Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 55

После третьей встречи с ночным гостем она пошла просить помощи у Лютомера.

– Изведет он и ее, и меня, – сказала она. – Попробуй ты, братец! Не буду же я до зимы у них ночевать, с сулицей в обнимку!

– Да уж придется! – Лютомер сочувственно погладил ее по голове. – Я-то ведь тоже хочу, чтобы ты дома в Варге ночевала!

В Ратиславле нарастали тревога и беспокойство. Уже настал жаркий месяц червень, солнце палило день за днем, с голубого неба на землю лился жар, и ни тень леса, ни полутьма полуземлянок не спасали от него. Зной грозил спалить посевы и оставить всех угрян без урожая. Был нужен дождь, но напрасно угряне высматривали в небе дожденосные облака.

– Это все он, злодей наш! – говорила бабка Темяна. – Змей к нам летает, пламя небесное носит, жаром палит. Будет летать – сгорим все. Надо гнать его да дождя у богов просить.

В святилище что ни день являлись старейшины окрестных родов все с тем же вопросом: когда будет дождь, а если не будет, то не пора ли о нем попросить? По всей волости люди толковали, что-де боги огневались на Лютомера, который нарушил слово и обманул вятичей, принимавших его в гостях; болтали, что Лада гневается за то, что Молинку силой и обманом разлучили с женихом, которого ей назначили богини. И раз уж Змей Летучий повадился к девушке, а из-за этого засуха грозит полям, то самое лучшее – это отослать девушку прочь из Ратиславля, подальше, чтобы гнев небес ушел вместе с ней. Любовидовна возмущалась и однажды даже чуть не побила коромыслом бабу Себожиху из Коростеличей, которая у реки, куда все ходили по воду, разводила такие речи. Молинка плакала от отчаяния – мало того, что ее разлучили с женихом, так ее теперь еще хотят изгнать из рода, будто она в чем-то виновата!

Лютава не сомневалась, что эти слухи распускают их враги – то ли Вышень с родичами, то ли Галица. На них с Лютомером, стоило им показаться в Ратиславле, сродники посматривали косо или укоряли вслух – уже не помня, что сами всего-то дней десять назад хвалили за ловкость, с которой их избавили от необходимости идти воевать хазар.

– Это все Галица, змеища! – возмущалась Лютава. – Потому ее Замила и работой не загружает, чтоб ходила по весям, языком трепала! Поймаю за этим делом – задушу!

Больше так продолжаться не могло. Однажды под вечер Лютомер явился в Ратиславль. Поговорив с отцом и мужчинами о том о сем, он дождался ночи и, когда все князевы домочадцы улеглись спать, уселся на прямо на полу напротив лежанки, где спали Любовидовна, ее старшая дочь и Лютава.

Стояла тишина, было душно, и даже в отверстие окошка с отодвинутой заслонкой не проникало ни единого дуновения свежего воздуха. Во всех жилищах Ратиславля люди ворочались, не в силах заснуть, пили воду, утирали пот.

Наступало самое глухое время – то самое, когда являлся Змей Летучий. Лютава изо всех сил боролась с дремотой, сжимая свою сулицу.

Лютомер молча сидел в углу. Иногда он помахивал рукой возле себя, будто отгоняя мошек, – стряхивал петли наведенной дремы. Этим чарам не хватало мощи, чтобы подчинить сына Велеса, как подчиняли они женщин.

И вот под кровлей мелькнули первые огненные искры. Вот они собрались в облако, из уплотнившегося облака соткалась человеческая фигура… Верхней половиной тела – человек с лицом княжича Ярко, а нижней – пестрый уж с золотистой чешуей, Змей Летучий завис под кровлей, не торопясь спускаться. Он не мог не заметить Лютомера, как нельзя зрячему не заметить огонь в темном доме.

– Здравствуй, младший брат! – спокойно приветствовал Змея Лютомер и приглашающе махнул рукой. – Не виси там, как дым печной, садись. Побеседуем.

– Вот где повидаться привелось! – Змей Летучий усмехнулся, и от зубов его посыпались искры. – Ну, коли старший брат приглашает, как же не присесть?

Он неслышно снизился и устроился на полу, свернув кольцом свой змеиный хвост.

– Зачем поджидаешь? Или соскучился?

– Затем, братец любезный, что ты рода не чтишь, родичей обижаешь. Знаешь ведь, что эта девица – моя сестра?

