Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 44

Приятели готовили себе вечерний заход: в пустые сигаретные гильзы всыпали блестящие кристаллики кодеина, заворачивали их на манер капсул. Потом выложили на стол несколько таблеток ноксирона и теперь спорили, сколько еще добавить — Сатана хотел добавить еще полпачки, Нугзар отмахивался от него:

— Ты что?! Подохнем! Забыл, как от снотворного мрут? Вспомни Бегемота!.. Заснул в бакинском поезде и не проснулся. А Важа? Тоже заснул навсегда в кировабадском садике. Нет, не надо больше ноксирона.

— Кодеина надо добавлять. Кодеин не даст заснуть! — сопел Сатана.

Потом он, сглотнув свою капсулу и подобрев, расчесываясь все яростнее, сорвал трубку, позвонил в кафетерий и севшим голосом приказал:

— В пятьсот двенадцатый чай и бутерброды. Лимон?..

С лимончиком, с лимончиком, обязательно. Мы лимоны любим!..

Он одновременно и курил, и чухался о дверной косяк, и собирал со стола обрывки сигарет, фольги, оторванные фильтры:

— Главное, чтобы чистота была. И лимончиков надо много. — И вдруг вспомнил: — Как этот сучонок Бати треть доли попросил, а? Вот наглый фраер!.. «Я, говорит, вам накол на родного дядю дал, все расписал, что где лежит, а вы мне всего несколько колец даете?» — И Сатана яростными глазами повел по комнате, как будто Бати сидел поблизости. — Зря ты вообще ему что-то дал.

— Кольцам, что я ему дал — грош цена, дешевые цацки, ерунда, харахура, [26] какая-нибудь дворничиха на аборт пришла, с руки сняла или из ушей вынула, — ответил Нугзар. — Его был накол, надо было дать.

— Да он же козел натуральный! Такого драть да драть во все дырки, — сипел Сатана, руками показывая, как бы он драл Бати, если б тот оказался тут.

Раздался стук. Сатана прыгнул в прихожую:

— Кто? — и так резко распахнул дверь, что девушка в белом кокошнике с подносом в руках вздрогнула на пороге.

При виде полуголого, обросшего шерстью снежного человека она замерла. Поднос задрожал у нее в руках, но Сатана галантно принял чай и сам донес до стола. Девушка, не переступая порога, ожидала, пока он рылся в куче денег.

Но вдруг ему пришла в голову какая-то мысль. Он сгреб несколько купюр, вернулся к девушке, взял ее за руку и стал что-то шептать. Она пыталась вырвать руку. Сатана, продолжая безостановочно говорить, ногой прихлопнул входную дверь и твердо повел девушку к ванной. Девушка, вздрагивая кокошником и стуча каблучками, деревянно шла, повторяя заплетающимся языком:

— Нам нельзя находиться в номере… Куда вы меня тащите?.. Нам запрещено заходить в номер, когда там гости…

— Мы не гости, мы люди! — сказал им вдогонку Нугзар.

Щелкнул замок, и захлестала вода из всех кранов.

— Что ему, меня мало? — подала голос из другой комнаты Гита, где она, полураздетая, примеряла новые вещи, сваленные на кроватях.

— Он же больной, шизоид, — отозвался Нугзар, занявшись чаем. — У него в драке задели нерв на спине, и с тех пор у него постоянно стоит. Да что я тебе говорю — ты сама знаешь…

— У тебя ничего не перебито, но ты от него не отстаешь! — хохотнула Гита. — Посмотри, на кого я стала похожа, связавшись с вами… Заебали вы меня, как кошку!

— Чего тебе еще? День и ночь пьешь шампанское, куришь фирму, покупаешь шмотки, делаешь что хочешь, да еще тянут в две елды.

— Я устала, не привыкла к такому… Мои любовники все больше старички были, богатые и тихие… А тут бешеные кабаны с такими кувалдами!..

Нугзар засмеялся:

— Твое лицо говорит о другом. Бог так создал, и ничего тут не поделаешь. У вас замочек, у нас ключик…

— Да уж, ключик… Ключищи!

— А где, кстати, твоя семья? — вдруг поинтересовался Нугзар. — Вообще, откуда ты? У тебя есть мать, отец?

— В разводе. Отец — в Орджоникидзе, мать — в Тбилиси.

— Ты осетинка?

— Наполовину.

Тут дверь ванной с треском распахнулась, из нее вылетела растрепанная официантка и опрометью кинулась из номера.

