»Две жизни» (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна. Страница 8

Свернув на одну из улиц, экипаж внезапно остановился небольшого одноэтажного дома. Дом был красив, хотя старинного, немодного образца, и стоял в окружении небольшого прекрасно ухоженного сада.

— Здесь живёт милый пастор, так доброжелательно отнёсшийся в особенности к тебе, Наль. Не хочешь ли отдать ему визит и, кстати, осмотреть церковь, где будешь завтра венчаться? — спросил Флорентиец.

— Ax, очень хочу. Но не могу скрыть, отец, что стесняюсь войти первый раз в чужой дом. Я не знаю, как себя вести.

— Очень просто. Так, как если бы ты пришла к друзьям. Если будешь нести доброту в сердце, никогда не сделаешь бестактности. Кланяйся не по-восточному, но протягивай только руку, что ты, плутовка, умеешь делать теперь очень красиво.

Говоря с Наль, Флорентиец помог ей выйти из экипажа и ввёл на довольно высокое крыльцо с двумя сходами. Николай ударил молотком в дверь, отчего раздался мелодичный звон, что тоже немало удивило Наль. Послышались поспешные шаги, и старый слуга впустил их в просторный холл, по стенам которого стояли высокие деревянные вешалки и стулья готического стиля, и на двух окнах стояли цветущие растения. Спокойствием веяло в доме. Всюду были разостланы ковровые дорожки и царила такая чистота, что удивилась не только Наль, но и чрезвычайно следивший за порядком Николай.

Взяв визитные карточки гостей, слуга ввёл их в гостиную, тоже старинную, с огромным камином, большими диванами и креслами, обитыми синим шёлком, с белыми, безукоризненной чистоты кружевными занавесками на трёх широких окнах.

— Удивительно, как красиво в западных домах. И так тихо в них, мирно, не то, что у нас на Востоке, отец.

— Ты судишь по моему и этому, единственным западным домам, которые видела. Но когда-нибудь ты научишься различать дома, и их внешняя роскошь не скроет от твоих глаз внутренних язв разложения, дочь моя.

Дверь соседней комнаты отворилась, и вошёл пастор, приветствуя своих неожиданных гостей и благодаря их за честь, оказанную его дому.

— Я хотел сделать невесте маленький сюрприз к завтрашнему дню, — приветливо сказал пастор. — Должно быть, печально всякой девушке венчаться в окружении одних мужчин. Я столько наговорил о юной невесте моей жене и дочерям, что они решили немедленно обновить свои белые платья и быть вам завтра подружками. А жена будет посаженной матерью, как полагается по здешним обычаям. Но сейчас, узнав о вашей любезности, свойственной только людям истинной культуры, лорд Бенедикт, мои дочери и жена не желают упустить случая познакомиться заранее с вами и вашей дочерью. Слышите, какое там нетерпеливое ожидание? Если вы ничего не имеете против, я их позову, — глядя на Наль, сказал пастор.

— О, как вы добры, вы верно поняли маленькую, детскую мою печаль о том, что ни одной женщины не будет на моей свадьбе. Если можно, разрешите нам скорее познакомиться.

Пастор открыл дверь, за нею стояли три женские фигуры с цветами в руках. Старшая, лет сорока, была полноватая, изящная, ярко-рыжая женщина, с большими чёрными глазами и резкими чёрными бровями, причудливо вырисованными на белой коже высокого лба. Разделённые на пробор волнистые волосы, свитые у шеи в тугие косы, были роскошны. Женщина была ещё молода и очень красива.

— Леди Катарина Уодсворд, — сказал пастор, подводя жену к Наль. — Моя жена венецианка, — прибавил он, обращаясь ко всем. — А это вот — первый номер, мисс Дженни Уодсворд, как видите, не только вся в мамашу, но даже точная её копия. Это — номер второй, мисс Алиса Уодсворд, вся в папашу и судя по цвету волос не имеет никакой возможности претендовать на венецианское происхождение. Девушки и мать отшучивались.

— О папа, — заразительно засмеялась младшая, — ты приехал таким влюблённым в заморскую красавицу, что поневоле всех нас взбудоражил. Но я согласна, что причина твоего восторга ещё очаровательнее, чем это можно было представить по твоим словам.

