Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 96

— Да ведь ниточки ведут ко мне…

— Плюнь на них! Ничего в них не понимаю. Ты всю жизнь в шерсти и трикотаже провел, тебе лучше знать про ниточки… Держись за веревки!

«Дурацкая ситуация! — подумал Элизбар Дмитриевич, глядя, как Большой Чин застывает в нелепых позах. — Дурацкие люди!»

— А если за деньги? — осторожно спросил он. — Жалко Долидзе, ведь на срок пустят!

— За какие деньги?

— Ну, перепоручить кому-нибудь, кто может закрыть дело… Там лежат готовые деньги, которые ревизоры не взяли, приличная сумма, около лимона или вроде того…

Большой Чин даже не ответил, старательно выкручивая руки и ноги в разные стороны. И Элизбар Дмитриевич понял, что его просьбы бесполезны и лимоном тут никого не соблазнить.

— Иди, не надо, чтобы нас тут видели! — сказал Большой Чин. — Вон в том углу зампред Совмина пробежки делает.

А по той дорожке сам министр обороны трусцой бежит… Иди, иди!

И Элизбар Дмитриевич побрел к своей машине, невесело думая о том, поможет ли ему то ведро воды, которое обещано. И как велико это ведро?.. Затушит ли пожар?.. Или, наоборот, утопит его с потрохами?.. Дни и так катятся к старости. А тут на тебе — тюрьма, срок… «А с ними что будет? — подумал он о всей кодле детей, жен, любовниц, собак и кошек, которая кормится за его счет. — Ведь обнищают, облядеют, скурвятся, передохнут! А, плевать!.. Собрать деньги, перевести в валюту и сбежать с Долидзе куда-нибудь в Бразилию, куда Остап Бендер хотел, лет десять-пятнадцать пожить в свое удовольствие, а потом хоть потоп!..»

40

После допроса в милиции Нана перешла на больничный. Сидела у себя в комнате, матери не помогала, и тетка тщетно звала ее к себе, стуча костылем по горшку.

На ум приходило одно и то же: злые крики майора, пакетик в его пухлой руке, выпученные, страшные своей голубой пустотой глаза, отвратительный запах пота, его угрозы и глупые выкрики: «Барыга! Роза Космоебянская! Пойдешь на срок!» Она чуть не грохнулась в обморок, уже видела серебристую сеть во мраке… И вдруг — спасение в облике капитана, который разорвал бумагу, вывел ее из кошмарного кабинета, посадил в такси, заплатил шоферу, велев довести пассажирку в целости и сохранности, не то плохо будет. Шофер клялся, что все будет сделано в лучшем виде и он не сумасшедший, чтобы с милицией связываться.

Дома едва добралась до постели. Заболела. Пила какие-то лекарства, снотворные. Мать поила ее чаем с вареньем, не понимая, что с дочерью. А в ушах Наны стояли вопли майора, и душа съеживалась от тоскливого страха. Временами поднималась злость против Ладо — ведь это он во всем виноват! Не сунь он ей этот проклятый пакетик — ничего бы не случилось. Как это он забыл о нем? Обычно все помнит — каждый кусочек этой дряни у него на учете, а тут… И она хороша… Как могла забыть такое?.. Он — морфинист, у него мозги набекрень, но она-то нормальная… Нормальная ли?

Помимо воли вспоминался спасший ее капитан: запах одеколона, внимательные глаза, уверенные жесты мускулистых рук… Из-за Ладо она чуть не села в тюрьму, а незнакомый капитан спас ее. Не побоялся наорать на толстяка, порвать протокол, хотя кто она ему?.. Да еще с анашой в сумочке!.. Изнасилованная!.. Она даже не помнила его имени. Что-то странное, женское — то ли Ака, то ли Мака…

Три дня спустя он внезапно навестил Нану: постучался и стоял у дверей, пока мать бегала к ней в комнату спрашивать, что делать. Она так смутилась за свою квартиру и за себя (непричесанна, ненакрашенна, неодета), за склеротичку-тетку, за тяжелый больничный запах, что попросила мать не впускать его. Он потоптался на входной тряпке, пообещал привезти лекарства, хотя какие лекарства нужны дочери — мать так и не сумела толком объяснить: от головы, от нервов, от болей, для сна…

На следующий день Нана поднялась. Бесцельно послонялась. Пару раз звонила Ладо, но натыкалась на голос жены, от чего приходила в вялую ярость и швыряла трубку.

