Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич. Страница 116

Чтобы лучше посмотреть гвардейцев и с большим удобством для них и для нас, мы выезжаем в четверг 3-го, а вернемся сюда либо 7-го, либо 8-го декабря. Войска теперь в походе, и поэтому мы увидим их ближе к границе, чем полагали первоначально.

Дрентельн прощается здесь в день нашего отъезда и уезжает прямо в Петроград по семейным делам. То же самое и Ник. Лав., возвращающийся из Одессы на 10 дней. Я не уверен, смогу ли я снова увидеть Гв. Экип., так как они должны оставаться как можно дольше в этом городе. Вот жалость!

Тот французский господин — Поль Думер [558], которого я принял в последний день пребывания дома, приехал сюда нынче утром. Он завтракал, а потом я имел с ним беседу.

Только что получил твое дорогое письмо, за которое очень благодарю тебя, мое сокровище!

В одном из твоих предыдущих писем ты упомянула о Спиридовиче. Но, мне кажется, я перед отъездом сказал тебе, что Хвост. говорил со мной о нем и просил не назначать его на место Оболенского, с чем я вполне согласен. Хвостов затем сказал, что, по его мнению, вполне хорош был бы наш Веселкин. Но торопиться некуда, так как Оболенский пока остается. Что же касается стариков и детей из Восточной Пруссии, находящихся в Сибири, то я распорядился, чтобы их отправили в Германию. Нынче утром доклад вышел коротким, так что перед завтраком я мог, наконец, прогуляться с нашим маленьким. Он маршировал со своей винтовкой и громко распевал.

Благослови тебя Бог, мое Солнышко, душка моя! Нежно люблю и целую.

Твой муженек

Ники.

Царское Село. 1 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Темно, холодно, 11 градусов мороза. Заболела Соня [559]. Она очень слаба, шум в легких, в полудремоте, еле говорит, а когда говорит, то трудно понять, что. Я вызвала Вл. Ник., и он привезет также своего брата. В.Н. поставил банки в моем присутствии. Она не реагировала и бесчувственно лежала на руках двух горничных; грустно было смотреть на это парализованное тело. Ночью ей стало хуже, так что вызвали сестру из Большого Дворца, которая ей сделала впрыскивания камфары, после чего сердце стало немного лучше. Оказывается, она звала меня и священника. Я знаю, что она любит причащаться во время болезни, поэтому пошлю к ней Батюшку. Вчера она проговорила только “как мама”, она всегда думает о смерти своей матери, когда сильно больна. Митя Ден и Иза долго сидели в соседней комнате. Я к ней сегодня утром пойду: она привыкла видеть меня около себя даже во время болезни.

Заболела она только вчера, а уже очень слаба, и перебои начались. Вчера было 37,3 и пульс 140 — сегодня уже 38,7 и пульс 82-104.

Вчера кн. Гедройц была у меня 1 1/2 часа с докладом относительно Евпатории, куда я ее посылала, чтобы выяснить, что там делается. Шурик, Виктор Эр. и Равтополо были вчера вечером у Ани. Наст. глаза сияли от радости.

Я узнала, что Эрдели известил штаб, что ты приказал назначить моего Андроникова [560] помощником Вильчковского! Ну, значит, мы должны прибавить место второго помощника, раз имеется уже один.

Чичагов [561] был у А. и сказал ей, что он сегодня ведет дело Варнавы и что сегодня Синод постановляет прославление св. Иоанна М. — Чичагов нашел в Синоде бумагу, о которой митрополит и все забыли (скандал!), в которой Синод просит тебя разрешить его прославление (год или больше тому назад) и на заголовке которой ты написал “согласен”, — значит, они во всем виноваты. Кончу письмо за завтраком. Сейчас должна одеться и идти к Соне. Дорогой мой, жажду тебя! Мы завтракаем в игральной, чтобы быть ближе к Соне.

