Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 73

Однажды, когда шаман повел беса гулять к озеру, они наткнулись на лесника, отдыхавшего на обочине горной тропы. За спиной у него торчала вязанка дров и молчаливая дылда-пила. Из-за пояса выглядывал хмурый топор. Войлочная шапочка сдвинута на затылок. Опустив голову, лесник, казалось, дремал. Но когда они поравнялись с ним, поднял голову:

— Хорошо, что ты сам привел его. Я уже шел за ним…

Тут бес увидел, что лесник слеп, а из-под его серой шапочки видна обильная седина. Слепой седой старик!

Шаман поспешно ответил:

— Я сам веду счет его дням. Пока не время…

— А не задумал ли ты чего-нибудь другого? — подозрительно процедил лесник, вставая с перевернутой деревянной бадьи, что вконец перепугало беса.

— Нет! — ответил шаман.

— Ты всегда был упрямцем. Смотри! — Лесник погрозил корявым пальцем. — Я слишком стар, чтобы дважды приходить за всякой тварью…

И он, вдруг превратившись в громадного жука-богомола, встал на дыбы, взбрыкнул голенастыми волосатыми лапами. Но шаман крикнул что-то непонятное. И богомол, зависнув в прыжке и перебирая в воздухе копытчатыми лапами, разом исчез, оставив после себя горелую траву и уголья от вмиг сгоревшего ведра. Так хозяин спас беса от казни. Но почему спас? Почему не отдал Иасару?..

Надо побыстрее выбираться из леса, искать травы, лечить крыло.

Бес потащился по джунглям в поисках поляны для взлета. Завидев в ловушке раненого кабана, обошел его стороной. Приметив молодых ведьм, готовых к проказам, поспешил мимо, не вступая с ними в разговоры. Простил глупым обезьянам их ворчливую ругань. Не погнался за аистом, клюнувшим его в спину. Осмотрительно обошел муравейники и осиные гнезда. Найдя удобную поляну, несколько раз пробежался по ней, расправляя крылья. Вылетел из джунглей, поднялся до воздушной струи и блаженно улегся в ней.

Но он не успел отлететь от леса, как что-то властно потребовало его вниз, обратно на землю. Может, тянет увечное крыло?.. Помахал им — гнется и скрипит, но не ломается. Однако сила зова была неодолима. Сделав плавный полукруг, бес стал спускаться. Вот крыши совсем близко. Он сел на одну из них и сразу же узнал рисобойню, огород и двор, где, несмотря на ранний час, копошились люди. Тут он уже побывал однажды…

Заунывные звуки труб. Бой бубна — «динг-донг, динг-донг».. Монахи мажут маслом хворост для погребального костра. Плаксивые причитания. Огонь в небольшом круге. Кошки насторожены на заборах. Псы притихли, внюхиваясь в сильный и стойкий запах смерти. Значит, женщина умерла. И словно какой-то обрубок совести зашевелился в нем. Шерсть на хребте встала дыбом, а в пасти высохла слюна.

Бес прокрался мимо пса — у того от страха хвост увяз в задних лапах. Очутился внутри хижины, среди плачущих соседок. Не обращая на них внимания, с диким интересом оглядел стены, потолок, горшок на очаге, треснувшем, когда они катались по полу…

Теперь тут стоял большой котел. В котле сидел труп женщины, одетый в вывернутое наизнанку платье. Колени подтянуты к подбородку. Руки связаны под коленями. Глаза закрыты шорами, а свежепросоленная голова обрита наголо…

Он дотронулся до трупа. Какая горячая, вкусная, живая была она тогда! Он напоил ее до краев своим ледяным семенем. И вот она отвердела, застыла, отяжелела, стала как камень. Вдруг он увидел у нее на виске родинку. Сдавило дыхание. Потянуло залезть в труп. Он опрометью выскочил во двор и стал поспешно удаляться.

Странные чувства овладели им. В забытьи бес то летел, то шел. Что-то происходило с ним. Казалось, что он слышит голос хозяина — вот-вот нагонит и накажет плетью из буйволиных хвостов!..

Так он добрался до сумрачного поля и залез в кусты. Некоторое время прислушивался к растениям, которые недоуменно покачивали головками, брезгливо и тревожно перешептываясь:

— Кто тревожит нас? Что надо этому дурню?

— Откуда это? Зачем оно тут, среди нас?

— Нарушает покойный сон! Наш сонный покой!

— Миллионы лет стоим!

— Нам этого не надо! Пусть это уйдет!