– Зачем напраслину возводишь, братец любезный? Тебе она по человеческому роду сестра, ты мне – по божественной отцовской крови брат – какая же она мне родня? Какая же роду моему обида? Нет, братец! – Змей Летучий засмеялся, и в его смехе слышался то змеиный шип, то далекие раскаты грома. – Эта девица – моя добыча. Сама зовет меня, сама своей тоской меня кормит. И ты не мешай. Я же тебе оленей в лесу… или лебедей белых в небе ловить не мешаю!

– Найди себе другую девицу. Мало ли их на белом свете?

– Девиц-то много, но больно уж мне эта по сердцу пришлась!

– По сердцу пришлась! Уморишь ведь ее!

– Ее краса по капле на Ту Сторону перетекает, здесь убавляется, там прибавляется. Как вся перейдет, так и сама девица на Той Стороне окажется. Тут-то уж навсегда моя будет.

– Нет, братец любезный. – Лютомер покачал головой. – Не отдам я тебе сестру на Ту Сторону, она роду здесь нужна. Уходи и дорогу к ней забудь. Иначе со мной тебе тягаться придется.

Он встал и медленно выпрямился во весь рост. Змей тоже поднялся, зависнув в воздухе и едва касаясь пола кончиком хвоста. Этот кончик беспокойно подергивался, на красивом лице ночного оборотня проступило злобное, хищное выражение. По оскаленным зубам пробежало пламя.

– Смотри, брат, – по-змеиному прошипел он. – Не пожалей потом!

– Уходи, – повторил Лютомер. – Нет тебе сюда дороги.

Змей Летучий, не ответив, взмыл вверх и рассыпался на тучу пламенных искр. Искры быстро вытянулись сквозь кровлю, в полуземлянке снова стало темно. Лютомер смотрел вверх, словно продолжал сквозь крышу наблюдать за полетом своего брата-оборотня, младшего из трех сыновей Велеса. Тот не мог ослушаться старшего брата, как сам Лютомер был бы вынужден уступить Черному Ворону, если бы их пути пересеклись. Но Змей – мстителен, и от него можно ожидать такого зла, что, может быть, и впрямь было легче отдать Молинку, раз уж она так ему приглянулась.

На пару следующих ночей Лютава еще оставалась с Молинкой, но Змей Летучий больше не тревожил их покой. Зато солнце жгло землю по-прежнему яростно, всходы вяли, отчаянно нуждаясь в дожде. И старшая жрица Молигнева решила просить дождя, пока зной не погубил все надежды на будущий урожай.

С самого утра все женщины княжеской семьи, за исключением разве что Замилы, собирались во дворе. Вышла и Молинка – уже немного посвежевшая, со слабым румянцем на щеках. Перед избушками дожидались младшие дочери Любовидовны – Ветлица, Премила и Золотава.

– Русавка, ты идешь? – крикнула Ветлица в окошко материной землянки, где еле-еле продрала глаза вторая из дочерей Любовидовны. – Солнце ждать не будет! Все прихорашиваешься? Не старайся, все равно женихов сегодня не будет, никто тебя не увидит!

– А нам женихи ваши вообще не нужны! – заявила Золотава. – Это вы, колоды старые, волнуетесь, а мы с Премилкой еще кагана хазарского подождать можем. Правда, Премилка?

Ей исполнилось всего одиннадцать лет, разговоры о женихах и прочем таком ее еще не волновали. Да и о чем им волноваться? Тринадцатилетняя Премила, высокая для своих лет, тоненькая и гибкая девочка, со светлыми золотистыми волосами и голубыми глазами, обещала вырасти красивой, да и сама Золотава во всем походила на Молинку, у которой от женихов не было отбоя. Метлой не отмашешься, как говорила Ветлица.

Самой Ветлице не так повезло с красотой, но при своей бойкости она и не терялась перед старшими сестрами, и нравилась молодым парням. Сейчас ей сравнялось всего четырнадцать лет, но наверняка уже не один жених с нетерпением дожидался, когда ей исполнится пятнадцать и можно будет к ней свататься.

– Вот уж кого нам не надо, так это кагана хазарского, – заметила Молинка.

После купальских событий в Ратиславле любили поболтать о хазарах, но Молинка вспоминала о них с содроганием. Пусть в землях вятичей ей так ни одного хазарина и не пришлось повидать, у нее не шло из ума, что сейчас, когда они тут собираются рвать цветочки и вить веночки, ее Ярко бьется с хазарами на Дону и может погибнуть! Настоящий Ярко, а не тот, с огнем на зубах, что являлся к ней пылающими искрами с крыши…