Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 119

— Там же дежурный!

Да, за стеклом. Пока он оттуда вылезет, Сатаны и след простынет. Пусть он нас прямо в приемной открытыми наручниками ебнет, а сам бежит. Там улица в десяти метрах… Или при перевозке… Мы ведь повезем его на экспертизу… В общем, кто его знает… кто кого когда повезет… довезет… завезет… — стал задремывать Пилия, Мака выключил свет и пошел на кухню — варить для матери куриный суп, который рано утром надо отвезти в больницу. Мать умирала долго и трудно, то оживая, то увядая, словно замирая. Сестра замужем в Кутаиси и могла приезжать только изредка. Все надо делать самому. Была бы Нана — стало бы лучше, легче.

«Да какое там… Она даже не захотела со мной выйти погулять… У нее есть любовник, который тоже в списке… А с ним что делать?» — чистя луковицу, думал Мака, еще не осознав портфеля с деньгами и сумки с золотом.

Максимум, что ему удалось пока взять из всего списка — это вонючие две тысячи, которые заплатил за Шалико Сванидзе его дядя Гоча. Черт тогда дернул говорить, что знаком с ним! Вот Гоча и позвонил: «Как дела? Это мой племянник… Как коллега… Больше нету… Прошу… У отца инфаркт…» Пришлось взять этот мизер. Недаром майор всегда говорит, что лучше всего курдов-езидов ловить, за них никто по телефону не просит, и они сразу живыми деньгами платят, сколько скажешь, а наши норовят звонками и знакомствами откупиться… Вообще, если слушать майора, выходит, что главное свойство нашего легкомысленного народа — обвинять во всех своих бедах всех, кроме себя. Всегда виноваты все вокруг — персы, османы, монголы, большевики, абхазы, только не мы, ибо мы хорошие и умные, а все плохие и глупые, поэтому лишь мы знаем, как жить, а никто другой не представляет. «На самом деле — проблема в нас самих, в нашем безделье, лени, воровстве, тяге к кайфу и куражу. Выпендреж раньше нас родился и позже нас умрет, если мы за ум не возьмемся!» — внушал майор своим сотрудникам на пятиминутках.

В итоге — две тысячи рублей и еще немного от машины лысого Серго. И труп Анки — вот и весь навар со списка. Если Пилия уйдет, то и ему, Маке, надо уходить. С Пилией было надежно — всех и все знает, всюду вхож, со всеми знаком. А без него будет плохо. Дадут в партнеры Сико или Нодара, иди и работай с ними!.. Сико скоро шестьдесят, еле ходит, диабет, а Нодар пьет и месяцами сидит на больничном… Мака бросил морковь и рис в закипевший бульон, пошел налить себе стопку.

Пилия храпел на спине.

«С утра дел много, — подумал Мака, выпив и возвратившись на кухню. Бульон кипел вовсю. Ждать надо было минут тридцать, и он присел на стул, перебирая в уме, что предстоит завтра делать: ехать к ювелиру, выпускать Сатану, решать вопрос Наны… Ну, и вообще…

Главное: уходить вслед за Пилией или оставаться? А вдруг бизнес не пойдет? Из органов ушел, никуда не пришел. Что потом? Обратно в эту стаю не вернешься — не примут. Да и майор еще не отпустит… Досье на всех лежит, хотя сам Мака мог бы такое о майоре рассказать, что даже у битого прокурора Рухадзе лысина дыбом встанет. В транспортной было тихо-мирно, по-домашнему. Никакой крови, убийств. Ларьки, платки, простыни-наволочки. Составы воровали и угоняли другие — высшие — чины, а Маке доставались одни ошметки. И тут не густо. В деньги в портфеле почему-то не верится.

И он, процедив бульон, не поленился пойти в комнату и посмотреть — портфель и сумка тихо стояли возле стены, а на диване лежал Пилия, положив во сне пятерню на рукоять пистолета.

