Табельный выстрел - Рясной Илья. Страница 24

— То есть времени у него свободного завались, — кивнул Абдулов.

— Хватило, чтобы настрогать шесть человек, — усмехнулся Маслов.

— Дружинник, — протянул Поливанов, в сознании будто что-то щелкнуло. — А ведь это хороший способ проникнуть в дом.

— Какой способ? — подался вперед Ганичев.

— Удостоверение дружинника. Якобы проверка проживания. И двери перед тобой открыты.

— Ну да. Сейчас столько прав им дали. Попробуй не пусти в дом. Тут же с милицией придут, да еще потом по общественной линии прокатят, — согласился Абдулов.

— И становится понятно, как к милиционеру на мосту убийца подобрался, — добавил Ганичев. — Дружинник же, почти свой.

— Так и бывает — потри тряпкой своего, а он оказывается чужой… Складывается головоломочкато, — потер руки Маслов. — Чувствую, наш клиент…

С кем только работал, интересно. Один бы такое не потянул.

— А это нам мышка-наружка на хвосте принесет, — сказал Поливанов…

Глава 22

Милицейская разведка — это одна из тех сторон деятельности государства, о которой большинству населения ничего не известно. Как, впрочем, и о других методах работы уголовного розыска, надежно скрывающихся под грифом: «Секретно». Простые советские люди наверняка испытали бы шок, узнав, что рядом действуют какие-то агенты, резидентуры, проводятся разработки и внедрения. О таком обыватель читал только в книгах про разведчиков, а тут оно вон, под боком, и нити сходятся в такое привычное и неброское здание с вывеской: «Отделение милиции».

— То, чем мы занимаемся, для обычного гражданина полная дичь, — всегда говорил Поливанов. — А мы этим живем.

Наружное наблюдение относится к тем же скрытым от взгляда обывателя сторонам жизни. И издревле считалось одним из самых эффективных методов сыска. Появляется возможность стать тенью злоумышленника, узнать, чем и как он живет, с кем связан. И как вершина мастерства — задержание с поличным. Правда, именно задерживать службе наружного наблюдения категорически запрещено. Разведка — искусство невидимости и незаметности.

В царской империи сотрудников этой службы называли филерами. В фильмах про Октябрьскую революцию можно встретить немало эпизодов об их коварных злочинствах, когда они вцеплялись клещами в большевиков, вскрывали места тайных собраний, в общем, доставляли серьезные неприятности. Естественно, революционеры, поднаторевшие в искусстве конспирации, выработали целый комплекс контрмер против филеров разной степени эффективности. А когда пришли к власти и настала пора организовывать свои органы контрразведки и уголовного сыска, перво-наперво воссоздали этот эффективный инструмент.

В контрразведке НКВД СССР до Великой Отечественной войны первый этап служебной лестницы любого оперативного сотрудника был в службе наружного наблюдения. Наблюдателей называли «топтунами». Это была низшая ступень оперативной работы, тем не менее требующая высокой квалификации, пронырливости, знания города, умения притворяться и быть невидимым.

В органах милиции долгое время наружное наблюдение осуществлялось не штатными сотрудниками, а агентурой, в большинстве своем состоящей из матерых уголовников. Вот уж ребята были ушлые, способные на многое, но и доставлявшие массу проблем — сами могли такое устроить, что и бандитов не надо. К шестидесятым годам милицейская разведка обособилась в засекреченное подразделение. Его задача проследить за фигурантом, провести установку на адресе — то есть негласными методами узнать, кто и как там живет.

Редкое крупное дело раскрывается без использования службы наружного наблюдения, которую сотрудники ласково прозвали «мышкой-наружкой», Николаем Николаевичем, норой. Хотя навыками наблюдения, оперативных установок и личного сыска владеет любой сыщик, занимающийся конкретной работой по раскрытию преступлений, но только наруж-ка делает это филигранно. Благо материальная база у них хорошая, включая автотранспорт и современные средства радиосвязи, которых порой так не хватает в других милицейских подразделениях. Ну и школа знатная, уходящая в глубь веков.

