Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич. Страница 69

Хорошие известия от Иванова — настоящее благословение для начала твоей работы. Помоги тебе Бог, мое сокровище! Все теперь кажется пустяком, такая радость царит в душе. — Я с воскресенья не имею известий от старика. — Самарин все продолжает интриговать против меня. Надеюсь в скором времени составить для тебя список подходящих имен и уверена, что найду ему преемника до того, как он успеет еще навредить. — Как поживают иностранцы? Завтра увижу Бьюкенена, так как он мне опять принесет свыше 100000 р. из Англии.

Я получила письмо от m-me Бахерахт [340], где она просит, чтобы ее мужа не удаляли до конца войны. — Он достиг предельного возраста, но много помогает русским в Берне и проявляет много усердия. Может быть, ты будешь помнить это, когда Сазонов будет тебе о нем говорить? — Граммофон играет в спальне, там Мария и Анастасия. — Бэби спал всего 9 часов (с перерывами): он веселенький и мало страдает. — Я говорила Фредериксу, что не надо пока ничего устраивать для раненых в Ливадии, так как еще очень много свободных мест в Ялте. А теперь меня со всех сторон извещают из Крыма, что там все приготовлено. Спроси Фред., почему, ведь я не нахожу, чтоб это было теперь необходимо, — может быть, позднее. Скоро будут готовы мой военный санаторий и госпиталь в Ливадии — этого пока довольно.

Царское Село. 27 авг. 1915 г.

Мой родной, любимый,

Интересно, получаешь ли ты мои письма каждый день? Жаль, что ты так далеко, и проходящие теперь воинские поезда задерживают движение. Опять только 8 градусов, но солнце как будто собирается выглянуть. Удается ли тебе каждый день делать прогулку, или ты слишком занят? Бэби спал очень хорошо, просыпался только два раза на минутку, и рука гораздо меньше болит, к счастью; ушиба не видно, только опухоль, так что, я думаю, завтра он сможет одеться. Когда он нездоров, я гораздо больше его вижу, а это большая радость для меня (конечно, если он не страдает, что хуже всего).

Ольга и Татьяна вернулись из города после 7 час., так что я пошла в нижнюю церковь с Марией от 6 1/2 до 8 час. Сегодня утром я с двумя младшими пойду в верхнюю церковь в 10 1/2 час., а другие пойдут к службе вниз до 9 час.

Мой пост состоит в том, что я не курю, — я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь. — Мне хочется причаститься, и священник на это соглашается, — он говорит, что никогда не рано быть вновь у причастия и что это дает силы. Желающие из раненых солдат тоже будут причащаться. — В субботу годовщина закладки нашего камня! Графиня Граббе рассказала вчера Ане, что Орлов с женой в ярости от того, что их прогнали [341] — это возмутило многих в городе. Он ей также передал, что Н.П. займет его место (я была уверена, что он поместит это в газетах), — какой некрасивый поступок, после того как жена его пригласила Н.П. к себе и говорила с ним — таковы люди! Многие рады этому, те, кто знал его грязные денежные дела и то, как он позволял себе отзываться обо мне.

Будет ли у тебя время нацарапать хоть строчку? Мы не получаем известий, так как я предложила Н.П. не писать и не телеграфировать пока, в течение некоторого времени, после этой некрасивой истории в ставке.

Интересно, каковы новости? Вели им посылать мне опять телеграммы, прошу тебя, мой друг. Дорогой Бэби встал, наполовину одет, завтракал с нами за столом и играл с мальчиками. Он сегодня не хочет выходить, говорит, что чувствует еще маленькую слабость, а завтра выйдет. Он тебе не писал, потому что не мог держать бумагу левой рукой. Мы опять будем обедать наверху — там уютно и не так пусто без тебя, как внизу.

