Всем смертям назло - Титов Владислав Андреевич. Страница 1

Annotation

Повесть Владислава Титова «Всем смертям назло…» во многом автобиографична. Автор ее — в прошлом шахтер, горный мастер, — рискуя жизнью, предотвратил катастрофу в шахте. Он лишился обеих рук, но не покорился судьбе, сумел выстоять и найти свое место в жизни.

Содержание:

• Всем смертям назло… (Владислав Титов)

• Слово о богатом человеке (Борис Полевой)

Владислав Андреевич Титов

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

1

2

3

4

5

6

7

8

10

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

1

2

3

4

5

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

СЛОВО О БОГАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Владислав Андреевич Титов

Всем смертям назло…

Дилогия

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

1

Сидеть одной в пустой квартире всегда было мучительно для Тани. На этот раз особенно. Второй день она в отпуске, а еще не ясно, когда отпустят Сергея. И дадут ли ему вообще возможность отдохнуть в этом месяце? Может случиться так: отгуляет она свои двадцать четыре дня, выйдет на работу, а потом коротать дома отпускные дни будет Сергей…

Таня ждет. Рука ее, упершись локтем в подоконник, блуждает в коротенькой челке. Она крутит волосы на лбу в тонкие жгутики и наматывает их на указательный палец. Когда вся челка закручена в колечки, рука медленно распутывает их и вновь начинает все сначала. Это привычка. Пыталась отвыкнуть — не получилось. Как только в голове возникают беспокойные мысли, рука сама тянется к волосам. Сергей сначала подшучивал: детский сад мировые проблемы решает? А потом привык. И даже сам иногда крутит в колечки свой чуб. Заразился!

«Неужели ничего не выйдет? — думает Таня. — Столько лет мечтали поехать в отпуск вместе…»

Таня ждет и смотрит в окно… Вот сейчас войдет Сережа, скажет: «Не дали… Понимаешь, дела».

А она скажет; «Я так и знала. Непутевый ты какой-то, Сережка». А он скажет: «Танюш, я есть хочу…» А она ответит: «Бери и ешь! Я в отпуске, а ты как знаешь. Имею я право на отдых или нет?»

Таня так отчетливо все это себе представила, что на глаза от досады навернулись слезы.

2

Рано нынче пришла весна. Как-то сразу сникли и обессилели снежные бураны, завывавшие долгими ночами по тихим улочкам молодого шахтерского поселка. Робко, словно боясь рассердить седую стужу, улыбнулось из-за туч солнце. И зима действительно рассердилась. Ощетинилась на ночь ледяными штыками крыш, злобно захрустела под ногами ломкой белесой пленкой луж, обожгла колючим дыханием дымящуюся вершину террикона.

А потом осмелело солнце. Засуетились, ускоряя бег, облака, расплылось в широкой улыбке небо, и солнце горячим лучом припало к холодной, дремлющей земле. Где-то у балки, будто — выпущенная на волю птица, забилась песня. Рванулась ввысь и загрустила томительным ожиданием грядущих перемен.

Девчушка с реденьком прядью на лбу, в распахнутом пальто, остановилась, сощуренными глазами отыскала в небе жаворонка, чему-то улыбнулась да так и замерла с поднятым кверху лицом.

Добралась весна и до шахтного вентилятора. Воздух, пропитанный запахами земли, как бы остановился перед бешено кружащимися лопатками, мгновение подумал и ринулся в темную, сырую паста ствола, ворвался в штреки и пошел гулять во лавам, забоям, будоража души шахтеров необъяснимо сладкой тоской по солнцу, по высокому темно-голубому небу.

Сергей Петров шел по штреку в лихо сдвинутой набекрень шахтерской каске. Казалось, крикни кто «гопля» — и он пустится в пляс, стремительный, неугомонный и несуразный.

Сергей торопился. И не потому, что того требовала работа. Нет. Просто им владел ничем не объяснимый восторг и очень хотелось поскорее выехать на-гора, поближе рассмотреть солнышко. К тому же в столе начальника участка его ждали подписанные документы на отпуск.