Капитан понравился ей, но Нана старалась заглушить в себе это чувство, помня о плачевном уроке, который преподал ей подонок Бати. Если в поведении Бати ее постоянно что-то настораживало, пугало, то этот подтянутый мужчина сразу внушил ей доверительное почтение.

Через день капитан позвонил:

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, лучше. Я очень испугалась тогда. Спасибо вам большое, — ответила Нана.

— Не стоит, что вы… Вам ничего не надо?

«Много чего надо!» — хотелось сказать ей, но она ответила:

— Спасибо, ничего.

— А когда собираетесь выйти из дома?

Нане показалось, что голос его на какую-то секунду дрогнул, в нем проскользнула настороженность. Это ей не понравилось.

— Не знаю еще… А что?

— Было бы лучше, если бы вы еще несколько дней побыли дома, — сказал он.

— Почему? — насторожилась она всерьез.

Капитан замялся:

— Видите ли… Мне еще надо кое-что уладить. Дело закрыть. Вы меня понимаете?.. Но это не так просто… Есть проблемы…

— Понимаю, — ответила Нана, хотя ничего не понимала. Она думала, что он предложит встретиться, а он, наоборот, просит не выходить из дома. Но мысли о страхах того допросного дня заставили ее покорно согласиться. Значит, так надо.

Она еще хотела уточнить, связаны ли эти проблемы с ее показаниями об изнасиловании, но ей стало настолько стыдно, что она не заикнулась об этом, понимая, однако, что капитан наверняка показания ее читал и был в курсе всех постыдных деталей, за которые она сейчас корила себя. Зачем понадобилось расписывать всю эту мерзость в подробностях?.. Она жалела, что написала злосчастное заявление… Что было — то было, но к чему она на свою голову расписалась?.. Суды, экспертизы, позор… Для чего вляпалась в это болото?.. Ладо с ума сойдет, когда узнает. А как не узнать — все тело в синяках!

Капитан не коснулся этой темы, пожелал выздоравливать и обещал позвонить. Ей было приятно слушать его баритон. Она повесила трубку. Потом набрала номер Ладо. Вначале никто не ответил, потом трубку схватил сын, послушал ее дыхание и по-детски обругал. «Так мне и надо. Поделом!» — кинула Нана трубку и заплакала.

Душа ее была раздвоена и обнажена. Ей требовалось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, но кому все рассказать, кому вылить боль?.. Подруги разнесут повсюду. Матери?.. С ума сойдет. Ладо?.. Его нет. Да и стоит ли ему рассказывать?.. Но ведь узнает, если до суда дойдет… Хуже будет… А если рассказать — то он изобьет или ранит Бати… О, Господи, какие несчастья! И все из-за ее глупости!..

Через пару дней Мака сообщил, что с анашой все в порядке: пакетик он отнял у майора и собственноручно выбросил в туалет, а лист с протоколом обыска порвал еще при ней. Хуже обстояло дело с изнасилованием. Майор никак не соглашался отдать ее заявление: дело Бати приобретает серьезную окраску, и как оно решится — никто не знает.

— Ничего, что-нибудь сделаем! — бодро пообещал он и как бы невзначай предложил увидеться: — Вам, наверно, полезно выходить на воздух?.

— Простите, но я себя плохо чувствую… Еще не отошла от всего этого… пока… личные проблемы… Нет настроения… Да и зачем?..

Мака огорченно молчал, не смея настаивать, а Нана, лепеча слова отказа, в смятении думала, что ей, на самом деле, надо встретиться с ним, поговорить, обсудить все… Ведь он помог ей, столько для нее сделал!.. Спас, вытащил из пропасти!.. Но вместо этого она отказывается от встречи. И не только беззвучный голос Ладо, без слов спросивший, зачем ей это свидание, был причиной. Необходимо время, чтобы прийти в себя. А сейчас она никого не хочет видеть, а тем более что-то затевать. Хватит. Обожглась! А если капитан разозлится? Нана испугалась, но тотчас себя успокоила: ведь анаши нет, и протокола нет! На всякий случай перевела разговор:

— Неужели Бати ограбил своего дядю?

Не думаю. Кого он может ограбить? Слизняк, червяк… — с пренебрежением сказал Мака. Нана уловила явный укор и упрек: как она могла связаться с таким дерьмом? Значит, и самая такая же!.. — Это сделали другие… Кстати, не знаете Сатану и Нугзара?