48

После поездки Ладо завалился в кабинете и проспал до полудня, хотя жена пыталась будить на работу и сам он тоже хотел встать пораньше, пойти к Гуге, присутствовать при открытии тайника и получить свою долю. По его расчетам выходило, что ему, в лучшем случае, достанется граммов тридцать — кусок размером со спичечный коробок, который хватает одному человеку курить месяц. Но кто даст курить одному?.. О поездке обязательно узнают, будут приходить, просить, клянчить. Покажешь кому-нибудь мацанку — и пиши пропало: пока все подчистую не выкурят, не выклянчат — не отстанут, это известно, он сам такой — пасся там, где было, чем поживиться. А уж такой королевской дури, как они собрали, в городе давно не видели…

Он проснулся в полдень и, не моясь и не бреясь, поспешил к Гуге, — благо, жил по соседству. Около гаража Гугиной машины не оказалось. Это насторожило Ладо. Он заглянул через щель — внутри тоже пусто, отцовской «Волги» нет. Вчера ночью, когда они подъехали сюда, гараж занимала отцовская машина, ставить на яму невозможно — так, во всяком случае, было сказано… А теперь что?..

Ладо позвонил в квартиру Гуги. Открыла жена и, кисло глядя куда-то в потолок, сказала, что мужа нет — пришлось срочно улететь в Москву по делам, а на вопрос, где его машина, поджала губы:

— Не знаю. В автосервисе, наверно. Там, кажется, какие-то хулиганы стекло разбили?

— Да, да, хулиганы, — рассеянно подтвердил Ладо, понимая, что дело нечисто: у Гуги давно не было никаких тесных контактов с Москвой, чтобы вот так, впопыхах, ночью, туда срочно лететь!.. Наоборот, Гуга говорил, что отношения стали натянутыми: с перестройкой в Москве начались перетасовка, старые связи рвались, редели. Даже если он и улетел, то наверняка взял с собой курево. Друг называется!.. Пришел бы ночью, не впервой, отдал бы, что полагается, и лети себе куда хочешь!.. Где же теперь его, Ладо, доля?.. Судя по заявке жены, Гуга долго тут не покажется.

— Если он придет — пусть обязательно найдет меня, я его ищу! — сказал Ладо хмуро, понимая тщетность просьбы.

Жена Гуги захлопала ресницами, глаза у нее стали, как у морского конька:

— Как же он придет, если улетел?

— Когда прилетит. Надолго умчался?

— Откуда мне знать? Вы разве женам каплю правды говорите? Нет его! — И дверь захлопнулась.

Ладо постоял, соображая, что делать дальше. А делать нужно только одно — искать Анзора. Кроме него, никто ничего не мог сказать, хотя на Анзора надежды совсем мало: он уже там, в Кабарде, прятал и холил каждый шматочек, а тут… Скажет: «Пропало!» — и все, иди докажи, что это не так… На нет и суда нет… А может, и правда… Когда их обокрали, этот мент Пилия носился, как угорелый, вполне могло сорвать тайник — сорвало же глушитель… До самого Тбилиси они ехали со шлейфом искр, летящих из-под трубы, которая с хрустом и скрежетом терлась об асфальт… Но выхода нет — надо найти Анзора.

Ладо из автомата позвонил Нане на работу. Она обрадовалась, стала спрашивать, куда он подевался и когда они увидятся — она скучает без него.

— Тут, понимаешь, такое дело… Одно-единственное… Мне надо найти одного человека…

— Опять? Боже мой! Опять кого-то найти, куда-то идти! Для меня у тебя никогда нет времени! — с плаксивой тоской стала Нана упрекать его.

Он молчал, понимая ее правоту. Но ответить ничего не мог. Не до встреч, когда такое на носу…

— Ладно, не сердись… Ты все равно пока на работе. Я позвоню попозже!

Шаря по карманам в поисках денег на такси, Ладо нащупал крупинку, которая осталась еще с Кабарды — спичечную головку гашиша. Помял ее, понюхал хвойный запах, погрел в руках… Крупинка стала мягкой, податливой. Запах напомнил о поле, где он мучился, собирая пыль, которая сейчас неизвестно где… И это тоже добавило раздражения и злости, хотя какая-то надежда на то, что он придет к Анзору и получит свою долю, в нем теплилась. Столько надежды, сколько веса в этой крупинке…

Надо ехать в Сололаки. Ладо не очень хорошо знал этот район с горбатыми улицами и каменистыми подъемами, за которыми — гора и лес. Там было много тупиков, сквозных дворов, проходов, где удобно водить за нос чужаков.

Он с трудом нашел калитку. Во дворе пусто. В углу два чернявых парня играют в нарды. Они скептически оглядели Ладо и на его вопрос, дома ли Анзор, пожали плечами:

— Откуда нам знать? Мы сторожить его должны, что ли?

— Он здесь живет? — показал Ладо на дверь, жалея, что не прихватил с собой ножа. Впрочем, если это кидняк, то тут ножом не обойдется… Да и не специалист он в таких делах.