Граница горных вил - Тихомирова Ксения. Страница 52

Идея Тонио о том, что мне бы лучше знать, закрыта ли граница, в любом случае была здравой. Помочь в этом мог Кронос, и я отправился к нему. На сей раз я предпочел постучать в дверь, ведущую прямо в его башню. Кронос встретил меня сначала с приветливой настороженностью. Я объяснил ему, что мне нужно, а потом вдруг решился и честно рассказал зачем.

Кронос задумался.

— Прибор я вам, конечно, сделаю. На это уйдет примерно месяц, — ответил он. — Хотите посмотреть, как он работает?

Я сказал, что хочу, и он повел меня в свою лабораторию и стал рассказывать о том, чем занимается, — сначала сдержанно и кратко, потом, по ходу расспросов, все более подробно и вдохновенно.

Физикой я никогда не восторгался — не тот, наверно, склад ума, но физика чудесного меня заворожила. Мы с Кроносом проговорили в тот раз часа четыре, и он был откровенно рад, что кто-то осознает суть и смысл его занятий хотя бы приблизительно. Я честно признался, что для меня его штудии — темный лес.

— Но это действительно темный лес, — улыбнулся Кронос. — Ведь этого никто в мире не знает и не понимает. Я работаю много лет, и у меня все время было двойственное ощущение. С одной стороны, я представлял, что результаты моих исследований ни в коем случае нельзя никому показывать. А с другой стороны, мне казалось, что когда-нибудь они будут необходимы. И я записывал то, до чего сумел дойти.

Он показал пачку толстенных рукописных книг с подробной записью его исследований. Я понял, что все это прямо касается лично меня, и попросил разрешения вникнуть в его труды. Кронос торжественно вручил мне два первых тома, назвал пару необходимых справочников (на немецком языке, естественно) и десяток монографий, которые, по его словам, наверняка хранились в старом доме. На прощанье он пообещал дать мне знать, если граница вдруг откроется, и просил, если что-то будет непонятно в его записях, спрашивать без стеснения, в любое время. Я вникал в эти труды и чувствовал, что мир становится для меня как-то нормальней. Последние полгода я слишком много бегал, прыгал, ездил верхом, и вообще нагрузка физическая сильно превышала умственную. Кронос подкинул мне серьезную работу. Не зная обобщенной формулы (которую знал я), он подробно исследовал процессы, связанные с перепадом энергий и фокусами времени, и это было захватывающе интересно. Кэт и Бет к моему чтению не присоединились. Кэт отмахнулась и сказала, что предпочитает жить, а не копаться в формулах. Бет виновато улыбнулась и призналась, что ей сейчас совсем не хочется о чем-нибудь серьезно, с напряжением думать, и она очень рада, что для этого есть я.

Тонио, как и обещал, в «следующую среду» отвез меня на конспиративную встречу с новоизбранными пограничниками. Кэт, к счастью, не особенно интересовалась моими поездками. Бет сказала, что два дня без меня, вероятно, проживет. Лишь бы не три.

Встреча происходила в очень замкнутой небольшой бухте, дикой и труднодоступной, если пробираться в нее сушей, поэтому никто нам не мешал. Для пограничников спуск в эту бухту казался своего рода развлечением: все они были альпинистами. Глава этой команды — дяденька лет пятидесяти, плотный, седой, с густой шевелюрой и шкиперской бородкой, показался мне мучительно знакомым. Когда Тонио представил его, все встало на места. Он, как и Ференц, был венгром, звали его Дьюла Вамош, и я знал его, потому что он когда-то вместе с моим отцом участвовал в одном большом и сложном восхождении, а когда они благополучно спустились вниз, Дьюла в составе всей команды заявился к нам в гости. Мне было лет десять, меня без конца гоняли в магазин, нещадно эксплуатировали на кухне и не особенно подпускали к взрослому застолью, но я запомнил этого дяденьку, причем лучше, чем всех остальных. Он довольно хорошо говорил по-русски и очень громко всему радовался — как ребенок.

