Тайна России - Назаров Михаил Викторович. Страница 146

При этом Французская революция означала больше, чем начало новой эпохи во Франции. Европейские мыслители разных направлений (Кант, Фихте, Гегель) оптимистически связывали с ней начало мировой революции, "репетицию устроения совершенного государства" (Фихте). Гегель писал, что во Французской революции "явилось само содержание воли европейского духа".

Идеологией нового строя стал "Общественный договор" Ж.-Ж. Руссо. Государство перестало рассматриваться как подношение порядка, исходящего от Божией воли, а превратилось в продукт человеческой "Всеобщей воли". Это новое божество было названо «абсолютным», «святым», «неприкосновенным»; неподчинение ему карается. Вопрос о том, что представляет из себя эта человеческая воля, кто ее выявляет и выполняет, — "религия разума" оставляла в тени. А поскольку буржуазные революции дали иудеям политическое равноправие, в таком обществе резко усиливается их влияние вследствие давнего финансового превосходства…

Это создало предпосылки для наступления атеизма в мире более широким фронтом. Открытие нового материка, Америки, становится мощным катализатором этого процесса, давая возможность бегства из мира христианских запретов в дикий мир, где человек сам себе хозяин. Американская революция с обретением независимости (1776) символизирует новую цивилизацию, изначально основанную на тех же принципах, что и Французская революция, но совершенно свободную от европейского средневекового сдерживающего наследия. Так в Америке изначально устанавливается масонско-еврейская власть, отраженная в государственной символике этой страны.

В Европе же католическое сопротивление Просвещению продолжалось. Примирить два эти разных мира и дать приемлемое рациональное обоснование новой эпохе без резкого разрыва с христианством взялась философия немецкого идеализма. Но она стала делать это без привлечения христианского духовного опыта.

В частности. Кант стремился дать новое, «непоколебимое» обоснование нравственности, игнорируя святоотеческие труды и христианских мыслителей средневековья. Он начал с критики современных ему доказательств веры, построенных рационалистическим разумом, вовсе не стремясь опровергнуть веру, а лишь чтобы показать недостаточность разума. Но именно эти обличительные работы ("Критика чистого разума") и создали ему славу опровергателя бытия Божия. К сожалению. Кант так и не вышел за рамки рационализма, не учел в числе познавательных человеческих инструментов интуицию чем и ограничил свой огромный аналитический талант. Молитву он называет «суеверием». По сути дела, религия у него заменена самодовлеющей моралью: "По отношению к Богу никаких обязанностей нет".

Ученик Канта И.Г. Фихте в работе "О причине нашей веры в Божественное управление миром" пишет: "Собственно Богом является некий живой и действующий нравственный порядок. У нас нет надобности ни в каком другом Боге и мы не можем воспринять никакого другого". На первое место у Фихте выходит опять-таки героическое человеческое «Я», а "истинным божеством" становится человечество.

Следующий видный представитель немецкого идеализма Шеллинг уже в самой резкой форме набрасывается на "ненавистное, личное, индивидуальное существо, сидящее там на небе!. "Философия продолжает и завершает процесс творения", — гордо заметил он. Отсюда весь «творческий» пафос немецкого идеализма, особенно проявившийся у Гегеля.

Страх Божий, который святые отцы называли началом премудрости, Гегель ощущал как "деспотический Божий диктат". В его работах утверждается, что "христианству понадобилось запугать человека, сделать его больным и держать его в мысли… что он нуждается в спасении"… На место Бога Гегель ставит абсолютное «Я» и некий всемирный процесс, в котором находит себя "Всемирный дух": "Высший дух, ниспосланный с небес, должен возбудить в нас эту новую религию. Это будет последнее, величайшее деяние человечества!..

Как можно видеть, все эти представители "вершин немецкой философии" были не слишком образованны в христианском учении. Иначе бы и они, и масоны поняли, какое "Высшее существо" или «Дух» мерещился им в горделивых попытках "завершить процесс Творения" без Творца. (Впрочем, масоны это отчасти понимали: вскоре начинается разветвление масонства на атеистическое, не сознающее конечной цели атеизма, и «религиозное» сознательно поклоняющееся сатане как "противнику божественной деспотии" и "освободителю человечества".)

Таким образом, распространенные представления о немецком идеализме как мистической философии, полной глубочайшего смысла, "не соответствуют его настоящему существу", — заключает немецкий теолог Г. Зигмунд в книге "Борьба за Бога": [101] "Пробудившийся древнегерманский пантеизм сломил умиротворяющий талисман христианского креста". Хотя многие представители идеалистической философии (Кант, Фихте, Шеллинг) к концу жизни отреклись от атеизма, все же "все явление философии немецкого идеализма может быть понято только через историю его возникновения: ее исток — это восстание против господствующей христианской веры". "Основными чертами мышления идеализма… становятся выход из старой веры, прометеевская самонадеянность и страстное отрицание Живого Бога как Творца Вселенной, отыскание центральной точки в самом себе при испуганном отказе от неизбежных последствий этого….

Фейербах, Ницше и Маркс уже без испуга доводят немецкую философию до логических воинствующе-атеистических последствий: "Религия опиум народа"; "Христианство унижает и порабощает человека" и должно быть уничтожено.

Ницше знаменит не только кощунственными антихристианскими высказываниями (за которые его любят и нынешние неоязычники) — в этом он многое заимствовал у Гегеля, Фейербаха, Г. Гейне и Б. Бауэра. Однако Ницше не ограничился словами "Бог умер!. С предельной откровенностью он провозгласил также: "Да здравствует сверхчеловек!. Кто явится на земле в последние времена в образе «сверхчеловека», — православные люди знают: антихрист — человек, вмещающий в себя максимально возможную концентрацию зла и ненависти к Богу, выдавая при этом себя за "бога".

Немецкий философ В. Шубарт в книге "Европа и душа Востока" (1938) заключает, что "к этому в конечном счете неудержимо стремилось европейское развитие с XVI века: сделать Бога ненужным… и самому стать богом — вот тайное стремление западного человека… "Если бы боги существовали, как бы я вынес то, что я не бог? Значит, богов нет". В этих словах Ницше выболтал тайну Европы".

Г. Зигмунд тоже пишет, что "Ницше подпал под влияние демонической похоти, ищущей удовлетворения во власти, в мощи и силе и проявляющейся в желании разрушить, растоптать именно то, что до тех пор почиталось неприкосновенным и вызывало глубочайшее почтение… наконец, воспринять как Бога не что иное, как дьявола со всеми его последствиями и выводами, вытекающими из общения с ним". Последние записки Ницше показывают, что он действительно уверовал, что сделался богом Вакхом, что в его руке вся мировая история (он закончил свою жизнь душевнобольным). Таким образом, Ницше осмелился дальше всех пройти по личному пути атеизма, раскрыв его сущность ценою «сверхчеловеческого» эксперимента над самим собой.

Марксизм провел над людьми другой подобный эксперимент — коллективный, охвативший третью часть планеты. Маркс "поставил гегелевскую диалектику с головы на ноги", то есть перенес идейную первопричину бытия с Бога (или "Всемирного духа") — внутрь материи, которую наделил способностью рождать из самой себя смысл в виде «надстройки». Этим была закончена теоретическая задача "убийства Бога" в западной философии. На очередь ставилась необходимость практического создания «нового», атеистического мира. Правда, "старый мир" еще сопротивлялся, но по теории "исторического материализма" он был все равно «обречен» развитием своих производительных сил, поэтому было вполне оправданным ускорить его смерть насильственно.