Он стал озираться. Над ним высились огромные кусты цветущей конопли. Головки удивленно-презрительно рассматривали его, хмурясь, щурясь, морщась, возмущенно переговариваясь и с неприязнью осыпая шумного наглеца зеленой жирной пыльцой.

Полежав немного, бес решил уйти. Закопошился, вставая. Вдруг одна из конопляных головок, яростно шурша, осыпала его таким облаком пахучей тяжелой пыльцы, что он рухнул под ее тяжестью, вспугивая жуков и кузнечиков. Тут еще одна головка стряхнула на него свой цвет. Потом третья, четвертая…

Вскоре он оказался полузасыпан влажной пылью. Присмирел. И постепенно стал вспоминать не только женщину с родинкой, но и многих других, которые умирали в его лапах и оставляли ему свои последние дыхания. В ушах забили бубны, завизжала труба. Острая музыка сдавила башку. Оранжевые видения потрясали его. Вспыхивают какие-то еловые ветви в костре. Хвоя шипит, пищит, выворачивается. Веточки гнутся в отчаянии, просят о помощи, молят, гибнут одна за другой, чернеют до праха. И пепел сипит, распадаясь в седую пыль. А бубны все бьют, их страшное «динг-донг» властно толкает вперед, и ничего нельзя с этим поделать. Подгоняемый рыками труб, бес продирался сквозь всполохи и крики. И самые яркие взблески совпадали с самыми страшными воплями о пощаде.

Потом разом все стихло. Он очнулся, огляделся. Конопля осуждающе кивала головками, в чем-то упрекая его — он не мог сообразить, в чем. Она отчитывала его — он не понимал, за что. Она пыталась что-то втолковать ему — до него не доходило, что.

Внезапно укоряющие голоса смолкли, только слышны были отдельные тихие вскрики:

— Дурачок! Болван! Слепец! Глупец! Заморыш!

Вслушиваясь в зловещую тишину, бес выбрался из-под пахучей дурманной пыльцы, отряхнулся и вдруг отчетливо увидел, что невдалеке, на гибкой, как хлыст шамана, ветке покачивается большой жук-богомол и пристально-подозрительно вглядывается в него выпученными глазками. Его продолговатое брюшко плотоядно выгибалось, а длинные лапы недобро почесывали одна другую, будто жук пребывал в предвкушении трапезы.

Бес попятился. Стал на карачках отползать, задницей прокладывая себе путь в побегах, заплетаясь хвостом и поминутно ожидая, что жук вот-вот обернется грозным ангелом и покончит с ним. Страх сковал его. Жук убьет беса. Но человек не боится жука, может раздавить жука.

Богомол продолжал потирать лапками брюхо. Мокрый от жгучего пота, не смея оторвать взгляда от холодных глазок жука, бес почуял, что его неудержимо тянет в покой пещеры, где, оказывается, было так уютно сидеть. Он сжался, замер. Минуты шли, но ничего не происходило. Жук не превращался в ангела и не лишал его жизни.

Тогда он понял, что это не ангел, а просто жук. Занес лапу, чтобы раздавить жука, но вдруг, бросив его, полез на стебель и стал оглядываться вокруг — ему показалось, что кто-то зовет его голосом хозяина.

С верхушки стебля было хорошо и далеко видно. Вокруг — поле. Высовываются пушистые головки самых высоких и гордых кустов и тоже, казалось, что-то высматривают вдали. На краю поля голубеют чьи-то двойники. Бес свистнул, но двойники продолжали яростно трясти и мять спелые головки.

А может, это вышли погулять духи конопли, целыми днями в сильной задумчивости сидящие в кустах?.. С осени до весны они лакомятся пыльцой и сосут сок побегов. Они редко покидают поле, а если и улетают, то лишь в гости к соседям, духам опиума, поиграть в невидимые кости или попить чаю из пылинок.

Бес сполз со стебля и уселся на земле. Теперь начал беспокоить камень, лежащий неподалеку. Не за ним ли послан этот ноздреватый великан?.. Не его ли сторожит?.. Может, это ангел Иасар приказал камню заворожить и усыпить его?.. Или вытянуть нутро, как это делает злая морская галька с людьми: прошел мимо человек, а его нутро уже перекочевало в камни?! А что в глубине нутра?..

Так, все больше погружаясь в горестные мысли, бес забылся. Его, как илом, заносило шорохами.

Он дремал, но слышал, как невдалеке дух конопли и дух опия тихо беседуют за шахматами о своей тяжкой доле. Они надолго задумываются над каждым ходом, иногда падают навзничь или ничком, но, очнувшись, продолжают игру.