мне известно, коллектив. Но тогда все мы находились в эйфории от чемпионского титула, и так до конца и не смогли ее преодолеть.

Мельников:

— Да, медные трубы не смог пройти и сам Павел Федорович. Снобизм с его стороны не так, чтобы сильно, но проступал. Если в 84-м каждым своим поступком и словом он давал понять, что чемпионство — одно на всех, то теперь чувствовалось: да, мы тоже немножко владельцы золотых медалей, но он-то!..

Даже Розенбаум, друживший с Садыриным, признал, что тренер в тот момент стал другим:

— Я на себе это тоже прочувствовал. Конечно, он изменился, чуть-чуть «улетел». Не сильно, не кардинально — но вся эта звездность не пошла на пользу его жизни и карьере. Думаю, что Федорыч оказался не очень крепким в отношениях со славой человеком. Мы стали меньше общаться, Паша уходил от встреч — я предлагал встретиться, как раньше, он отнекивался. У него уже не было той естественности, заинтересованности, настроя, задора в отношениях, которые были в 84-м.

После отставки из «Зенита» поехал он работать во вторую лигу, в Херсон, и мы оказались в одном поезде. Паша был очень подавлен. Представляете, из Ленинграда, где он был чемпионом, — в Херсон! Это уже не был тот неунывающий Садырин, который с оптимизмом глядит в будущее. Но никакой исповеди с его стороны не было: я не лез с расспросами, а он не рассказывал подробностей того, что случилось. Но позже, в ЦСКА, мы снова стали много общаться. И тот Пал Федорыч уже гораздо больше напоминал себя раннего, дочемпионского.

По словам Орлова, однажды Садырин, с которым они долгие годы приятельствовали, сделал попытку… снять его с работы. Случилось это при занятных обстоятельствах, о которых телекомментатор мне охотно поведал. Свидетельствуют они о том, что «Зенит» играл по тем же правилам, которые были приняты в советском футболе и которые живы по сей день. И не скоро еще умрут. Этот рассказ не стоит воспринимать, как выведение на чистую воду «Зенита»: эта команда никогда не числилась среди наиболее любимых судейским корпусом, а значит, ее соперники встречали рефери еще более щедро.

— На углу улицы Марата и Невского проспекта была квартира для судей, которым предстояло обслуживать матчи в Ленинграде — рассказал Орлов. — Чтобы не селить их в гостиницу, ЛОМО из своих фондов выделило для их проживания квартиру. А в ней — шкаф. В этот шкаф в день приезда судьям клали пыжиковые шапки и дубленки на размеры арбитров, которые узнавали заранее. Ну и фотоаппарат ЛОМО, само собой. Рефери приходил в гостиницу, примерял дубленку и готовился к матчу.

Однажды на встречу «Зенит» — «Арарат» назначили Валерия Баскакова, замечательного человека, с которым мы потом не раз были вместе на всяких театральных турнирах, где он судил, а я комментировал. Чудный мужик! Но что ж делать — система. И вот он выходит на матч, а я комментирую его, причем не только на Ленинград, но и на всю страну. И «Арарат» забивает гол, причем здорово — футболист чуть перешел центр поля, и ему удался сумасшедший удар в «девятку». Но Баскаков где-то находит совершенно немыслимый офсайд и гол не засчитывает! В конце игры «Зенит» забивает победный гол, и после финального свистка я говорю в прямом эфире: «Поздравляем" Зенит " с двумя победными очками, но все-таки надо извиниться перед "Араратом" — гол-то был настоящий». Дают повторы, не могу же я врать на весь Советский Союз!

Где-то в 11 вечера звонит Садырин: «Что ты там наговорил? Сейчас вся страна обсуждает Баскакова!» Потом еще раз звонит утром: я, говорит, просматриваю эпизод, линию провел — чистый офсайд! Советую ему позвонить Владимиру Перетурину, который вечером будет вести «Футбольное обозрение». И даю телефон. Паша позвонил, но Перетурин был в этом смысле очень принципиальным и дал ту же оценку эпизоду, что и я.

