Весьёгонская волчица - Воробьев Борис Никитович. Страница 22

Но Егор не угадал. Председатель, встретив его на крыльце и поздоровавшись, сказал:

– Ну, Егор дождался ты со своей волчицей. В районе откуда-то прознали про неё, вчера звонили. Спрашивают, кто разрешил держать волчицу в деревне.

– А им-то что! – сказал Егор возмущённо. – Тоже мне, нашли к чему прицепиться – волчица! Что она – по деревне бегает или укусила кого? На цепи же сидит.

– На цепи или не на цепи, не в этом дело. Не разрешается волков держать дома, запрещено. Я и сам не знал, этот, который звонил, сказал. Так что не доводи дело до скандала, Егор, отпускай волчицу.

– Да не могу я её отпустить, Степаныч! На сносях она.

– На каких ещё сносях? – удивился председатель.

– На обыкновенных, брюхата. Не сегодня-завтра волчат принесёт.

– Чудеса! – сказал председатель. – Сидит в конуре, и вдруг волчата. Это кто ж её огулял, кобель деревенский, что ли?

Теперь пришла очередь удивиться Егору.

– А ты будто ничего не знаешь!

– Да что знать-то?

Егор понял, что все слухи, связанные с ним и волчицей, обошли председателя стороной. Такое в деревне, где всё знают друг о дружке, могло случиться только с ним: председателю не до слухов, он на завалинке не рассиживается, с утра и до ночи по делам. Пришлось вводить его в подробности…

– Ну как её отпустить такую? Она и до леса-то не добежит – родит по дороге.

– Да, неловко выходит, – согласился председатель. – Хоть и волк, а жалко. Но что-то делать надо, Егор. Нельзя и дальше так оставлять.

– Так и не буду. Ощенится, и отпущу.

– А волчат куда?

– Тоже в лес. Снесу в старое логово, а там волчица сама разберётся.

Председатель усмехнулся.

– Ладно, что с тобой поделаешь. Позвонят ещё, как-нибудь отговорюсь, но ты волокиту не разводи. Некогда мне волчицами заниматься, Егор, посевная на носу.

Волчица родила ночью. Голые и слепые, они ничем не отличались от собачат, и, пересчитав их, Егор только развёл руками: волчица опять принесла пятерых. Как на счётах считает, засмеялся Егор. Он хотел накормить волчицу, но она даже не притронулась к еде. Зато взахлёб вылакала две миски воды.

– Устала, милая, – сказал Егор, – Ну полежи, полежи, потом накормлю.

Он посидел у конуры, наблюдая, как сосут волчата.

Вроде всё знал о волчьей жизни, а вот видеть, как кормят волчицы, не доводилось. Правда, ничего нового в этом не было. Точно так же сосали и щенки собак, и котята: растопырив коготки, теребили лапками материнский живот, подминали друг дружку и тоненько пищали, когда теряли сосок. Но смотреть всё равно было интересно: всё-таки волки!

– Как хочешь, Егор, а я за ними ходить не буду, – сказала жена. – Что мне теперь, разорваться?

– А чего за ними ходить, они до июня будут в конуре как миленькие. А там посмотрим.

Миленькие-то миленькие, однако Егор представлял, какие дела начнутся, когда волчата подрастут. Нести их в лес сейчас, как обещал председателю, Егор не решался: до логова надо шагать часа три, а волчата такие маленькие, что в мешке и не донесёшь, задохнутся. Но сложность заключалась даже не в этом. Волчат можно было положить в лукошко, там с ними ничего не станется, но вот волчица не даст их. А отбирать силой – значит снова ожесточать волчицу, чего Егор не согласился бы делать ни за какие деньги. Вот подрастут волчата, сказал он, начнут выходить из конуры, тогда и сделаем всё в лучшем виде. Пока в районе опять хватятся, воды много утечёт.

Через неделю волчата проглянули, а потом начали всё быстрее и быстрее обрастать шерстью, и с каждым днём в них всё сильнее проглядывало волчье обличье. Большеголовые, с острыми ушками, они теперь мало походили на собак, а наметившийся продолговатый разрез глаз выдавал их окончательно.

Чтобы не беспокоить волчицу, Егор даже не притрагивался к щенкам, хотя ему не терпелось узнать, кого в помёте больше – мальчиков или девочек. По опыту Егор знал, что раз на раз не приходится, в один год бывает больше девочек, но чаще всё-таки наоборот. Наверное оттого, что волков выживает меньше, чем волчиц. Как ни крути, а волк рискует чаще. Ему и за волчицу драться надо, и пищу добывать, и логово караулить, и уж тут, рано или поздно, а пропадёшь.

