Княгиня Ольга - Антонов Александр Ильич. Страница 67

— Чего не может быть, того не может! — И Константин стукнул сухоньким кулачком по подлокотнику кресла. — И не должно. Ты умерла для грешной жизни, сказано было мною, но возродилась для духовной святости.

— Что же мне теперь делать, славный василевс?

— Да ничего. Так и будем повелевать далее. Вот сейчас мы с тобой и к размолвке подойдем, потому как знаю, что заведешь речь о сыне своем Святославе. Еще о христианстве, коему хочешь открыть дорогу на Руси. Или не так я сказал, Еленушка?

«О, мы стоим друг друга, — удивилась Ольга, — он во мне все читает, словно в открытой книге, а я в нем, как следы на снегу».

— Обидно, государь. И почему у вас такие жесткие уставы? Сын?то у меня красавец и богатырь, и воин славный. Да помни, василевс, как не отдашь за него свою принцессу, так еще жалеть будешь.

— Жалел бы, да не дано мне сие видеть. Другое зрю на горизонте — заснеженный пик моей бренной сути. А вот устав нарушить не могу. Прошлым летом император Германский Оттон навестил наш Константинополь и просил руки для своего сына.

— И что же?

— Отказал. Уж какие он громы — молнии метал. А я — пленник уставов, мной же написанных. Да ты не печалься, архонтиса россов. Сын твой еще молод и пусть погуляет.

— Зачем так говоришь, государь? Знаешь ведь, что о династии нужно радеть с появлением на свет наследника. Мне было пять лет, когда князь Олег сговорил меня за князя Игоря.

— Сие мне ведомо. Но не обессудь, великая княгиня, не простят мне потомки, ежели нарушу устав, — Император глубоко вздохнул, голову склонил набок, в глазах печаль тусклая появилась. — Теперь вот и не знаю, как дальше вести с тобой разговор, а для меня он жизненно важен.

— Говори, государь, выслушаю, — ответила миролюбиво Ольга, хотя в душе миролюбия оставалось на донышке.

Но император уже не нацеливал на нее своего ясновидящего взора и потому не «прочел» ее внутреннее состояние.

— Помощь моей державе нужна военная. Стаи коршунов летят к Византии, вот — вот терзать ее начнут. С юга арабы замахнулись, а с севера болгары тянут руки в мои пределы. С моря Средиземного норманны подступают. Знаешь же, какие они свирепые, как коварно совершают свои набеги, все опустошают и уводят моих подданных в рабство. А сил для защиты мало. Вот и…

— Я тебе сочувствую, государь. И как вернусь в Киев, постараюсь помочь твоей беде.

— Помоги, Христом Богом прошу, — смиренно произнес Константин, — Потому как не к кому больше идти. Сколько лет никто не тревожил мою страну, а тут словно гибель мою почувствовали, — Император страдал искренне. Да, может быть, ясновидящий взор его пронизывал пласт грядущего времени, и ему открывались все беды и несчастья, кои обрушатся с годами на одну из самых могущественных империй Средневековья.

— Сколько же тебе потребуется воинов? — спросила Ольга.

— Не ведаю. Да придут мои послы следом за тобою, так скажут.

Заверив императора еще раз в том, что военная помощь ему будет оказана, Ольга, полная отчаянной решимости, открыла Константину сокровенное.

— Ты, государь, сделал для меня многое. В твоей державе, полной торжества христианской веры, я увидела истинного Бога — Иисуса Христа и Его мать Пресвятую Богородицу. Теперь же мне пришло время порадеть за своих детей. И я хочу добиться согласия восточных патриархов на крещение Руси. Потому слово твое патриархам может положить конец моим сомнениям: достойна ли Русь крещения? Ты ее знаешь лучше, чем многие.

Император Константин долго молчал. Он и порадовался порыву великой княгини, и опечалился. Он готов был призвать восточных патриархов к подвигу во имя Христовой веры, побудить их на крещение великого народа россов. Но испугался, что молодой народ россы, объединившись под знаменами христианской веры, достигнет в скором времени небывалого могущества и, как это бывало в истории, подомнет под себя породившую его Византию. Он знал, что сие может произойти не вдруг, пройдут, может быть, многие годы, когда Византия вовсе одряхлеет. И тогда великая северная держава, сильная единой религией, продиктует Византийской империи свои условия.

