Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 173

Вальронд, между прочим, не пролил крови в эту боевую зиму. Вот клопы его здорово пососали, - это верно. С окончанием навигации на реках, когда было поработало изрядно, его плавучая батарея вмерзла в лед возле Котласа. Мичмана оставили при зимующих батареях, вроде образованного сторожа: охраняй и властвуй! И началась деревенская жизнь - ни шатко ни валко... Все книжки на сто верст в округе были прочитаны. Утром он просыпался, глядел в заиндевелое оконце и чесался - сердито.

- Спятить можно! - говорил он.

Но уже задувало от Вятки ростепельным ветерком, и это дуновение весны было для него как зуд.

- Мне скоро двадцать восемь лет, - сообщил Вальронд.

- Это ты к чему? На подарок напрашиваешься?

- Я вшивый и распух от долголежания. В мои годы валяться по грязным полатям просто стыдно. Я совсем не нанимался к большевикам, чтобы меня в коробку с ватой укладывали...

- Стыдно. Верю, - согласился Самокин. - Дождись навигации.

- Ха! - сказал ему Вальронд. - На Двине все еще с осени забросано английскими минами. И есть новинка - мины магнитного действия. Ты думаешь, мы из Котласа высунемся? Да мы так и сгнием тут на приколах. Магнитные мины без якорей всплывают с грунта прямо под днище корабля, который имеет несчастие проходить над миной. Фук - и ты уже в дамках! Нужны особые приборы, которых мы еще не изобрели. Так вот, Самокин, по-товарищески прошу тебя, как аскольдовец аскольдовца, - отправь ты меня куда-нибудь... А?

- Вот что, - сказал Самокин. - Иди сейчас в баню, потом я выпишу тебе паек на дорогу, и убирайся прямо на Онежское озеро. Ты птица водоплавающая, и на Онеге тебе будет пошире, чем здесь, на Двине-матушке! И воевать будут крепко. И с финнами. И с англичанами. Ну, и с нашими русопятыми... Поедешь?

- Где баня? - спросил Вальронд.

Но случилось иначе.

Паек был съеден за время пути, а на Онежской флотилии, созданной большевиками, оказался большой запас военморов - целая рота.

- Товарищ, - сказали Вальронду, - у нас кормить тебя нечем: каждый лишний рот в тягость. Езжай до Петрозаводска, там артиллеристы нужнее.

Опять судьба-злодейка отпихивала мичмана от воды - на рельсы, на шпалы. Злой и голодный, Вальронд очутился в Петрозаводске, когда финны уже стали просачиваться по лесам. Спиридонова в городе не было, он воевал у станции Масельгской, где шли упорные бои. Вальронду сообщили, что в отряде имеется одна бесхозная пушка, и велели выезжать - сразу же. В том же направлении - к фронту - летел один "ньюпор".

- Найдите военлета Кузякина, - подсказали Вальронду. Военлет Кузякин смотрел на мичмана таким манером: левый глаз почти закрыт, правая бровь вздернута, и через лоб кверху от переносья бежит суровая морщина. Вальронда покоробило.

- Что ты так смотришь, будто прицеливаешься в меня?

Кузякин, тяжело вздохнув, пытался разгладить морщину.

- На кой ты мне сдался, чтобы в тебя целиться? Я на земле еще никого не угробил... Однако вот французы не правы, что морщины бывают от улыбок. У меня дело другое: как в четырнадцатом году прицелился - так с тех пор и целюсь. Так что не пугайся!

Кузякин летел на фронт прямо из госпиталя. Он не мог нагибаться и потому заставил Вальронда таскать в самолет тяжелые контейнеры с листовками и стрелами.

- Как нагнусь - режет. Сижу - ничего.

- А где тебя ранило?

- Да сволочь тут одна... Штыком меня пырнул! Говорят, что в ревтрибунале его к стенке приставили. Только - напрасно, ежели так. Дураков надо пороть. Из дураков надо составлять особые колонии и там учить их уму-разуму... Садись, морской, полетим!

Под ногами Вальронда елозил по днищу фюзеляжа тяжелый ящик со стрелами, откованными рабочими на Онежском заводе. Мичман подержал одну стрелу и пустил ее за борт. Тонко зыкнув, стрела пошла планировать над лесом, быстро пропадая вдали.

- Эй, рыцарь! - похлопал Вальронд пилота по спине. - А ты не примитивничаешь ли со стрелами?