Знаешь, дружок, она очень плоха. У нее воспаление легких, но еще хуже то, что у нее паралич захватывает мускулы сердца, которое очень слабо, — надежды мало, и вид у нее очень плохой. В 3 часа ее причастят. Она совсем сегодня ничегоне говорит, только кашляет, но слышит, когда я предлагаю ей пить. Глаза ее постоянно закрыты, цвет лица нехороший, левый зрачок больше не реагирует. Ее тетка Иванова и сестра из Алекс. Общины (из Конвоя) приехали, чтобы ухаживать за ней.

Сердечно благодарю за твое дорогое письмо. Это всегда для меня огромная радость!

Извини, что мало пишу — на душе у меня тревога за Соню. Наш Друг говорит, что для нее лучше, если она умрет, и мы все так думаем. Я совершенно спокойна, так как видела столько умирающих — вид смерти доказывает нам ее величие и что пути Божьи неисповедимы.

Яркое солнце.

Целую без конца и благословляю. Твоя

Женушка.

Царское Село. 2 декабря 1915 г.

Мой дорогой,

Еще одно верное сердце ушло в неведомый край! Я рада за нее, что все кончилось, так как жизнь в будущем могла бы стать для нее еще худшим физическим мучением. — Все это произошло так быстро, что еще нельзя опомниться. Вот она лежит здесь, как восковая кукла — я не могу назвать ее по-другому, так это не похоже на ту Соню, которую мы знали, такую всегда жизнерадостную и цветущую! — Бог милосердный взял ее к себе, без всяких страданий.

Я тебе вчера писала во время завтрака, а когда начался доклад Вильчковского, меня позвали к ней, — сердце сильно ослабло, 39,7, и она причастилась Св. Тайн — в 2 1/2 ч. — Она не могла больше открыть глаз — единственное, что она сказала, было: “прости”, обращенное ко мне, — и затем она больше не слышала, когда ее просили глотать. Наступал конец. — Я просила батюшку прочесть молитвы и соборовать ее. Это приносит мир и, по-моему, всегда помогает отходящей душе. Она быстро изменилась. — В 4 1/2 ч. ее тетя просила меня пойти отдохнуть, так что я прилегла в комнате Изы, и тут же мы пили чай. — В 5 ч. 10 мин. меня позвали — батюшка читал отходную, и она совершенно спокойно почила. Да упокоит Господь ее душу и да благословит ее за всю ее любовь великую ко мне за эти долгие годы!

Никогда она не жаловалась на свое здоровье. Даже будучи парализованной, она до конца радовалась жизни. — Ее сердце не выдержало — ей делали камфарные и другие впрыскивания, но ничто больше не действовало на сердце. — Жизнь — великая тайна: то ожидают рождения человеческого существа, то опять ожидают отхода души. Какое величие во всем этом, и невольно чувствуешь, как мы, смертные, все ничтожны и как велик наш Небесный Отец! Очень трудно выразить мысли и чувства на бумаге. — Я чувствовала, что передаю ее Богу, — с желанием помочь ее душе быть счастливой. Меня охватывает трепет перед святостью происшедшего такая тайна, которую постигнешь лишь за гробом! — В 9 час. девочки и я пошли на панихиду. Сейчас ее положат в гроб в ее гостиной, но я приберегу свои силы к вечеру, чтобы присутствовать на выносе в церковь Знамения. — Я почти не спала слишком много впечатлений.

Я спокойна — какое-то застывшее, тупое чувство вследствие всего пережитого.

Боткин впервые появился сегодня утром — и просил меня соблюдать покой из-за расширения сердца. Хочу завтра утром причаститься — рождественский пост — и теперь это будет для меня поддержкой. А. тоже пойдет — в пещ. Храме — в 9 ч. — Так что, мой милый, горячо и нежно прошу твоего прощения за все слово и дело, — благослови меня, мой друг! — Будет утешительно помолиться за тебя завтра — как раз когда ты начнешь свое путешествие. Бог даст, все уладится. Жалко, что ты не увидишь Гвардейский Экипаж. — После твоего вчерашнего письма мы решили послать Попова в Одессу с моею церковью и Андреева в Жмеринку с церковью для 4-го полка. — Интересно бы проехать дальше. — Посылаю тебе сегодня небольшой подарок (ящик для писем ждет твоего возвращения), — открой его 5-го вечером.