Вид из окна - Козлов Сергей Сергеевич. Страница 16
— Не тайга, а Брайтон-Бич! — определил Хромов и длинно выругался. — Павел, ты как? — Хромов без обиняков перешёл на «ты». — Ты бы отполз, вдруг этот урод ещё стрелять надумает.
— Хреново, честно говоря, — признался Словцов. — Дышать больно, похоже ключице каюк. Так и чувствую, что она там сидит.
— Ты, похоже, мою башку только что спас. Твоё плечо как раз напротив моего лба будет. — Хромов от осознания этого сначала побледнел, потом покраснел и вытер лицо снегом, точно хотел погасить накал. — Коля! Давай свои волокуши быстро, и где у тебя аптечка, надо перевязать Павла.
— Я уйду в сторону, потом через реку, надо ж посмотреть, кто стрелял, — сказал Володя.
— Только недалеко и недолго! — предупредил Хромов. — Павла в больницу надо резче. Если случайник какой, так он вышел бы уже, а если кто дальше? Пуля ж три километра летит, а раз застряла, значит, издали шмальнули. Павел, а ты пока желание загадывай! В первый раз на охоте, в первый раз ранен… Э-э-э, парень, только не засыпай…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
1
Павел медленно приходил в себя после анестезии. В голове набух то ли туманный сумбур, то ли сумбурный туман. Так или иначе, сознание нехотя пробивалось в реальность, определяя, что, вот, ещё миг назад был день Божий, а сейчас из недалёкого окна текут в комнату сумерки. Следующее ощущение — стянутое плечо, в котором изрядно поковырялись. Причём, казалось, что там до сих пор орудуют хирургическими инструментами. Когда он распознал у своей кровати лицо Веры, то, наконец, смог чётко сформулировать хоть какую-то мысль. «Первый рабочий день окончился больничным». Вера пришла с подругой, которую представила Еленой. Вот уж что меньше всего было сейчас уместно — так это смотрины. А то, что это смотрины, можно было прочитать в любопытных глазах Елены.
— Как самочувствие? Чего хочется? — выстрелила дуплетом Вера.
— Самочувствие никак, хочется пить, — в том же порядке проскрипел в ответ Павел.
— Вот, — спохватилась Вера, и тут же наплескала полный стакан холодного апельсинового сока.
Словцов хотел, было, отказаться пить с её рук, но принять сидячее положение пока не получилось. А пить пришлось два стакана подряд. «Главное, чтобы дело не дошло до утки», — представил и ужаснулся Павел.
— Ещё следователь придёт, — предупредила Вера.
— Хлопот-то из-за меня. Одноместная палата, как у ответственного работника, следователь… Чем там всё кончилось?
— Володя ничего не нашёл на другом берегу. Откуда стреляли. Зачем-то арестовали Петра, хотя он исходя, собственно, из своего полупьяного состояния стрелять не смог бы, да и Николай говорит — ружьё у него другое. Хромова тоже допрашивали.
— А он уже сделал тебе предложение?
— Какое?
— Обычное. Какое мужчины порой делают женщинам.
— В который раз? — улыбнулась Вера.
— А собака жива?
— Какая собака?
— Ну, вообще-то я из-за собаки пулю получил…
— Ах да, так не нашли потом никакой собаки, даже след брали! Ерунда какая-то, будто сквозь землю провалилась.
— Павел, а можно я с вами тоже буду «на ты»? — топором врубилась в разговор Лена.
— Можно, — ответил Павел и чуть не добавил: «оплачено». Вслух сказал другое: — Друг моего друга — мой друг.
— А почему твоих книг в Москве не видно? — приценилась подруга.
— А что вообще в Москве видно? Там из десяти миллионов девять миллионов слепых, а, судя по музыке, которую столица качает на всю страну, ещё и глухих. — Словцов немного обиделся. — Книги там мои, конечно, есть. Но я же не бразильские сериалы пишу, а так, стишки… Кому оно сейчас надо? Сейчас если на стодолларовой купюре строфу из Петрарки написать и подарить даме, она заметит только купюру.
— И обидится, что мало, — подыграла Вера.
— Сто долларов — час, нормально, они все так берут, — не поняла иронии Лена. — А стихи у вас о любви? — она, сама не замечая, перепрыгивала с «ты» на «вы» и обратно.
— Да, лирика была тоже. Потом не до лирики было. Так, боевая публицистика… Да я вообще не люблю о своих стихах говорить. А сейчас — особенно.
— А Лена пригласила меня сегодня в общество сознания Будды, — перевела тему на другие рельсы Вера, — она там йогой фигуру правит, а сегодня приехали какие-то индийские гуру, обещают дорожный набор чудес и просветительскую лекцию.