Сергей подцепил носком сапога кусок породы, подбросил его и улыбнулся. Он представил себе, как Таня всплеснет руками, затанцует от восторга, а потом бросится на шею и, смеясь, воскликнет: «Хочешь, задушу тебя, противного?»

А позже, когда радость немного утихнет, сядет и уже в который раз начнет фантазировать по поводу предстоящей поездки. И конечно, опустив голову, спросит: «А вдруг я не понравлюсь твоим родителям?»

«Почему ее мучит этот вопрос?» — раздумывал Сергей.

Чтобы она, Таня, и не направилась? И кому? Моим старикам. Да этого быть не может! У бати от волнения задергается левый глаз, а два вставных зуба так и засияют, как начищенные к Дню Победы медали. «Смотрите, люди, палую кралю мой старшой подцепил.»

В глубине штрека замерзал свез, бросая красноватые блики на мокрый рельс, покосившуюся раму крепления. Наперегонки защелкали контакты магнитных пускателей… Захрапел, брызгаясь и дуясь тонкими резиновыми шлангами, детеныши насоса орошения. Сергей прошел еще несколько шагов от участкового распределительного щита, и удивленный, остановился!. Возле погрузчиков дома кто-то выл:

Донбасс, мой Донбасс,

Цвети, мой любимый Донбасс…

Пел вагонщик, и непонятный отклик в душе вызвала эта уже много раз слышанная песня. В другом месте Сергей, вероятно, и не прислушался бы к ней… А здесь, на тридцатиметровой глубине, в узком, мрачном коридоре, песня священная сильно щипнула за сердце. Казалось, залетевший в подземелье запах весны, смешавшись с терпким зловонием плесени и газа, вдруг загрустил по широким просторам земли, по безмятежным далям планеты.

В груди. Сергея все так и поднялось, стало невесомо легким. Откуда-то надвинулся и поплыл, широкий зеленый ковер, густо усеянный, желтыми точечками, которые медленно реяли, множились и тихо-тихо оседали. Уже отчетливо видны, дрожащие от ласкового дуновения ветерка ярко-желтые пушистые головки. Они замерли в робком ожидании, настороженно прислушиваясь к опасной тишине, и побежали в разные стороны от стремительно надвигающейся тени парашютиста.

«Где я видел это? Где? — силился вспомнить Сергей. — Ах да, в армии! Ну конечно! Последний прыжок накануне демобилизации…»

Он вспомнил, как у самой земли увидел свои ноги, обутые в тяжелые солдатские сайдой. А внизу шевелилась от ветра трава, покачивались ромашки. Еще мгновение — и сапоги безжалостно раздавят несколько нежных, пушистых головок. Ему показалось, что цветы — живые существа, они. хотят убежать от смерти, но не могут…

«Шахтерские песни поют…» — неслось по штреку и как сквозь сон долетало до его уха.

…Неумолимо тянула к себе земля. Резко толкнула в ноги. Сергей нелепо подпрыгнул, выпустил стропы парашюта из рук и, закрыв глаза, рухнул всей тяжестью тела на влажный от непросохшей росы луг. Хрустнули стебельки цветов, удивленно затрещал, словно заплакал, кузнечик и внезапно смолк…

Резко звякнул телефонный аппарат.

— …канат растягивают!.. — кричал в телефонную трубку вагонщик.

Сбоку капала вода. «Капель! — усмехнулся Сергей. — Как и там, на-гора».

И, уже пробираясь на четвереньках по лаве, он снова вспомнил события того далекого армейского дня. Смятые ромашки он взял с собой. Их было семь. Они стояли потом в граненом стакане на тумбочке, рядом с его солдатской койкой.

«Я же получил тогда письмо от Тани… и фотографию!»

Таня была сфотографирована в профиль, задумчиво смотрела куда-то вдаль и улыбалась уголком губ. В письме писала: «Третья весна пришла и ушла, а тебя все нет. Я устала, Сережка! Когда же мы будем вместе! Хоть убей, не могу тебя представить целиком, всего. Это плохо, да? Помнишь, как ты спрашивал: „Дождешься?“ — а сам недоверчиво улыбался. Ты и теперь сомневаешься? Смотри, будешь таким — назло выйду замуж за другого!»