С милицейской разведкой из-за режима секретности может работать сотрудник в должности не ниже старшего оперуполномоченного областного управления. Москвичи, естественно, тоже обладали соответствующим допуском. На конспиративной квартире они проинструктировали разведчиков. И теперь за инженером ходил «хвост».

Ходил уже второй день. Притом так аккуратно — объект и представить не мог, что подробные сводки о его времяпровождении и контактах аккуратно кладутся на стол в уголовном розыске.

Пока никаких интересных результатов получено не было. Объект вел на удивление скучную жизнь. Передвигался ограниченными маршрутами. Никаких тебе посиделок в ресторанах, загулов с друзьями. Даже в кино не ходил. Дом — работа — магазин. Заколдованный круг, по которому он крутился изо дня в день.

Был уже девятый час, когда Поливанов дочитал новые поступившие материалы по Свердловской области и получил сообщение от разведчиков — объект в адресе и, похоже, никуда не собирается.

— Пора заканчивать на сегодня с работой, — сказал он коллегам. — Куда сейчас? Какие предложения?

— Как какие? — удивился Ганичев. — А поужинать? Только пельменная поднадоела.

— Вы в номер, а я в магазин. И будет стол, как в лучших домах Лондона, — заверил Маслов. — И не бойтесь так — вы не на Привозе, вас не обманут.

Как в лучших домах Лондона не получилось, тем более поговаривают, что английские аристократы больше приударяют по овсянке и омлетам. Маслов же притащил в номер авоську с незатейливым, но качественным набором продуктов — российский сыр, свежая, аж просящаяся на язык любительская колбаса, пара банок крабов и граммов сто копченой осетрины, килограмм которой стоил аж 12 рублей. Хотя в последние годы после денежной реформы ассортимент продовольственных магазинов сильно просел, но, если не боишься очереди, там пока еще можно было найти немало продуктов, прямо-таки просящихся в рот.

Из-за пояса сзади, как последнюю гранату, Маслов извлек бутылку крымского портвейна и объявил:

— Не пьянки ради, а токма здоровья для.

— Да, — критически произнес Ганичев. — Такая доза для младенцев, и то не слишком.

— А мы поглядим, как пойдет, — щедро пообещал Маслов.

Он мастерски сервировал стол, сделав нарезку, открыв консервы. И вскоре звякнули граненые стаканы, которые Маслов выпросил в столовой областного управления, поскольку в номере такая посуда была не положена.

— Богато тебе упаковочной бумаги дали, — кивнул на колбасу Поливанов.

— Ну так уважают за солидный вид и добрые глаза, — хмыкнул Маслов.

— Кстати, продавцы-расхитители на бумаге целое состояние делают. Из стоимости колбасы вес упаковки не вычитают. Весит она всего грамм, а если тысяча человек пройдет?

— Ну да, — Маслов задумался. — Есть в этом сермяжная правда.

— Ой, господи, столько способов разбогатеть в торговле, — встрял Ганичев, в свое время полгода проработавший в ОБХСС и сбежавший оттуда как ошпаренный — никто не стреляет, рук заламывать не приходится, какие-то счета и фактуры, скукота смертная. — Икру черную чаем разбавляют. Сметану — кефиром. К открытым мешкам сахарного песка ведро воды ставят, вода испаряется и впитывается, сахар тяжелеет. Неучтенную ленту в кассовый аппарат вставляют, чтобы излишки в деньги перевести. А пересортица. А левый товар… Чего только изворотливый ум жулика не придумает.

— Вот я не понимаю, — покачал головой Маслов. — Почему одни строят города, в космос летают, а другие чаем икру разбавляют?

— А потому в каждом из нас живет такой паразит — малодушие, жадность, — для Поливанова эта тема была наболевшая. — Просто его можно подкармливать с детства, тогда он вырастет огромным и сожрет в тебе все доброе. А можно давить нещадно, бескомпромиссно, и тогда он зачахнет, так и не выбравшись наружу.

— Ничего, не страшно, — отмахнулся Маслов. — Со временем изживем эти пережитки прошлого. Человек же не скотина. У него есть стремление стать лучше. А у кого его нет — тех мы поправим со всей пролетарской строгостью.