Воспоминания. Том 2 - Жевахов Николай Давидович. Страница 43

Посылаемые мною на разведки возвращались, говоря, что выехать невозможно, что сотни людей расположились в поле и при виде приближавшегося поезда бросались навстречу, цепляясь на ходу за подножки вагонов и пробираясь на крышу, что нет никакой возможности проникнуть в переполненные вагоны и что митрополит ни в коем случае не перенес бы такого переезда, если бы чудом Божиим и проник в вагон.

Однако оставаться в Пятигорске в атмосфере всеобщей паники и ужаса оказалось тоже невозможным.

31 декабря 1919 года, в 9-10 часов вечера, подъехали к подворью дроги для перевозки кирпича... С трудом поместились на них митрополит и я. Стояла кромешная тьма. Монах с фонарем шел впереди показывать дорогу, другой вел под уздцы лошадь. За дрогами и по сторонам шли прихожане Владыки, человек около 20-ти, и громко плакали. Мы ехали к вокзалу, не зная ни того, пришел ли поезд, придет ли он вообще, и если придет, то когда, ни того, возможно ли нам будет проникнуть в вагон... Мы безраздельно отдавали себя водительству Промысла Божия, вручали себя Его святой воле... и чудо Господне совершилось. При виде митрополита толпа почтительно расступилась и Владыка прошел на перрон. В этот момент подошел поезд и на площадке одного из вагонов Владыка увидел знакомого кондуктора, усердного почитателя Владыки. При виде митрополита кондуктор мгновенно соскочил с площадки и, взяв Владыку на руки, буквально внес митрополита в вагон, предоставив возможность не только мне, но и некоторым провожавшим Владыку прихожанам, следовать за ним. Как только мы вошли в вагон и разместили свои вещи, кондуктор дал свисток и поезд тронулся по пути к Минеральным Водам. Там должна была произойти пересадка, чтобы следовать в Екатеринодар, а затем в Новороссийск, откуда митрополит вместе со мною собирался ехать на Афон.

Приближаясь к станции Минеральные Воды, мы шли навстречу большевикам и настроение наше становилось тем более нервным, что мы не знали, застанем ли на станции поезд или нам придется целыми днями выжидать его расположившись, подобно прочим беженцам, на станции. Эта перспектива тем более пугала меня, что и у митрополита, и у меня были ограниченные средства и, кроме того, Владыка чувствовал себя очень плохо и с трудом переносил путешествие в переполненном вагоне III класса, жалуясь на повышенную температуру и лихорадочное состояние.

Но Милосердному Господу Богу было угодно и здесь явить нам Свое разительное чудо, вызвавшее у провожавших нас даже слезы умиления... На станции Минеральные Воды не оказалось ни одного человека, а у перрона стоял поезд, направлявшийся в Екатеринодар, точно ожидавший митрополита...

И что всего удивительнее, вагоны были почти пустые и едущих было мало. Однако кондуктор этого поезда оказался настолько грубым, что не пропустил митрополита ни в I, ни во II класс, и мы вынуждены были поместить в III классе, переполненном солдатами, и притом в вагоне, где все окна были выбиты. Невыразимо тяжела была разлука с провожавшими митрополита, ехавшими с Владыкой до самой станции Минеральные Воды. Все это были местные жители Пятигорска, горячо полюбившие митрополита и любимые им, его канонарх, иподиакон, псаломщик... Тяжело было видеть эту молодежь, какая плакала навзрыд, зная, что прощалась с митрополитом навеки и больше его не увидит. Тяжело было и нам покидать этих на редкость хороших людей, природных кавказцев, честных, прямых и благородных, оставляя их на произвол судьбы, быть может, на растерзание большевикам.

Поезд тронулся. В переполненном солдатами вагоне было душно и до того накурено, что митрополит не мог оставаться и просил меня подыскать другое помещение. Я прошел в соседнее отделение и удивился, что там никого не было. Оказалось, что там были разбиты окна и никто не решался там оставаться. Тем не менее митрополит предпочел перейти туда и, укрывшись рясою, скоро заснул на деревянной лавке.

Я сидел подле Владыки, не сводя с него глаз, мысленно благодаря Бога, так чудесно вырвавшего нас из Пятигорска.

Так кончился 1919 год. Новый 1920 год застал нас уже в Екатеринодаре, куда мы благополучно прибыли 1 января.

