Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 139
Самокин оказался прав: отбунтовав сколько можно против Советской власти, северный мужик скоро уже начал точить топор на интервентов. Очевидно, такие парадоксы истории закономерны: надо было пройти через горнило интервенции, чтобы лотом ждать прихода Красной Армии, как ждут манны небесной.
Глава двенадцатая
Женька Вальронд открыл глаза, и его сразу затрясло от лютого холода. Он лежал в воде, а кто-то тащил его за ноги через кочки. Мичман задрал голову и увидел над собой круглую лунищу, блеск ковша Медведицы и лицо Павлухина.
- Стой, - сказал он. - Я жив...
- А мертвых и не таскали, - ответил ему Павлухин.
Мичман сел, разглядев перед собою обкатанные морем камни; ершилась под ветром вода Сухого моря, вдали чернел Мудьюг, уже чужой для него и далекий. И он опять упал на спину.
- Что со мною? - спросил безжизненно.
- Ничего, - ответил Павлухин. - Это бывает... контузия! Я тебя, мичман, всего общупал. Ты, слава богу, без дырок...
- Нет, - ответил Вальронд, - я умираю...
- Пройдет, - утешил его Павлухин.
- Я и правда умираю... У меня все болит.
- Все отбито, потому и болит. Шваркнуло нас прилично. Это с аэроплана. Ты бы видел, какой у тебя глаз...
Только сейчас Вальронд заметил, что ночной небосвод просвечивает над ним вполовину - второй глаз (правый, прицельный) затек в крови от удара.
- Спасибо каучуку, - продолжал Павлухин. - Если бы не каучук, то прицел так бы и въехал тебе в глаз... Ослеп бы!
Вальронд долго лежал молча, а болотные кочки под его телом медленно, словно губка, выжимали из себя воду, и мичмана опять затрясло от холода. Знобило.
- Как ты меня через пролив перекинул?
- Дотянул... доску нашел.
- Спасибо, - сказал Вальронд. - Ты слышишь, что я говорю?
- Слышу... Мы люди свои, к чему благодарить?
- Англичане прошли? - спросил он снова.
- Уже в Архангельске.
- А как же... фарватер?
Павлухин ничего не ответил. Потом сказал:
- Евгений Максимович, как хошь, а подыхать здесь смыслу нету. Вставай, и - поволокемся.
- Куда? Ты знаешь, куда нам идти?
- Да ничего я не знаю. Вот только штаны у тебя, мичман, ни для города, ни для дачи. Белые да грязные. В кровище твоей... Ведь нас заберут сразу, как увидят... За штаны твои и заберут!
- Их можно снять, - рассудил Вальронд, отстегивая клапан.
- Так что же ты? Совсем без штанов пойдешь? Совсем худо... Иди уж так, в этих. А коли деревня какая встретится - попросим.
- Так тебе и дали, только попроси!
- А не дадут - с тына скрадем. Нам терять уже нечего...
На рассвете, бредя вдоль топкого берега, выбрались к Корабельному устью, - начиналась дельта Северной Двины, и были уже видны рабочие пригороды. Там запани, лесопилки, рушатся там в воду накаты сахарных бревен. Немного обсушились после ночи; обкусанные комарами, потащились далее.
Было чудесное утро. В заплесках тихо и сонно ворочалась сытая рыба. Шелестели камыши. И вдруг за островами выросли знакомые трубы и мачты. Пять труб - все с дымом: кочегары шуровали...
- Смотри, смотри, мичман... "Аскольд"!
Да, это был "Аскольд". Он прошел совсем рядом, направляясь в Архангельск, и английская речь долетела с его высокого мостика, и под гафелем колыхался флаг Британии...
- Фасон держат, - скрипнул зубами Павлухин. - Будто в очко наш крейсер выиграли...
Вальронд - словно онемел. Долгим взглядом проводил "Аскольд", пока он не скрылся в зеленых излучинах дельты.
- Этого, - сказал, - я им никогда не прошу... Идем!
Теперь он перестал говорить о смерти. Оживал.
Одинокий рыбак сидел в баркасе, ловил рыбу удочкой на Кузнечихе. Павлухин пристал к нему как банный лист:
- Слышь, дед, махнемся штанами! Белые - на твои... а?
Старый рыбак с подозрением глядел на двух людей, вылезших, словно лешие, из кустов. Штаны у старика были из полосатой нанки - самые простецкие штаны, все в пятнах дегтя.
