Первый человек в Риме - Маккалоу Колин. Страница 17

— Секст выбрал Огненные Поляны возле Путеол, считая, что сернистый воздух оказывает на него благотворное воздействие.

— А твой младший сын?

— Гай сказал, что больше всего на свете хочет, чтобы осуществилось одно его желание… Хотя вряд ли это желание можно было бы назвать «излишеством»… Он попросил разрешения самому выбрать себе жену.

— Боги! И ты ему позволил?

— Конечно.

— А если он разделит участь многих непутевых мальчишек его возраста? Если попадется в сети потаскушки или старухи-соблазнительницы?

— Тогда пусть женится на ней. Разве не этого он желал для себя? Однако не думаю, чтобы Гай оказался столь опрометчив. У него имеется голова на плечах.

— И уж конечно свадебный обряд состоится по патрицианскому обычаю confarreatio?

— Да.

— Боги! Боги!

— Моя старшая дочь Юлия также отличается здравым смыслом и светлым умом, — продолжал Цезарь. — Она оплатила членство в библиотеке Фанния. Я и сам намеревался сделать это, но уступил ей, поскольку не так уж важно, кто из членов семьи получит доступ в библиотеку. А вот малышка Юлилла, к сожалению, начисто лишена мудрости. Она подобна яркой бабочке, для которой ум лишь помеха. Такие, как она, — тут Цезарь-отец мягко улыбнулся, — освещают нашу жизнь. Я бы, наверное, ненавидел этот мир, не будь он украшен такими вот пышными цветами. Мы проявили легкомыслие, породив на свет четверых детей, но во искупление нашей вины последней прилетела эта девочка…

— Что же она попросила для себя?

— То, что мы и предполагали. Сласти и наряды.

— А как же ты, лишенный членства в библиотеке?

— Я пожелал обеспечить себя лучшим маслом и фитилями, а затем мы заключили с Юлией небольшую сделку. Я пользуюсь книгами, которые она приносит, а она — моими светильниками.

Марию все больше и больше нравился человек, ведущий такую простую и счастливую жизнь. Окруженный домочадцами, детьми и женой, он не упускал возможности развиваться сам и поощрять детей в их стремлении к индивидуальности. Он не ошибался, предоставляя своим отпрыскам такую большую свободу. И Гай Марий был уверен, что молодой Цезарь не подберет себе жену на помойке Субуры.

Гай Марий откашлялся:

— Благодарю за столь чудесный вечер, Гай Юлий. Кажется, настала минута, когда ты готов раскрыть свою тайну. Пора объяснить, ради чего мы оставались трезвыми, не так ли?

— Если ты не возражаешь, я отошлю слуг. Вино мы сможем налить себе и сами. Самое время немного расслабиться — чтобы не возникло чувство неловкости.

Щепетильность Цезаря удивила Гая Мария, привыкшего к тому, что римлян не смущают взгляды рабов. Господа обычно неплохо относились к своим людям, но при этом считали, что раб — нечто неодушевленное, вещь, предмет обстановки. А посему любой приватный разговор могли вести при рабах, не обращая внимания на их присутствие. В Риме так было заведено; Марий же с этим смириться не мог. Его отец, как и Цезарь, твердо придерживался мнения, что при слугах откровенных бесед быть не должно.

— Они слишком много болтают, — сказал Цезарь, когда они остались одни за плотно закрытыми дверями, — а соседи у меня чрезвычайно любопытны. Рим, конечно, город большой, но тотчас превращается в большую деревню, когда что-нибудь доходит до ушей сплетников с Палатина. Марсия рассказывала мне, что некоторые из наших знакомых приплачивают слугам за молчание. Да и вообще… Слуги тоже люди со своими чувствами и мыслями. Не следует искушать их.

— Тебе, Гай Юлий, следовало бы стать консулом, а затем тебя непременно избрали бы цензором.

— Согласен, Гай Марий. Я этого достоин. Но у меня нет денег, чтобы получить место в высшем магистрате.

— Зато у меня есть. Это ведь то, зачем ты меня пригласил? Ради этого я оставался трезвым?

Цезарь посмотрел на него недоуменно:

— Дорогой мой Гай Марий, что ты! Мне уже под шестьдесят, и о карьере я более не помышляю. Нет! Я думаю теперь лишь о своих сыновьях. И об их сыновьях, когда те появятся на свет.

Марий выпрямился, посмотрел в лицо хозяину и плеснул в свой опустевший кубок неразбавленного вина. Выпил одним глотком.

