Первый человек в Риме - Маккалоу Колин. Страница 61

— Регентом? Не наследником?

— Бомилькар знает, что ему никогда не быть наследником, господин. У Югурты два сына. Но они еще очень молоды.

Нахмурившись, Метелл пытался понять ход мыслей чужестранца. «Почему Югурта возражает? Я бы считал Бомилькара идеальным вариантом».

— Неродственная кровь, господин, — ответил Набдалса. — Бомилькар не происходит от короля Масиниссы, поэтому не принадлежит к королевскому дому.

— Понимаю. — Метелл выпрямился. — Очень хорошо. Тогда посмотрим, как ты убедишь Бомилькара стать союзником Рима. — Он повернулся к Марию. — Поразительно! Но ведь человек, недостаточно знатный для трона, вполне может быть отличным регентом!

— В нашем обществе — да, — отозвался Марий. — В обществе Югурты это может послужить соблазном убить его сыновей. Как еще иначе Бомилькар сумеет взойти на престол, если не убив наследников Югурты?

Метелл снова повернулся к Набдалсе:

— Благодарю тебя. Ты можешь идти.

Но Набдалса еще не собирался уходить.

— Господин, я прошу об одном одолжении.

— О каком? — спросил недовольно Метелл.

— Гауда-царевич хочет увидеться с тобой. Он удивлен, почему до сих пор ему не предоставили такую возможность. Год твоего губернаторства заканчивается, а Гауда до сих пор ждет приглашения.

— Если он желает увидеться со мной, что его останавливает? — прямо спросил губернатор.

— Он не может прийти сам, Квинт Цецилий, — объяснил Марий. — Ты должен послать ему официальное приглашение.

— А-а! Ну, если дело только в этом, приглашение будет послано, — сказал Метелл, пряча улыбку.

И на следующий же день Набдалса лично доставил приглашение в Старый Карфаген, и царевич Гауда вскоре явился с визитом к губернатору.

Это была безрезультатная встреча. Вряд ли на свете нашлось бы еще два таких разных человека, как Гауда и Метелл. Слабый, болезненный и не очень умный, Гауда вел себя так, как считал правильным, а Метелл находил его неприлично властным. Метеллу представлялось, что гость будет почтительным, даже подобострастным. Но получилось совсем не так. Гауда начал встречу с того, что пришел в негодование, поскольку Метелл не встал, дабы приветствовать его. Закончив аудиенцию через несколько минут, Гауда торжественно удалился.

— Я — член царской семьи! — тонким голосом пропищал царевич Набдалсе после встречи.

— Это все знают, — успокаивал его Набдалса. — Однако римляне очень странно относятся к этому вопросу. Они считают себя выше царской крови, потому что они ликвидировали своих царей много сотен лет назад. С тех пор они сами управляют собой, обходясь без царей.

— Мне все равно, пусть они преклоняются хоть перед дерьмом! — заявил Гауда. Его раненые чувства еще причиняли боль. — Я — законный сын своего отца, а Югурта — его ублюдок! И когда я появляюсь среди этих римлян, они должны приветствовать меня стоя, они должны передо мной склоняться, они должны отобрать из своих солдат сотню самых лучших и отдать их мне для эскорта!

— Правильно, правильно, — отвечал Набдалса. — Я увижусь с Гаем Марием. Может быть, Гай Марий сумеет образумить Квинта Цецилия.

Все нумидийцы слышали о Гае Марии и Публии Рутилий Руфе. Югурта расхвалил их на всю Нумидию еще в те дни, когда первый раз возвратился из Нуманции.

— Тебе непременно следует увидеться с Гаем Марием, — сказал Гауда и отбыл в великом гневе в свой Старый Карфаген, чтобы там пережить оскорбление.

Набдалса ненавязчиво добивался беседы с Гаем Марием.

— Я сделаю, что смогу, — вздохнув, пообещал Марий.

— Я был бы весьма благодарен, Гай Марий, — горячо сказал Набдалса.

Марий усмехнулся:

— Твой господин возложил это на тебя, да?

Набдалса ответил выразительным взглядом.

— Дело в том, друг мой, что Квинт Цецилий считает себя аристократом несравненно более высокого происхождения, чем любой нумидийский царь. Я очень сомневаюсь, чтобы кто-то, особенно я, мог изменить его настрой. Но я попытаюсь, потому что хочу, чтобы ты нашел Бомилькара. Это значительно важнее, чем перепалка между губернаторами и царевичами, — сказал Марий.

