»Две жизни» (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна. Страница 60

Встань, мой друг, пойдём. Если ты выдержал жизнь на пароходе, ты найдёшь силы и здесь крепить своё самообладание. Я же не только не намерен отталкивать тебя, но готов взять тебя в Америку, куда мы вскоре все уедем.

Снова взял Флорентиец под руку страдающего молодого друга и повёл его, помогая ему успокоиться мощью своей любви и мужества.

— Кто рассказал вам, лорд Бенедикт, об И. и о моей жизни на пароходе? Ананда мог написать вам об И., но один капитан Ретедли знает, что было на пароходе. Разве вы знакомы с ним?

— Запомни хорошенько свой вопрос в эту минуту, в этой лесной тиши, и мой ответ. На всю жизнь они будут тебе уроком. Ты жил подле Ананды и не видел, подле КОГО живёшь. Был занят собой, а думал, что ищешь высший путь. Ты НЕ мог ничего найти. Кто ищет, будучи отягощенным страстями, тот только ещё больше заблуждается. Ты пришёл по моему зову и продолжаешь быть слепым. Ты даже не понял моего письма, не понял, почему я велел тебе беречь мать, ибо в ней залог твоего материального благополучия. Кто же мог сообщить мне что-либо о твоей матери? Не спеши задавать вопросы. Повторяю, живи среди нас, как если бы ты жил свой последний час. Храни в сердце такой мир и доброжелательство к каждому, как и те, кто умирает в доброте.

Старайся не мудрствовать, как ввести тебе в твои будни те или иные принципы. А просто люби тех, с кем сейчас столкнула тебя жизнь. Присматривайся к их нуждам, печалям, интересам. Не повторяй ошибок отъединения, в котором ты жил всё время. Ты видел до сих пор только свою любовь к Ананде, но чем жил сам Ананда, кто был рядом с ним, — тебе было безразлично. Ищи в нас не той жизни, которая могла бы поддержать тебя. Ищи в себе умение быть добрым к нам. И первое, с чего начни: не отрицай и не суди.

Генри казалось, что нигде в мире не могло быть ни такого леса, ни таких птиц, ни такой тишины, ни такого счастья. Он шёл, не сознавая действительности. В первый раз его практическая голова отказалась соображать, примерять, ощупывать. Он слился с природой, как будто бы рука Флорентийца помогла его сердцу раскрыться для поэзии.

— Мы сейчас придём. А вот встречают нас моя дочь и её муж.

И Флорентиец познакомил Генри с Наль и Николаем, сказав, что Генри был в Константинополе в одно время с Левушкой. Предоставив Генри заботам Николая, Флорентиец с Наль присоединились к остальному обществу, окружившему на террасе Алису. Вскоре туда сошли и Николай с Генри, и любезный хозяин стал угощать завтраком проголодавшихся гостей.

Николай забрасывал Генри тысячей вопросов о своём брате, его жизни, здоровье. Многим в рассказе Генри он был поражен, особенно болезнью Левушки, связанной с ударом по голове на пароходе во время бури. Выражение на лице Николая несколько раз сильно менялось, и он взглядывал на Флорентийца, отвечавшего ему успокаивающей улыбкой.

— Генри, ты не слишком поражайся, если сегодня, самое позднее завтра встретишь одного из своих константинопольских знакомых, — сказал Флорентиец, вставая из-за стола.

— Я не буду задавать вопросы, лорд Бенедикт, авось да мой последний час наступит не раньше, чем я встречу неожиданного друга. Признаться, прежде я поломал бы себе голову над тем, кто бы это мог быть.

— Ну, а так как твоя голова очень нужна нам, то вот тебе две жертвы будущей учености, — подводя к Генри Алису и Наль, предложил Флорентиец. — Ты ведь написал знаменитую работу по мозговым заболеваниям. А обе эти дамы очень интересуются мозгом человека и желают выслушать лекцию на эту тему. Смотри, читай её так, чтобы они не сочли тебя заболевшим.

Алиса и Наль повели Генри наверх, где была их классная комната, как в шутку прозвал её Николай. Там они засели за анатомические атласы, и Генри, считавший ниже своего достоинства рассуждать о медицине даже со своими университетскими товарищами, с увлечением стал объяснять элементарные вопросы своим прекрасным ученицам, находя в этом уроке удовольствие. Тем временем Флорентиец велел оседлать трёх лошадей и предложил Сандре и Тендлю проехаться на дальнюю ферму, с тем чтобы возвратиться к пятичасовому чаю. Сандра прыгал от восторга, а Тендль выражал своё удовольствие подкидыванием шляпы выше деревьев. Николай с Мильдреем отправились в библиотеку, где обоих ждала начатая работа.