Дочка, узнав про волчат, каждый день просила Егора показать их, и Егор был не против, но жена протестовала.

– Да зачем ей эти волчата! У них, чай, блох не знаю сколько.

– Ну какие блохи, Маш? – говорил Егор. – Волчицу я вычёсывал, откуда им взяться? Пусть Катя посмотрит волчат, а?

– Боюсь я, Егор. Ненормальная твоя волчица. Мимо идёшь, а она так и зыркает.

Что правда, то правда. Егор давно заметил, что волчица недолюбливает жену. Но ведь и Маша тоже не жалует волчицу. Конечно, плохого ничего не делает, зла не неё не держит, но и ласкового слова не скажет. Ведь сколько они спорили насчёт волчицы! А она всё понимает, чует, что Маша в душе против неё настроена.

Но всё же Егор уговорил жену и как-то, собравшись кормить волчицу, взял с собой дочку.

Волчица издали увидела их и вылезла из конуры. Волчатам тоже хотелось посмотреть, что творилось вокруг, но они ещё боялись выползать наружу. Сгрудившись возле лаза, они с любопытством смотрели на Егора.

– Ну, покормим волка, Кать?

– Покормим, – ответила дочка, держась, однако, за Егора.

– А ты боишься его?

– Боюсь. Волки кусачие.

– Это кто же тебе сказал?

– Баушка Шура.

– А-а, – протянул Егор.

Бабушка Шура была матерью жены, она чаще другой бабушки сидела с внучкой, а укладывая её спать, частенько напевала вполголоса про серого волчка, который может прийти и схватить Катю за бочок, если она не будет спать. В детстве и Егора укладывали под эту песенку, и он помнил, как боялся волчка.

Егор наполнил миску, и волчица стала есть, а он присел рядом на корточки. Дочка по-прежнему держалась за Егора.

– Не бойся, маленькая, – успокоил он её. – Этот волк не кусачий. Да он и не волк, а волчица.

– Какая волчица? – спросила дочка.

– Обыкновенная. Которая мама волчат. Вон волчатки-то, видишь? А это их мамка.

В это время у лаза произошла какая-то свалка, и из неё вывалился волчонок. Оказавшись на земле, он прижался к ней, озираясь и принюхиваясь и не решаясь стронуться с места. Волчица, бросив еду, метнулась к волчонку, взяла его пастью поперёк тельца и скрылась в конуре. Повозившись там с минуту, вновь вылезла и принялась доедать оставшееся в миске.

Подождав, пока волчица насытится, Егор сказал дочке:

– Давай погладим волчицу?

Но дочка замотала головой, отказываясь.

– Не бойся, маленькая! Она хорошая, не укусит, – Егор протянул руку и погладил волчицу по голове. – Видишь? Иди, не бойся.

Волчица смотрела на дочку без всякого интереса и, когда та всё же решилась дотронуться до неё, даже не повернула головы.

«Смотри какая, и Катю не признаёт», – подумал Егор. Он надеялся, что волчица отнесётся к дочке ласковее, чем к жене, но вышло так же. Своим равнодушием волчица ясно показала, что и дочку она терпит только потому, что та имеет какое-то отношение к Егору, а иначе она не позволила бы гладить себя.

«Ну и стервоза всё-таки, – думал Егор, разглядывая волчицу так, словно видел её впервые. – И как тебя с таким характером волк терпел?! Дочка-то что тебе худого сделала? Могла бы и по-хорошему отнестись, ребёнок ведь. Куда там, даже и бровью не повела, мумия египетская!»

И от этого ещё удивительнее казалась Егору привязанность волчицы к нему, от которого она столько натерпелась. Верно: откачал два раза, но первый-то раз себя же и поправлял. А потом? С тем же намордником хотя бы. Ведь до крови дошло, ведь как солдат на вошь, на него глядела, а сейчас никого и на дух не надо, Егора подавай!

Чего греха таить: такая преданность тешила самолюбие, но всё же Егор обиделся на волчицу за дочку и, уходя, не сказал ей обычных ласковых слов. А дома получил нахлобучку от жены. Дочка, не успев открыть дверь, рассказала матери, как они гладили волчицу, и жена накинулась на Егора: