Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 103

И тут Процаренус понял, что этот маленький человек, почти мальчик, с такими нежными ручками, этот инженеришко говорит правду: они будут драться.

- Взять контру, - велел Процаренус.

...Сыромятев сидел в узком купе за решеткой (купе было когда-то почтовым) и видел, как Ронека стащили под насыпь и застрелили тремя выстрелами в упор. Убили зверски, грубо и неумело. Кажется, когда поезд тронулся, Ронек был еще живым - он вдруг перевернулся и скатился по щебенке вниз под насыпь...

Сыромятев подумал и постучался в двери.

- Только до уборной... - сказал он часовому.

Под ногами пружинил пол. Один удар головою назад, и часовой рухнул навзничь. Вырвав из рук его винтовку, Сыромятев распахнул двери на задний тамбур, где стоял дежурный "максим", и штыком сбросил пулеметчика на свистящие рельсы.

- Всех! Всех! Всех! - остервенело ругался Сыромятев.

На выстрелы уже бежали из первых вагонов бравые "порученцы" Процаренуса - слишком горячие молодые люди. Сыромятев срезал их одной очередью вдоль вагона: всех, всех, всех!..

Струя свинца хлестала по коридору, кружились сорванные пулями шторы, летела щепа дверей, вдребезги разлетались зеркала и окна. Вагон был наполнен воем и грохотом.

Поезд дал тормоза. Оставив пулемет, Сыромятев на ходу спрыгнул с площадки, и, когда за ним кинулись в погоню, полковник уже скрылся в густой чаще, и только трещал вдалеке валежник.

* * *

Нагадив где только можно и наследив вдоль Мурманки грязью предательства и кровью честных людей, Процаренус покинул север и где-то затих.

Позже этот человек был разоблачен и судим.

Но это случилось позже. А сейчас...

Сейчас бронепоезд интервентов, пыхтя парами, стоял уже на путях Званки (отсюда до Петрограда было всего сто четырнадцать верст).

Глава двенадцатая

Нет, никуда не сдвинулись - опять то же место: Бабчор (высота No 2165), Македония, Новая Греция.

Здесь агония продолжалась.

* * *

Для него - для подполковника Небольсина - эта агония закончилась ужасно.

Вот как это случилось.

С утра на позиции подвезли подкрепление - стрелков из Ораниенбаумской пулеметной школы (еще старого выпуска, до революции). Выдали батальону завтрак: опостылевшие сардины в оливковом масле, пакеты сморщенных фиников, коньяку - по бутылке на каждого, что значило - атака, ибо в обороне давали по бутылке на двоих.

Над развороченной землей Македонии дымился пар: было очень рано, но земля уже трещала от жара...

- Пить! - стонали солдаты. - Когда уже подбидонят нам воду?

Воду не подвезли - бидоны с водой стояли за позициями, блестя боками, вызывая раздражение. Потом террайеры придвинули свои пулеметы к русским траншеям. Был дан сигнал подготовки, и в ордере на боевое положение батальона было сказано, что воду подвезут после атаки.

Небольсин перед атакой хрипло прокричал батальону из-под железного шлема:

- Вы понимаете! Если мы уйдем отсюда, то после победы Стран Согласия Россия потеряет право на территории, которые ей жизненно необходимы. Екатерина Великая - воистину великая женщина, хотя бы потому, что до конца своих дней стремилась на берега Босфора. Проживи она с Потемкиным еще лет десять, и нам, ребята, не пришлось бы сейчас торчать здесь. Прошло столетие, и мы, потомки суворовских чудо-богатырей, мы снова обязаны стучать и стучать в эти ворота... Вот - цель! Каски надеть, лишнего не брать...

- Сигнал дан, - прервали его.

Шлепнул в небо неяркий фальшфейер, альпийские рожки протрубили тревогу. Небольсин выдернул из кобуры длинный кольт:

- Разом! - и первым выпрыгнул из траншеи.

Пули сразу прижали его к земле, и он ящерицей заполз обратно за бруствер. Снова фальшфейер: повторный - для русских.

- Вперед... за мной!

Он бежал под свист пуль, и земля больно ударила его в лицо. Он заплакал тогда, лежа в расщелине, и понял, что он - один и никто больше за ним не пошел. И никогда уже не пойдет...

Атака сорвалась, а воду не подвезли. В наказание!