Странным образом, но Константин Багрянородный увидал нечто сходное в том, чего добивалась княгиня Ольга и чего добился в далекие времена император Константин Великий. Он был язычником, когда сблизился с христианами, служившими при его дворе. Он воочию убедился в превосходстве христианства над язычеством. И в противоположность своим императорам — предшественникам видел в замене язычества христианством не падение империи, а обновление ее жизни новыми началами. Он знал, каким сильным братством соединены между собой христиане, какими верными подданными они могут быть и какую прочную опору они составляют для государства. Так оно и было в пору правления империей Константина Великого. Именно этого и испугался Багрянородный, представив себе расцвет христианства на Руси. Не желал он видеть Русь могущественной державой ни ныне, ни в грядущие века. Сам того не ведая, он вбивал клин в наметившиеся дружеские отношения с великим северным соседом.

Чуткая и легкоранимая Ольга поняла еще до того, как Константин ответил на ее душевное откровение, что император ничего не пожелает делать для того, чтобы при нем на Руси родилось христианское государство. И улетучи лось из россиянки благочестие, будто сдуло его холодным ветром. И чтобы не испытать еще большую горечь, можно было уже не слушать императора о том, что он скажет, а просто встать и уйти. Но, приученная отцом Григорием к терпению, она дождалась, когда Константин выплыл из своих мрачных раздумий и выразил свое закутанное в лесть мнение. И вещая Ольга ни в чем не ошиблась, разве что сказанное состояло из таких слов, какие она не ожидала услышать.

— Ты, дщерь моя ласковая, великая княгиня Киевская и всея Руси, мать великого народа, прости меня, грешного, я не властен побуждать слуг Вседержителя, патриархов и митрополитов, к действам, кои им не по духу. Только Господь Бог может их надоумить. Потому наберись терпения и жди со смирением того часа. Да не печалуйся, народ твой молод и у него много времени впереди обрести Христову веру. — Сказав горькое медовым голосом, Константин потянулся сухонькой рукой к руке Ольги, которая лежала на подлокотнике кресла, но не успел до нее дотянуться и погладить, как желал.

В сей миг Ольга встала, сдерживая негодование, тихо сказала:

— Да хранит тебя Всевышний, император Багрянородный, — поклонилась слегка и направилась к двери.

Константин попытался остановить ее, вскинул было вслед руку, но нужного слова не нашел, и рука упала на колени. Он так и остался сидеть молча и неподвижно.

Вернувшись в посольский особняк, Ольга собрала в трапезной свиту и сказала:

— Досталь нам пребывать здесь. На сборы вам даю три дня.

Вельможи и послы давно ждали слова княгини, и все-таки оно прозвучало для них неожиданно. Знали же послы, что по обычаям императорского дома Византии должен состояться прощальный обед и о нем извещают заранее. Пока приглашения не было. И доки — послы пришли к мысли, что между императором и великой княгиней пробежала черная кошка. Да и вид княгини говорил о том. Глаза ее горели недобрым огнем, лицо было бледнее обычного, движения резкие. Да и сказала она об отъезде слишком резко. Но никому и в голову не пришло спросить у княгини, какая беда приключилась во время тайных переговоров.

Она же откровенничать не думала и, выразив волю о сборах в путь, ушла в свой покой. Спустя некоторое время княгиня позвала отца Григория. Он ждал ее приглашения, явился тотчас. Еще в трапезной он заметил неуравновешенное состояние Ольги и теперь, едва вошел в покой, заговорил, не позволяя раздражению Ольги разрастаться и выплескиваться.

— Матушка княгиня, помнишь ли ты наши вольные беседы в Берестове?

Ольга была озадачена неожиданным вопросом, и, пока недоумевала, отец Григорий подсказал ей в чем дело:

— Мы тогда говорили о храме, коему стоять, где ноне лежит камень.

— Да, помню сие. Но… — хотела возразить Ольга, все еще пребывая под впечатлением беседы с императором.