Дьюла вспоминал меня трудней и дольше. Пока Тонио представлял других и объяснял, откуда они взялись и что успели сделать, Дьюла хмурился и растерянно косился на меня. Понятно, что припоминал он не меня, а отца, а ускользающее сходство — это пытка. Как только представилась возможность, я напомнил, где он меня видел. Это был обоюдный шок, тем более что он не знал о гибели моих родителей.

Его история стоила моей. Дьюла каким-то образом зимой оказался один высоко в Альпах (то есть он, конечно, рассказал во всех деталях, что там приключилось и почему его не смогли отыскать, но я эти детали опущу). Дьюла пытался выбраться из передряги и пересек нашу границу. Он оказался в горной деревушке, довольно сильно обмороженный, беспомощный и говоривший на непонятном языке. Его сумели вылечить, но он спустился в город уже поздней весной. Господин советник распорядился доставить его домой, уладив первый, самый авральный ряд формальных трудностей. Случилось это года три тому назад. Дьюла вернулся на родину и увидел, что возвращаться не стоило. Взрослые дети были заняты каждый своею жизнью. С женой они и раньше жили врозь. Она не одобряла (если не сказать — не выносила) всю эту альпинистскую мороку. На его место наняли другого человека, а друзьям-альпинистам было стыдно с ним встречаться, хоть он ни в чем их не винил. Дьюла вдруг понял, что ему, во-первых, тошно доказывать банде бюрократов, что он живой, и объяснять, где провел полгода, а во-вторых, просто до смерти хочется снова попасть в маленькую горную страну, где ему было хорошо. И он пустился в путь, дождался, когда «Дельфин» причалил в итальянском городке, и был безоговорочно принят в Иллирии. Тонио говорил, что на тоску Дьюлы собрался чуть ли не десяток «летучих голландцев», готовых взять его на борт.

Дьюла вернулся в наши горы и работал то пастухом, то спасателем. Он, как и я, привез с собой горное снаряжение, а здесь и новое сумел соорудить; набрал и выучил команду добровольцев, которых так же, как и его, тянуло вверх — и больше никуда. Теперь эта команда пришлась как нельзя более кстати, тем более что все они охотно взялись прикрыть границу от таинственных врагов.

Тонио уже рассказывал им про охотников, а я добавил неприятных подробностей. Все вместе мы составили программу действий. Во-первых, Дьюле и его команде нужны были щиты и тренер, который научил бы работать с ними профессионально. Щиты делались в Лэнде, тренером я предложил взять Дени. И мастерство его на высшем уровне, и все военное его пока что вдохновляло. Во-вторых, нужно было научить людей владеть обычным оружием — тут требовался Ференц. Я про себя прикинул, что ему надо подробно объяснить: новый отряд ни в коей мере не умаляет значения гвардии, просто гвардия должна быть в столице, а пограничники — в горах, вот и все. В-третьих, уже прямо сейчас необходимо выделить постоянный наряд (меняя его раз в неделю — или как будет удобно), который следил бы за базой. Это нельзя откладывать ни на день. Мы решили, что первая смена получит щиты (в Лэнде хранился небольшой запас) и научится их включать и выключать, остальное потом. И к базе они приближаться не будут: засядут на утесе с биноклями и постараются «не светиться». В-четвертых, прямо сейчас в городе надо бы поискать люк (об этом позже). В-пятых, недели через две начнут прибывать и мои добровольцы, которых решено учить по той же программе и передать в подчинение Дьюле. В-шестых, снаряжение, в-седьмых, продовольствие, в-восьмых, связь, в-девятых, транспорт — ну и так далее.

Когда мы остались вдвоем, я спросил у Тонио, насколько надежна рекомендация «летучих голландцев». Он ответил:

— Надежней не бывает. Спроси у Бет, если не веришь. Они не пропустят врага, разве что по особому распоряжению, как тогда твой конвой.

Мы взглянули друг на друга, и он добавил:

— Кэт не давала распоряжения пропустить Дьюлу, и никто не давал. «Голландцы» сами были за него, они меня, можно сказать, вытолкали во внешнее море, чтобы я его забрал. Я тогда первый год плавал шкипером. Да ты же сам его знаешь и веришь ему.

— Да. Но есть такие игры, где нельзя верить никому. Нужны гарантии, иначе можно все погубить. А его команда — откуда они?