Но, Павел, похоже, от своего настроения не перестроился.
— Буддизм — очень древнее заблуждение, — категорично сказал он. — Хотя буддиста с поясом шахида представить невозможно.
— Есть разные пути к Богу, — тут же включилась Елена.
— Совершенно верно, — согласился Павел, — но кто сказал, что этот путь верный? Путь-то, может и есть, но если он ведёт в никуда?
— Нирвана — это не никуда! — Лена едва сдерживала раздражение.
— Ты так говоришь, как будто являешься специалистом по буддизму, — заметила Вера.
— Весьма поверхностно, но всё же я это уже ел, или, если будет угодно, проходил.
— Ну всё ясно, вы, Павел, православный ортодокс! — определила Лена.
— Хотел бы быть.
— Между прочим, есть утверждения, что Христос после воскрешения направился в Индию, да и вообще учился там! До тридцати лет.
— Слышал я эти утверждения, но почему-то с Сиддхартхой Гауатамой, он же Будда Шакьямуни, у Иисуса были разные цели. И разные пути их достижения.
— Разве не приблизить человека к Богу, к высокой духовности? — вопросила Солянова.
— Смотря, что подразумевать под этими словами. Начнем с того, что Сиддхартха — это человек, а Иисус — Богочеловек, Сиддхартха рождён во грехе, Иисус рождён от Святого Духа, он изначально безгрешен, Сиддхартха стремится к совершенству, чтобы впоследствии стать Буддой, Иисус совершенен сразу, Будда страдал, совершенствуя себя, Иисус страдал, взяв на себя грехи всего человечества. Будда определил, что вся жизнь — это страдание в разных его формах, бесконечный круговорот сансары, вырваться из которого можно, достигая нирваны, Иисус проповедовал покаяние и спасение во имя вечной жизни. Итак, мы видим, это не разные пути к одной точке. Это пути в разные стороны. Будда, кстати, так никому и не ответил, что такое нирвана. Для этого есть разные обоснования, мол, объяснить её невозможно, человеческих средств изъяснения и понимания просто не хватит. Но главное: Иисус шёл к людям, чтобы приблизить их к Богу-Отцу, посредством Святого Духа, Будда ушёл от людей, чтобы искать этот путь и открыл череду бесконечных перерождений. Сансара — вот этот круговорот, которого не может избежать даже мир духовный. Ортодоксальный буддизм, кстати, не признает слова реинкарнация. Это уже индуизм.
— Как жаль, что ты не можешь пойти с нами, — задумчиво сказала Вера.
Словцов открывался ей с другой стороны.
— Павел, но скажи, ты же понимаешь, что йога полезна? — не унималась Лена.
— Какая из шести её видов? Полезна, конечно, ведь ты, Лена, ищешь там совершенства форм тела и, возможно, при старании действительно добьёшься видимого результата. Тебе важно, как ты используешь прану, как трансформируешь сансарическое дыхание организма…
— Чего? — изумилась Солянова, для которой йога была не больше, чем набор упражнений.
— Вот-вот, что немцу хорошо, то русскому смерть, — ответил на её вопрос Павел. — Ни рисом единым… И уж что хорошо индусу или китайцу, нас вряд ли приведёт к ожидаемой ими трансцендентальной мудрости. Мы-то, сирые, всю жизнь боремся за спасение души, а буддизм эту самую душу не признает. Для него нет личности, а есть только набор психофизических элементов расположенных в данное время в данном месте в данной конфигурации. Так что, Лена, с помощью йоги вы, возможно, и сможете изменить эту самую конфигурацию, но спасти душу… Вряд ли. Вы будете очень заняты собой, в то время, когда Христос говорил о помощи ближним. Кстати, Вера, тут есть один интересный момент, связанный с твоей фамилией, фамилией твоего мужа. Помнишь, ты сказала, что он переместился за рай?.. Так вот, буддисты признают под землёй целых десять адов! Самый нижний и самый страшный из них называется «нирая»! Абсолютно по-русски звучит: ни-рая! Ни — абсолютно отрицательная частица. Нет, Лена, когда я узнал, что в основе сансарического существования лежат четыре основных характеристики: во-первых, всё непостоянно, и с этим нельзя не согласиться, если не брать в зачёт Господа Бога, а они его и не берут, во-вторых, всё есть страдание, в-третьих, все лишено самости, то есть всё не имеет сущности, в-четвёртых, всё нечисто… Нет, в нашей грязной и суетливой сансаре, пусть и нельзя подобно Фаусту остановить мгновение, но есть то, что свято, есть то, что нельзя замарать даже с помощью высоких технологий восточной философии. Например, любовь…