Люди умирали от жажды под беспощадными ливнями солнца... Тогда солдат Должной встал и пошел. Но пошел не вперед, а назад - прямо на сенегальцев.

- Тире муа сильвупле! - кричал он, добавив для верности по-русски: Стреляй, мать вас всех...

Должного исполосовали длинные очереди. С груди старого солдата сорвало пулями кресты. И в траншею, прямо в лицо Небольсина, так и шмякнуло "полным бантом", и этот бант, звенящий погнутыми Георгиями, был затоптан сумятицей батальона...

- Каковашин! - в ужасе закричал Небольсин. - Что ты делаешь, Каковашин? Опомнись...

Каковашин поднялся в рост, подкинул на руках тяжеленный "льюис" и грохнул очередью по кордонам ограждения.

- Четвертая, - призвал исступленно, - Особого назначения... не сдается! Герои Вердена! Кавалеры Георгия! Вперед...

Это была та знаменитая русская атака, о которой слагались в народе песни.

Русские пошли на прорыв. Прочь. К черту.

- Домой... домо-о-ой... Уррра-а-а!

Вечером, когда батальон загнали за колючую проволоку, когда они, обстрелянные с неба авиацией, лежали на раскаленной твердой земле, разрывая рубахи, чтобы перевязать раны, - вот тогда Небольсин и встретился с ними. Один на один. И на беду его это случилось возле сарая выгребной ямы...

- Дай пройти, - сказал он, уже почуяв беду.

- Проходи. - И его толкнули.

Весь ужас этого момента не пережить.

В полном одиночестве, мучимый зловонием, Небольсин стягивал с себя ошметки изгаженного навсегда мундира, рвал со своей груди ордена, сбрасывал их с себя, словно вшей. И тогда к нему подошли союзные офицеры. Нет, они люди были тактичные: никто даже не улыбнулся.

Суровый ирландец О'Кейли кинул ему новые солдатские бутсы. Майор Мочению подарил чистое белье - после стирки. Павло-Попович швырнул из бумажника триста - в итальянских лирах. Русских не было, но был один православный - грек Феодосис Афонасопуло.

- Виктор... - сказал он (единственный, кто рискнул подойти к осрамленному). - Виктор, прощай... Тебе надо было уйти отсюда раньше. Прощай, это тоже пройдет...

И чуткий грек, преодолев брезгливость, протянул ему руку.

Уходя прочь, Небольсин ни разу не обернулся.

В этот день он разлюбил Россию - и русских!

* * *

Так закончилась эта агония. По всей Европе русская армия была разбита и сломлена. Кем? Только не немцами. Русских за границей разбили сами же французы. Не желавшие сражаться были сосланы в Африку - марш-марш, через пустыни; их силком сдавали, как скот, в дисциплинарные батальоны Марокко. Непокоренных заперли в подвалы острова Экс, затерянного далеко в океане на скорбных путях Наполеона в его последнюю ссылку.

Кому теперь нужен офицер разбитой армии?.. Никому. И русский консул в Белграде (куда Небольсин добрался, шатаясь от жары и голода) сказал:

- Таких теперь много. Не вы один приходите к нам. К сожалению, ничем не могу помочь. Но сочувствую...

Военный атташе, генерал Мартынов пожалел его проще:

- Надо выспаться, - сказал. - Идите на конюшню...

На посольской конюшне, разворошив сено, Небольсин уснул под всхрапывание жеребцов. Утром встал, провел рукой по лицу, отряхнул с себя солому в ушел... В витрине магазина отразилось его лицо. Он не узнал себя. Да, теперь никто уже не скажет ему, как говорили раньше: "Я вас где-то видел..."

"Очень хорошо, - раздумывал Небольсин, покидая город. - И пусть никто меня не знает..."

На пустынной горной дороге дымчатые волы, по четыре в упряжке, волокли куда-то скрипящие возы-каруцы. Военным обозом командовал сербский офицер, и он остановил Небольсина.

- Эй, брат! Ты, никак, русский?

- Русский... будь оно проклято, это имя!

- Садись с нами, брат, - предложил серб. - Имя русского да будет свято на нашей земле. Мы никогда не забудем, что Россия для нас сделала...

"Цо-цо-цо!" Колеса шарпали по щебенке, стегали хвосты волов слева направо. Медленно тащился обоз. Сербы ломали жесткий хлеб, раздваивали пополам с русским овечий сыр, он пил их вино, говорил по-русски - его все хорошо понимали...