Ну, вот, сегодня утром я пошла с двумя младшими к обедне и молебну в 10 1/2час. Читались чудные молитвы за тебя Богородице и св. Серафиму. Оттуда мы пошли в наш лазарет. Все были на молебне в маленьком пещерном храме, так что и мы опять пошли. А сейчас в 6 1/2 час. идем ко всенощной. Я очень надеюсь причаститься в субботу, многие солдаты тоже пойдут, так что, дружок, прости меня, если я чем-либо огорчила или рассердила тебя, и за то, что так приставала к тебе все эти трудные недели. Я тебе протелеграфирую, если наверное буду причащаться, и ты тогда помолись за меня, как и я за тебя. Ведь все эти посты, церковные службы, ежедневные молебны — отчасти для тебя, а св. причастие будет особым благословением, и я буду чувствовать твою близость, мой дорогой ангел, мой муженек.

Посылаю тебе прелестную телеграмму от Володи, — я хочу, чтобы ты ее прочел.

Павел пил у меня чай, — он очень спокоен и мил. Говорил о себе, и я ему передала то, о чем мы говорили, что ты надеешься взять его с собой, и посылать его по поручениям. Он ни в каком случае не хочет быть назойливым или выскочкой, но жаждет тебе служить, не хочет приставать к тебе с письмом и просит меня тебе все это передать. Может быть, ты захочешь послать его в какой-нибудь армейский корпус под начальством хорошего генерала, — он на все согласен и полон самых лучших намерений. Обдумай и поговори с Алексеевым, а затем дай мне знать, пожалуйста. Мы говорили с ним о Дмитрии — не повторяй ему этого это его ужасно мучает и он очень недоволен тем, что тот навсегда застрял в ставке, и находит, что он ни за что не должен оставаться там, так как это вредно для него, портит его, и он чувствует себя там очень важной персоной. Павел очень недоволен, что он теперь приехал, и огорчен тем, что ты не осадил его раньше, вместо того, чтобы позволять ему вмешиваться в дела, которых он совсем не понимает.

Лучше всего, если он вернется в полк, мундир которого имеет честь носить и в котором служит.

Павел находит, что кавалергардам надо дать нового командира, так как раны теперешнего не заживают. Он все получил, все сделал, что мог, а полк не может оставаться без настоящего командира, с одними только юнцами. Он говорит, что можно назначить кого-нибудь хорошего с фронта, все равно, кто он, только бы был хорошим, — так что ты, м.б., и это обсудишь с Алексеевым (не с Дмитрием)?

Бьюкенен мне опять принес больше 100000 р. Он тебе желает всякого успеха. Не может больше выносить города, говорит, что очень трудно достать дрова. Он хочет уже теперь всем запастись, ждет уже два месяца, а теперь узнал, что ничего не прибудет. Следовало бы сделать заранее большие запасы, так как у нас масса беженцев, которые будут страдать от голода и холода. О, через какие мучения они проходят! Масса народу умирает по дороге, сбивается с пути, и всюду подбирают заблудившихся детей. Теперь я должна уезжать. Благословляю и целую тебя 1000 раз, очень, очень нежно, с горячей любовью!

Навсегда твоя старая

Аликс.

Когда же, наконец, закроют Думу? Почему твое присутствие для этого необходимо? То, что эти дураки так нападают на военную цензуру, только доказывает, насколько она необходима.

Сердечный привет Н.П.

Могилев. 27 авг. 1915 г.

Душка моя, бесценное Солнышко,

Сердечное спасибо за 2 твоих милых письма. Сколько времени проходит, пока они дойдут! Поезда ходят очень неаккуратно из-за колоссальной работы на линиях. С военной точки зрения, это одно из величайших наших затруднений.

Войска, военные материалы, провиант идут в одном направлении, а эвакуация и в особенности эти несчастные “беженцы” — в противоположном!

Нет возможности удержать этих бедных людей от оставления своих жилищ пред лицом наступающего неприятеля, так как никто не хочет рисковать, оставаясь в руках германцев или австрийцев. Кому не находится места в поездах, те идут или едут по дорогам, и так как наступают холода, то это паломничество становится страшно тяжелым; очень сильно страдают дети, и многие из них, к сожалению, умирают на дороге.

Все местные власти и члены разных комитетов трудятся и делают все, что могут, — я знаю это; но они откровенно сознаются, что всего не могут сделать. Мучительно думать, сколько неожиданных страданий принесла с собой война, не считая обычных бедствий, которые она всегда приносит!