Чем дальше читал Генри свою несложную лекцию, видя перед собой очаровательные женские лица, тем больше чувствовал вкус к этому делу. Он забыл о самолюбии, о том, что он очень образован. Войдя в эту комнату, он сразу понял, что здесь трудятся много и серьёзно, учась не для школы, а для жизни. Ему вспомнилось несколько фраз, пойманных на лету во время беседы Николая с Сандрой. Глубина их мысли его поразила. Вспомнился Генри почему-то де-Сануар, и он с сожалением подумал, как глупо и некультурно вёл себя у Ананды. Мысли Генри пролетали молнией, но женская аудитория казалась неутомимой и не давала ему рассеиваться.

Вопросы на него так и сыпались, и он почувствовал усталость.

— Мы вас утомили, мистер Оберсвоуд, — заметила Алиса, — Вы стали очень бледны. А лорд Бенедикт приказал мне позаботиться о том, чтобы ваши щёки зарумянились. Пожалуй, он не одобрит, что мы так долго вас эксплуатируем прямо с места в карьер.

— Вы сами виноваты, мистер Генри, что оказались таким увлекательным лектором, — сказала Наль, благодаря за занятие. — Пойдёмте теперь в библиотеку, захватим моего мужа и лорда Амедея и выйдем навстречу нашим всадникам. Они непременно поедут мимо водопада, и вы, кстати, увидите место несравненной красоты.

С трудом оторвав от книг увлекшихся работой учёных, всей компанией направились к водопаду. Генри, увидевший ландшафты английской деревни впервые, даже не предполагал, что в двух часах езды от Лондона может быть что-либо подобное. И он перестал слушать, о Ч‚М говорят вокруг, и его никто не беспокоил, предоставляя ему жить так, как ему хочется.

Генри стал думать о своей предстоящей жизни у Флорентийца. Он видел уже теперь, что здесь все заняты, что часы каждого проходят в труде. Что же будет здесь делать он? Ведь если даже каждый день он станет обучать свою женскую артель, то и тогда у него будет оставаться немало свободного времени. О главном, о Флорентийце и Ананде, Генри как-то думать не мог. Тут для него всё тонуло, как в дымовой завесе. Он вспомнил слова Флорентийца: "Живи так, как будто ты живёшь последний час". На душе у него стало легче, и он начал прислушиваться к разговору Наль с мужем.

Николай держал на ладони какое-то крупное насекомое, какого Генри никогда не видел, и объяснял жене его анатомию. Объяснял так точно, четко и определенно, что Генри счёл Николая зоологом. Осторожно положив насекомое в траву, Николай сорвал несколько цветочков, каких Генри тоже никогда не видел, и стал спрашивать Наль, что она запомнила из его вчерашнего рассказа. Наль очень деловито ответила свой урок, причём Генри ловил себя па мысли, что думает о её чудесных ручках, крохотных ножках и необычайной красоте, а вовсе не о том, что она говорит. Генри так тяжело вздохнул, что даже шедшая впереди с Мильдреем Алиса услышала его вздох.

— Вы не устали, мистер Генри? Мы, быть может, слишком быстро идём?

— О нет, леди. С некоторого времени я стал очень рассеян. Вы можете на моём живом примере увидеть и изучить расстройство координации деятельности мозга, о которой я говорил вам сегодня.

— Ну нет, — вмешался Николай. — Вы, быть может, и больны, я не доктор и мало понимаю в этом. Я вижу только по выражению вашего лица, по неровности вашей походки и движений, что в вас кипит буря. Верьте мне, лучшего места, чем подле лорда Бенедикта, вам не найти, чтобы прийти в равновесие. Все мы здесь его друзья, а следовательно, и ваши. Каждый из нас уже принял вас в своё сердце, раз принял вас в своё сердце наш отец. Не стесняйтесь жить здесь с нами, считайте нас своими братьями и сестрами, зовите нас по именам, разрешите и нам звать вас просто Генри. Каждому из нас вы дороги, дороги ваши страдания и радости, ваши скорби и достижения. Мы все страдали, учились и учимся владеть собой. И наше положение здесь равно вашему. Будьте спокойны, никто за вами не наблюдает и недостатки ваши не изучает. У нас самих их довольно, вас же нам хочется только приветствовать, как гостя и друга нашего дорогого хозяина, у которого все мы одинаково гости.