- Лучше бомб действует! - прокричал Кузякин на ветер. - Ежели особенно тучей их выпустить... на пехоту! А сила такая, что всадника пробивает насквозь и стрела вылезает из пуза лошади... Лучше бомб, говорю тебе!

Они летели низко над лесом: круглые блюдца белых озер, первая моховая зелень; тянулись за крылом косяки птиц - на север, на север... Вальронд следил за тенью "ньюпора", летящей по земле далеко внизу, и ему вспоминались яркие тропики, дурман Сингапура и знойная Палестина, где их душило хамсинами, - но все это было не то, как-то не так ласкало и тешило душу. А здесь, на севере, чудный воздух! Роскошный климат! Недаром Петр Первый открыл первый курорт в России именно в этих местах, над которыми они пролетают сейчас. Женьке Вальронду очень хотелось связать свою дальнейшую жизнь и службу на флоте именно с русским севером...

Кузякин молча вел "ньюпор", и серебристый нос машины плотно прессовал перед собой воздух и пространство. Но вот аэроплан круче пошел вниз, со свистом натянулись под напором ветра растяжки плоскостей. Плавно наплывала земля, вдалеке блеснули рельсы Мурманки, и Вальронд спросил:

- Уже?

- А как ты думал? Уже...

На земле их встретил Спиридонов, измученный, с повязками на руке и на голове. Его шатало от потери крови и голода. Однако он нашел в себе силы, чтобы улыбнуться - и Вальронду, и Кузякину.

- Тиф? - спросили они его.

- Нет. Вши есть, а тифа нету... Кузякин, - сказал он пилоту, - ты не ломайся: слова эти о "Старом друге", даже черепушку с костями - черт с ними, оставь. Пускай тебя англичане боятся! Но красные звезды нарисуй на крыльях. Иначе я не ручаюсь, что мы тебя не подстрелим...

Кузякин согласился: на крыльях появились красные звезды. Но эти яркие звезды плохо вязались с черепом и костями! Тоща, печально вздохнув, пилот замазал мрачные атрибуты смерти.

- А "Старого друга" не трону! - заявил упрямо. - Машину можно называть как хочешь. Пускай ко мне не цепляются! Я буду воевать, как мне нравится: в небесах начальства нету...

Спиридонов вдруг обрушился на Вальронда:

- Флотский! А ты чего разлегся здесь кверху пузом?

Вальронд скинул с лежанки распухшие ноги:

- Товарищ Спиридонов! Ведь я все-таки природный артиллерист. А что мне здесь показали? Пушку, у которой затерян ударник. Я могу стрелять из нее всю жизнь - и ни разу не выстрелю! Ибо боек, как вам известно, разбивает капсюль, и происходит от этого выстрел. Чем же я его буду пробивать? Пальцем?..

- Незадача, - сказал Спиридонов. - Но другой у нас нет. Валяйся тогда. Может, с бою добудем тебе артиллерию исправную...

С улицы шагнул в избу капитан Кузякин, сказал:

- Спиридонов, я у тебя мичмана забираю.

- Куда?

- В деревню.

- Зачем?

- Самогонку варить будем. Ведер десять... для начала!

Спиридонов даже растерялся, а Вальронд обрадовался:

- Это как понимать, Кузякин?

- А так и понимай. Бензина-то нет! Полечу на самогонке...

В соседней карельской деревне, сидя в амбаре, до утра варили из картофельной барды крепчайший самогон. Над лесом просветлело солнечно и радостно, запели птицы, когда пошел первач - горячий и прозрачный.

- Давай тяпнем по первой, - предложил Кузякин. - А потом я газолином все разведу, тогда уж пить нельзя{30}.

Они вернулись в отряд только вечером, неся полные бидоны звериной "казанской смеси". Успели и выспаться в деревне.

- Никак трезвые? - удивился Спиридонов. - Ай да молодцы! А я было уже крест на вас до субботы поставил...

Залив бензобаки горючим, Кузякин попросил Спиридонова показать ему на карте, где находятся англичане, где французы, где русские. Вальронд помог военлету разобраться с тюками иностранной литературы.

- Вот это на английском, - сказал. - Не спутай!

- Ясно. Ну, а французский-то малость отличаю...

- Не ошибись, - вмешался Спиридонов, - да не сбрось французам по-английски, а британцам - наоборот. Тогда все это дело на подтирку пойдет... А для наших бандитов возьмешь чтение?