— А, так ради этого сообщения я должен был весь вечер воздерживаться? Да и это ли вино мы с тобой пили?

Цезарь улыбнулся:

— Конечно, нет! Я не слишком богат… Вино, которое мы разбавляли, не высшей марки. Это же я берегу для особых случаев.

— Тогда я в недоумении. — Марий взглянул на Цезаря насупленно, из-под нависших бровей. — Чего же ты, в конце концов, домогаешься, Гай Юлий?

— Помощи. Ты помогаешь мне, а я — тебе.

Цезарь налил превосходного вина и себе.

— И как ты можешь мне помочь?

— Очень просто. Я сделаю тебя членом моей семьи.

— Что?

— Да. Я предлагаю тебе в жены ту из моих дочерей, какую ты предпочтешь.

— В жены?

— Разумеется. Ты женишься.

— Вот это мысль! — Теперь Гай Марий явственно видел перспективы, что крылись за этим предложением. Сделав большой глоток фалернского, он замолчал.

— Любой воздаст тебе должное, если твоей женой станет женщина из рода Юлиев. Это просто счастье, что у тебя нет детей. Значит, ты можешь позволить себе жениться на молодой женщине, которая родит тебе сына. Это будет выглядеть вполне естественно. Никто не станет удивляться или злословить. Если твоей женой станет к тому же женщина из рода Юлиев, твой сын сможет называть себя одним из потомков нашего рода. В жилах твоих внуков потечет кровь благородных предков. А это возвысит и тебя, Гай Марий. И всем окружающим придется воспринимать твои требования и желания совсем не так, как сейчас. Вокруг твоего имени возникнет ореол достоинства — того, что мы называем dignitas, причем высшей пробы. А это вряд ли окажется лишним в твоей карьере. У нас нет денег. Наше достояние — наша честь. Род свой мы ведем от самой Венеры, от ее внука Юла, сына Энея. Отблески величия нашего рода лягут на твои доспехи.

Цезарь поставил кубок, вздохнул и улыбнулся:

— Уверяю тебя, Гай Марий, я говорю истинную правду. К несчастью, я — не самый старший сын в нашей семье, но по восковым изображениям на наших алтарях мы можем проследить историю нашей семьи. Другое имя матери Ромула и Рема, Реи Сильвии, — Юлия. От ее союза с Марсом родились близнецы, положившие начало Риму. Мы были царями Альба Лонги, самого великого города латинян, — его основал наш предок Юл. Когда же Рим разрушил нашу столицу, мы перебрались в новый город и поднялись на самый верх римской иерархии, чтобы упрочить ее славу. Несмотря на то, что Альба Лонга так и не была восстановлена, до сих пор жрец холма Альба избирается из числа Юлиев.

Он говорил и говорил и не мог остановиться. Гай Марий глубоко вздохнул от восхищения, но не произнес ни слова.

— Обстоятельства складывались все менее благополучно для нас. Что поделаешь? Теперь вот у меня нет средств, чтобы войти в один из высших магистратов. Но мое имя по-прежнему много значит у избирателей. Меня поддержали бы многие — и центурии, в которых голосуют при избрании консулов, и все нобили.

Перед Гаем Марием распахивались такие перспективы, что он не в силах был оторвать взгляд от лица Цезаря. Они ведут свое происхождение от самой Венеры! И каждый из них необыкновенно красив! Светлые волосы, белая кожа — вот что всегда в цене. Дети любой Юлии, вероятно, тоже будут обладать этими достоинствами. И истинно римским носом… И никогда не сравнятся с ними светловолосые Помпеи. Цезари — истинные римляне, тогда как в курносых Помпеях угадываются кельты.

— Ты хочешь стать консулом, — продолжал Цезарь. — Об этом все знают. Подвиги в Дальней Испании обеспечили тебя множеством клиентов. Однако молва, к сожалению, гласит и об ином. О том, что ты и сам клиент и, следовательно, твои клиенты — это всего лишь клиенты твоего патрона.

Гость оскалился, показав два ряда крупных белых зубов.

— Клевета!

— Я-то тебе верю. Но ведь другие верят слухам. Люди не принимают, конечно, притязаний Гереннов, поскольку те еще менее латиняне, нежели Марии из Арпина. Но о своем патронаже над тобой заявляют и Цецилии Метеллы. И им-то верят. По одной лишь причине: твоя мать — из рода Фульциниев, а они этруски. Марии владеют землями в Этрурии, которая сама традиционно — владение Цецилиев Метеллов.