— Сирийская прорицательница говорит, что фамилия Цецилий Метелл скоро придет в упадок, — задумчиво проговорил Набдалса.

— Сирийская прорицательница?

— Женщина по имени Марфа, — пояснил нумидиец. — Царевич Гауда нашел ее в Старом Карфагене. Там ее, кажется, оставил несколько лет назад морской капитан, который верил, что она навела проклятие на его корабль. Поначалу одни только бедняки спрашивали у нее совета, а теперь ее слава разнеслась далеко, и Гауда взял ее ко двору. Она предсказала, что царевич Гауда станет царем Нумидии после падения Югурты. Хотя его падение произойдет не сейчас.

— А что она говорила о Цецилиях Метеллах?

— Она говорит, что это семейство уже пережило зенит своего могущества, их станет меньше, они станут беднее, их превзойдут другие, и среди них — ты, господин.

— Я хочу видеть эту сирийскую прорицательницу, — заявил Марий.

— Это можно устроить. Но ты должен приехать в Старый Карфаген, потому что она не выходит из дома Гауды, — сказал Набдалса.

Разговор с сирийской прорицательницей Марфой состоялся после аудиенции у царевича Гауды. Марий терпеливо выслушивал длинный перечень жалоб на Метелла и давал обещания, выполнить которые не имел ни малейшей возможности.

— Не сомневайся, царевич, когда будет такая возможность, я позабочусь о том, чтобы к тебе относились с почтением, достойным твоего рождения, — сказал он, кланяясь так низко, как хотелось Гауде.

— Этот день придет! — пылко воскликнул Гауда и радостно улыбнулся, показав гнилые зубы. — Марфа предрекает, что ты будешь Первым Человеком в Риме, и довольно скоро. По этой причине, Гай Марий, я хочу стать твоим клиентом. Я позабочусь, чтобы и мои сторонники в римской провинции Африка тоже стали твоими клиентами. И еще: когда я воссяду на престол Нумидии, вся Нумидия станет твоим клиентом.

Марий слушал с изумлением. Он, простой претор, получает клиентов, которых даже один из Цецилиев Метеллов может не дождаться! О, ему непременно следует встретиться с этой Марфой, этой сирийской прорицательницей!

Вскоре после этого она сама изъявила желание увидеть его. Гауда распорядился, чтобы Гая Мария проводили в апартаменты прорицательницы на огромной вилле, которая служила Гауде временным дворцом. Беглый взгляд убедил Мария, что эту женщину действительно высоко ценили: апартаменты были роскошно обставлены, стены разрисованы фресками — самыми прекрасными, какие ему доводилось видеть; полы устланы мозаикой под стать фрескам.

Она вошла, одетая в пурпур, — еще один знак высокой чести, оказанной той, что рождена не в царском дворце. А уж царской крови в ее жилах определенно не было. Маленькая, высохшая, тощая старуха, пахнущая старой мочой, с волосами, не мытыми, как заподозрил Марий, несколько лет. Внешность ее была чужеземная: большой тонкий орлиный нос, очень морщинистое лицо и взгляд черных глаз, пронзительный, гордый и бдительный, как у орла. Груди ее висели, как два пустых чулка, в носки которых насыпана галька. Было видно, как они раскачивались под прозрачной пурпурной сорочкой, — кроме этой сорочки, на прорицательнице больше ничего не было, только пурпурная шаль, завязанная на бедрах. Руки и ноги ее были черны от хны. Она шла, позванивая многочисленными колокольчиками, браслетами, кольцами, брелоками — все из чистого золота. Прикрепленная золотым гребнем пурпурная газовая вуаль спускалась по спине, как флаг при безветрии.

— Сядь, Гай Марий, — молвила она, показав на кресло шишковатым пальцем с длинным ногтем, сверкающим от множества колец.

Марий сел, не в силах отвести взгляда от старого коричневого лица.

— Гауда говорил мне: ты сказала — я буду Первым Человеком в Риме, — заговорил он хрипло и прокашлялся. — Я бы хотел услышать подробности.

Она захихикала. Ее смех был похож на блеяние овцы. Показались беззубые десны с одним желтым резцом в верхней челюсти.

— О да, тебе бы этого хотелось, я уверена! — сказала она и хлопнула в ладони, зовя слугу. — Принеси-ка нам настой из сушеных листьев и печенье, которое я люблю, — приказала она. Потом обратилась к Гаю Марию: — Это недолго. Когда все принесут, мы поговорим. А пока посидим и помолчим.