Матч был 2 мая, а 4-го мы вышли на работу. И тут выяснилось, что Садырин, начальник команды и председатель профкома ЛОМО втроем пошли к бывшему секретарю обкома партии, а теперь главе профсоюзов города и области Владиславу Коржову (тому самому, который в бытность секретарем обкома КПСС по идеологии не допустил Розенбаума на чествование «Зенита». — Прим. И. Р.) и требовали моего отстранения от репортажей о матчах «Зенита». Коржов звонил на телевидение, каким-то образом моим начальникам удалось меня отстоять, но на будущее они посоветовали: будь аккуратнее. Потом наши отношения с Садыриным вновь стали прекрасными, но такая история была.

Была — и показала, насколько взвинчен был Садырин ситуацией в команде, которая выходила из-под его контроля. Не зная, кого сделать крайним, в таких случаях часто винят во всем журналистов, которые лишь говорят и пишут то, что видят. Такие обвинения — еще одна давняя российская спортивная традиция.

Баранник:

— На мой взгляд, команда — и как она играет, и как живет — очень сильно зависит от тренера. Ее сплоченность, внутренний мир — все идет от него. В гораздо большей степени, чем даже от самых ярких звезд. Случай с «Реалом», который называли «галактикос», а они ничего так и не выиграли, это подтвердил. А единство и сплоченность могут появиться только благодаря тренеру. В «Зените» чемпионского и предчемпионского года оно было. Но потом стало исчезать.

Для меня всегда было очень важно чувствовать себя личностью, которую уважают. Поэтому и полагаю, что лучшие свои матчи провел в Норвегии, когда мне было уже за 30, тогда как в СССР не до конца раскрыл свой потенциал. Видимо, я нуждался в другом отношении к себе, чем было принято в советские времена. И в лучшие годы с Садыриным у нас именно такие отношения и были. Павел Федорович был нормальным человеком, а иногда — даже своим парнем. Мог перекинуться с игроками в картишки, взять кий и сыграть с тобой на бильярде. Или даже, если ситуация располагала, сказать футболистам: «Ну что вы здесь скучаете? Ну-ка, давайте быстро стол организовали!» Нет, он держал необходимую дистанцию и был прекрасно профессионально подкован — потому что одного только типажа «рубахи-парня» недостаточно, чтобы команда тебя приняла. Если ты несостоятелен с профессиональной точки зрения, игроки тебя быстро раскусят.

Садырин до чемпионства был редчайшим для СССР типажом тренера — не тирана, а нормального человека. Но после золота мы с каждым месяцем становились от него все дальше. И он от нас.

Из всех этих свидетельств складывается картина, в которой нет ничего унизительного. Не только с «Зенитом», но и с Садыриным произошла нормальная человеческая история, которая может случиться с каждым из нас. Кому-то большой результат дается многолетними каторжными усилиями, и, выстрадав его, человек уже слишком опытен и мудр, чтобы занестись. Если же успех приходит быстро и относительно легко — жди беды.

Один из моих лучших друзей, будучи совсем молодым, стремительно разбогател. В России 90-х такое было сплошь и рядом. Но цены этим деньгам он не знал. И все это богатство, которое могло обеспечить его на всю жизнь, было спущено так же быстро, как и нажито, и превратилось в огромные долги. В результате осталась только боль — от осознания того, что потерянного уже не вернуть. Это очень хороший и душевный человек, который мог бы сегодня жить гораздо лучше, чем живет. Однако легкость первых успехов сыграла с ним злую шутку. И с Садыриным тоже.

Но Пал Федорычу к тому же изрядно помогла советская спортивная система.

Да и просто — социалистический быт. Слушая историю разложения «Зенита», невозможно не вспомнить булгаковского Воланда, сказавшего в «Мастере и Маргарите»: «Москвичей испортил квартирный вопрос».