- Ты что, мил челаек? - кипятился он. - Моим штанам износу не предвидится. Еще до войны справил, и даже сзаду не протерлись... Да меня старуха из дому высвистнет, коли я белые надену... Кальсоны это, а не штаны... Куда хоть путь-то держите?
- Да в Архангельск вроде бы... А что?
Дед присмотрелся к ним внимательнее:
- А этот приятель твой... из каких народов будет?
- Национальность-то? Да большевик, - соврал Павлухин.
- Так на кой вам ляд сдался Архангельск? Вашего брата там еще с вечера повыловили. Такая облава была, что не приведи бог. Уже все баржи забили арестантами...
- Дай ты штаны нам! - прицепился Павлухин. - Ну, если совесть жива в тебе, снимай портки.
- Ой, молодой человек, - вздохнул старик, расстегивая ремень. Опозоришь ты меня на старости лет...
Перекинулись штанами. Вальронд надел стариковские, рыбак со стыдом и отвращением натянул, на себя белые. Сказал: "Тьфу ты!" - и отгреб поскорее на середину реки: как бы чего еще не попросили.
Пошли дальше. Павлухин шел-шел и вдруг расхохотался.
- Ну и вид у тебя, мичман! Жаль, зеркала нету... Под глазом фонарь, во такой, сам ты - словно швейцар с похмелюги, а штаны на тебе в деликатную полосочку...
Вдоль всей Кузнечихи долго высматривали лодку, чтобы переправиться в Соломбалу, где Павлухин надеялся на матросов или на Мишу Боева - помогут. Вальронд же настаивал на свидании с Дрейером, но Павлухин справедливо решил, что Дрейер вряд ли остался с белыми в Архангельске. Лодки для переправы, однако, не нашлось. Сами не заметили, как очутились среди крестов и надгробий чистенького лютеранского кладбища. Осторожно вышли за ограду и оказались на улочках Немецкой слободы, - это уже Архангельск.
- Я засыпаю, - сказал Вальронд.
- А я жрать хочу, - отозвался Павлухин.
Итак, сами того не желая и даже боясь этого, они попали в Архангельск, но Соломбала лежала за рекой Кузнечихой, и пройти через весь город было рискованно: сцапают. Вальронд снова затянул Павлухина за ограду кладбища. Сначала он присел, а потом и лег - прямо на могилу коммерции советника фон Шмутцке, закрыл глаза.
- Поспим до вечера, - предложил, - а когда стемнеет...
Надгробная плита, чуть-чуть поросшая мягким мохом, казалась ему такой удобной, так хорошо ее прогрело солнышком, век бы лежал, не вставая... И, закрыв глаза, мичман стал задремывать. Наисладчайше!
- Ну, это маком, - тянул его с могилы Павлухин. - Надо что-то делать. Вставай, мичман, нашел время дрыхнуть. Будем искать.
- Ищи. Ты же партийный. У тебя должны быть связи.
- Есть связи, и Мишка Боев, и Карл Теснанов... Неужели так уж всех переарестовали? Пойдем, - решился Павлухин. - Нарвемся коли, так я буду палить, живым не сдамся. А ты - как хочешь...
- Разговорчики, - потянулся Вальронд, вставая с могилы. - Эх ты, энтузиаст! Надо выбираться сразу на юг - к армии...
Немецкая слобода - тихая. Прохожих немного: мир обывателей и контор. Прошел сводный патруль: чехи, англичане, русские. Посмеялись над Вальрондом, одетым странно, и миновали без задержки.
- Я, кажется, становлюсь смешон, - оскорбился мичман. Сзади - крик, хриплый, пропитый:
- Господин Вальрондов, стойте-кось!
Рывком вжался в забор, в руке Павлухина блеснул наган-За ними, не спеша переставляя ноги обутые в теплые валенки, шаркал по деревянным мосткам дворник. Обратился он к Павлухину:
- Господин Вальрондов, вас просют...
- А кто это его просит? - спросил Павлухин, озираясь.
- Барыня просют. Сама собой - просто объедение барыня... Вадбольская встретила их стоя посреди комнаты; из жесткого воротника фасона "медичи" поднималась ее стройная шея; где-то за стенкой стрекотала швейная машинка, и печально пела швея:
Уеду я в Норвегию,
Поплачу у елей,
Не нежили родители
Нет неги от людей...
Тонкая улыбка тронула губы молодой женщины.
- Я видела вас обоих у окна. И по тому, как вы вели себя при встрече с патрулем, я поняла... Я поняла то, чего не понял союзный патруль. Что ж! Княгиня поправила на плечах мантильку. - Услуга, мичман, за услугу... Итак, куда вам надобно?