ГЛАВА 24. 1920 год. Екатеринодар. Кончина митрополита Питирима

Точно по неисповедимым путям Промысла Божия мне пришлось обойти в образе униженного и опозоренного революцией почти все те места, где до революции, всего два года тому назад, меня встречали со славой и почетом. Точно какая-то глубокая мысль заключалась в этом испытании, так ярко подчеркивавшем всю тщету и бренность человеческой славы.

Еще больший контраст между прошедшим и настоящим испытывал митрополит Питирим, и между тем никогда еще подлинное величие его души не обнаруживалось более ярко, чем на этом фоне позора и унижений, человеческой злобы и предательства, никогда еще его истинное смирение, кротость и незлобивость не выливались в более трогательных формах.

Утром 1 января мы прибыли в Екатеринодар.

На предвокзальной площади толпился народ, извозчиков, конечно, не было, они давно стали буржуазными предрассудками, пролетариату они не были нужны, а оставшаяся в живых недорезанная интеллигенция обнищала и не могла ими пользоваться, и извозчики, как-то сами по себе, исчезли везде, где были раньше. В некотором отдалении стоял только ломовик. Сейчас профессия ломовика являлась наиболее выгодной и они выручали колоссальные деньги, были грубы и нахальны. Я с трудом сторговался с ним за проезд в архиерейский дом, стоявший почти по соседству с вокзалом, на расстоянии нескольких минут езды, будучи вынужден уплатить ломовику 250 рублей. Сев на дроги спиной друг к другу и свесив ноги, мы кое-как доехали, усталые и измученные от бессонно проведенной ночи.

Кубанской епархией управлял, как оказалось, митрополит Киевский Антоний, и я был несколько разочарован, не встретив епископа Кубанского Преосвященного Иоанна. Зато вместо него я встретился с целым сонмом съехавшихся в Екатеринодар из разных мест иерархов, среди которых были архиепископ Евлогий Волынский, архиепископ Георгий Харьковский, со своими викариями, епископами Феодором и Митрофаном, епископ Гавриил Челябинский, епископ Аполлинарий Белгородский, архимандрит Александр (Иноземцев) и масса священников из разных епархий. По мере наступления большевиков все они переправлялись с великими трудностями на юг, двигались туда, куда их бросала беженская волна, не имели пред собою никаких определенных целей и программ, не знали, где будут завтра. Не скажу, чтобы мое появление вместе с митрополитом Питиримом, к которому большинство иерархов находилось в оппозиции, было бы кстати. Я лично находился не в лучшем положении, также имея в среде этих иерархов и своих недоброжелателей. Но мы оба и не думали задерживаться в Екатеринодаре и даже не рассчитывали на приют в архиерейском доме, а мечтали об Афоне, предполагая пробыть в Екатеринодаре только время, потребное для получения заграничного паспорта.

Митрополит Антоний встретил нас все же любезно и даже уступил свою комнату митрополиту Питириму, а меня поместил в смежной комнате на диване. Из дальнейшего выяснилось, что все иерархи уже давно проживали в Екатеринодаре и не только запаслись заграничными паспортами для проезда в Сербию, но заручились даже отдельным вагоном, который должен был довезти их до Новороссийска, где их ожидал уже пароход "Иртыш", принадлежавший какому-то русско-сербскому обществу, и что их отъезд из Екатеринодара был назначен на сегодня, в день нашего приезда. 1 же января они и уехали. Остался только епископ Феодор Старобельский, заболевший сыпным тифом и лежавший без сознания в одной из больниц. Вскоре он скончался. Его отпевали в заколоченном гробу митрополит Антоний и епископ Сергий и похоронили на погосте стоявшей по соседству с больницей церкви. Еще одним хорошим человеком стало меньше, еще тоскливее становилось на душе... Горячими слезами заливалась убитая горем сестра почившего Владыки.

Горько мы пожалели, что приехали с опозданием, еще обиднее было сознание, что никто не вспомнил о митрополите Питириме, но делать было нечего, и я немедленно принялся за хлопоты о заграничных паспортах для митрополита и для себя. Между тем митрополит Питирим стал понемногу оживать и поправляться и был бесконечно счастлив, что вырвался из кошмарных условий жизни пятигорского подворья.