— Хорошая бабенка!.. Я ее обязательно еще найду! — сообщил Сатана, появляясь следом и застегивая джинсы.

— Сколько подарил? — поинтересовалась Гита.

— Тебе-то что?

— Лучше бы мне дал.

— Тебе и так перепадает! — сказал Сатана. — Не шакаль, шакалка!

Они принялись за чай, решая, чем бы заняться вечером. Сатана предлагал поехать в Петергоф и посмотреть на «этого ихнего Самсона», о котором ему вчера под утро рассказывала очередная ошалевшая горничная. Имени ее он не запомнил, но про Самсона не забыл — так красочно бедная женщина описывала разорванную пасть несчастного льва. Гита на Самсона смотреть не хотела и попросила разрешения пойти со своей новой подружкой-парикмахершей в гриль-бар, когда у той кончится смена.

— Можно! — разрешил Нугзар и дал ей пару купюр. Он запретил без его разрешения выходить из номера, и Гита исполняла все приказы, несмотря на то, что паспорт лежал на полке в номере.

Но оказалось, что уже вообще поздно куда-то ехать. Остался опять ресторан. Разошлись по комнатам переодеваться.

После грабежа Давида Соломоновича они тщательно перебрали, пересмотрели, пересортировали деньги и драгоценности. Затем нагрянули в Харпухи [27] к Артурику, который при их появлении обычно сразу вставал к стене и поднимал руки на затылок. На этот раз было по-другому: важно швырнув на стол деньги, они потребовали лекарство. Артурик очень удивился деньгам, сказал, что столько лекарства нет, попросил подождать, пока он сбегает по соседству; сбегал куда-то, там же приготовил раствор (всем было известно, что Нугзар не выносит запаха ангидрида) и, запыхавшись, примчался обратно, опоздав на полчаса, за что и был примерно наказан — кайф и деньги у него мгновенно отобрали, а сам Артурик, получив пару пинков от Сатаны, остался в растерянности стоять у ворот, подсчитывая, на сколько его кинули в этот раз проклятые бандюги.

От Артурика они отправились на одну хату, кололись пару дней, да так смачно, что Сатана чуть не отдал Богу душу. Затем рванули в аэропорт. Нашли летчиков, почти силой всучили им деньги. Штурмом ворвались в самолет и устроились на депутатских местах. Весь полет Сатана заигрывал со стюардессами, пил кофе и красный, опухший, осипший, поминутно бегал блевать в туалет, с руганью топча по дороге сумки и коробки. Гита сидела между ними, не смея шевельнуться. Она была в том же платье, что и в день грабежа. Нугзар весь полет молчал.

Первый, кого они увидели в аэропорту Пулково, был Черный Гогия, который, невесть как оказавшись в Ленинграде, умудрился потерять не только все деньги, но и плащ, и теперь в ломке валялся на скамейке, поджидая тбилисский рейс, в надежде встретить знакомых, занять деньги и как-нибудь вернуться домой. Сатана, когда-то сидевший с ним в ростовской колонии для малолеток, решил забрать его с собой.

Из аэропорта отправились прямо на Кузнечный рынок. У них еще оставался опиум, отнятый у Рублевки, но Сатана считал, что чем кайфа больше — тем жизнь лучше, и настоял взять его любимый чистый кодеин, который он ласково называл «пуриа». Они накупили на рынке тысяч на пять кодеина, сняли в гостинице люкс. В их планы вовсе не входили встречи с соотечественниками, поэтому поселились не в «Прибалтийской» или «Октябрьской», а в «Ленинграде», где иностранцев больше, чем советских. Черный Гогия, выпив первый лошадиный заход, улегся на диван и больше не вставал, время от времени открывая глаза и подмолачиваясь тем, что лежало перед его носом на тумбочке. Сутки они отсыпались.

Переодевшись во все новое, приятели отпустили Гиту в гриль-бар, причем Сатана приказал ей присмотреть какого-нибудь фраера побогаче, чтобы бомбануть его потом, но Нугзар покрутил пальцем у виска:

— Ты что, спятил? Для чего нам это? Да еще тут, в гостинице? Никаких фраеров! Сиди со своей парикмахершей и пей кофе. А проголодаетесь — поешьте что-нибудь, деньги у тебя есть…

Отправив Гиту, они сделали круг по вестибюлю, купили у швейцара американских сигарет и вошли в ресторан. Уселись за столик, свистнули официанта и заказали ему, что попало. Нугзар есть не мог, он только посматривал на еду. Сатана молол крепкими зубами все подряд и нагло осматривался.