Если Наль была восточной красавицей, увидев которую нельзя было не изумиться; если Дженни нельзя было не заметить благодаря яркой, медной голове и лицу, в котором поражал контраст алебастровой кожи, алых губ и чёрных блестящих глаз, — то Алису, чтобы оценить её красоту, нужно было рассмотреть. Пепельные с золотом, красиво вьющиеся волосы, не такие обильные, как у матери и сестры, но зато лёгкие, стоявшие ореолом вокруг её лица и выбивавшиеся у висков и шеи. Тёмно-синие, как южное небо, чуть выпуклые, как у отца, глаза. И какая-то искренность, чистота во всём облике, живость манер и грация делали её обаятельной. От неё веяло любовью и миром. Она казалась остовом семьи. Какая-то радостная доброта Алисы покоряла каждого. Вот и сейчас пасторша со старшей дочерью, сердечно приветствовавшие Наль и её спутников, всё же походили на дам света, радушно принимающих приятных, но чужих людей. Алиса же сразу обняла Наль, восхищённая её красотой, и стояла перед ней, совершенно не сознавая своей собственной прелести.

— Папа был прав. Он сказал, что Сандра не нашёл красок, чтобы описать вас.

— Но Сандра, кажется, что-то говорил и о нас, — раздался голос Флорентийца за спиной у Алисы. — А на нас вы и взглянуть не хотите, мисс Алиса, — с неподражаемым юмором кланялся девушке и представлял ей Николая лорд Бенедикт.

Девушка, как и Наль, почти ребёнок, смутилась, покраснела и, взглянув на Флорентийца, низко присела в реверансе.

— Я не могу понять, кто из вас отец, а кто жених. Вы оба женихи, по-моему, — робко сказала она.

— Не знаю, для кого из нас ваши слова комплимент, но благодарим мы за него оба, — под общий смех ответил Флорентиец.

— Не откажите выпить с нами чашку чая, — предложила хозяйка. — У нас, по старинному обычаю, чай пьют в столовой.

Алиса снова подошла к Наль, прося её снять шляпу, что та охотно исполнила и стала ещё красивее. Флорентиец сел рядом с Алисой и спросил, не ей ли принадлежит инициатива быть подружками его дочери на завтрашней свадьбе.

— Нет. Папе. Впрочем, всё самое высокое и благородное, что выходит из нашего дома, всегда принадлежит ему.

— У вас в доме как бы две партии: вы и папа, ваша сестра и мама?

— Это верно до некоторой степени, потому что мы все очень дружны. Каждый живёт, как ему хочется, и никогда мы не расходились во мнениях так, чтобы быть недовольными друг другом. Я думаю, вы очень хорошо понимаете меня. Вы тоже с дочерью ни в чём не схожи. Но представить, что вы бы могли быть друг другом недовольны, невозможно.

Общий разговор как-то внезапно смолк, и все услышали, что Дженни говорит о последних книгах капитана Т., которые ей с восторгом дал Сандра. Хваля автора, девушка и не предполагала, что видит его перед собой, а желала только блеснуть своей образованностью. Николай подшучивал над дифирамбами, указывал на недостатки книги, уверял, что автор мог бы лучше разработать свои тезисы, чем привёл в негодование дочь Венеции, горячая кровь которой вспыхнула розами на щеках и огнем в глазах.

— Она, граф, у нас учёная, — засмеялся пастор. — А главное, обе сестры такие поклонницы Сандры, что его авторитет в этом доме стал чем-то вроде закона. Раз книга капитана Т. признана сим учёным совершенством — то, граф, и не критикуйте. Но, признаться, книга и меня расшевелила. Много бы я дал, чтобы увидеть русского мудреца, написавшего её. Это, верно, уже глубокий старик.

— Капитан Т. - старик? — Наль неудержимо расхохоталась, будучи не в силах представить себе Николая стариком. — Да ведь он перед вами. И ваша дочь Алиса несколько минут назад не могла решить вопроса, кто же из двух мужчин мой жених.

Пастор и вся его семья с удивлением смотрели на Наль, не улавливая соль шутки.

— Моя дочь не шутит. Капитан Т. - это псевдоним графа Т., жениха моей дочери, сидящего перед вами.

Дженни была поражена больше всех. Она теперь стеснялась Николая, которого только что расхваливала, а Алиса, во всём ухватывавшая юмор, сказала Флорентийцу:

— Я предполагаю, что вы нарочно, лорд Бенедикт, не сказали нам, что граф — писатель. Потому что вы сами — я уверена — не только писатель, но… вот как бы это сказать? — задумалась она, — не колдун, нет, но всё же что-то в этом роде. Вы всё можете.