Женщины Цезаря - Маккалоу Колин. Страница 34

Конечно, Брут регулярно виделся с Юлией. Официально став мужчиной в шестнадцать лет, Брут с отвращением воспринял беременность матери. У него, мужчины, — мать, которая все еще… все еще… О боги, какое смущение, какое унижение!

Но Юлия смотрела на случившееся по-другому.

— Как это хорошо для нее и для Силана, — говорила нареченному эта девятилетняя девочка, нежно улыбаясь. — Ты не должен на нее сердиться, Брут, правда. Что, если бы после двадцати лет брака у нас с тобой появился еще один ребенок? Ты понял бы гнев своего старшего сына?

Кожа у него сделалась еще хуже, чем год назад. Всегда воспаленная. Желтые прыщи, красные прыщи. Они чесались, горели. Их приходилось выдавливать, а потом отдирать корки. Ненависть к себе питала его отвращение к положению матери. Ему трудно было ответить на разумный, доброжелательный вопрос невесты. Брут хмурился, что-то ворчал, но потом неохотно сказал:

— Да, я понял бы его гнев, потому что сам сейчас чувствую себя так. Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

— В таком случае начало положено, этого пока достаточно, — сказала мудрая малышка. — Бабушка объяснила мне все. Сервилия уже немолода, ей потребуется много помощи и сочувствия.

— Я попытаюсь, — сказал Брут, — ради тебя, Юлия.

И ушел домой, чтобы попытаться.

Все это перестало иметь значение, когда у Сервилии появился долгожданный шанс осуществить самую заветную мечту. Не прошло и двух недель после рождения Терции, как Цепион навестил Сервилию и сообщил своей сестре интересную новость.

Выбранный одним из городских квесторов, он получил в начале года назначение — помогать Помпею в кампании против пиратов, но не думал, что эта работа повлечет за собой необходимость уехать из Рима.

— Однако меня посылают с поручением, Сервилия! — похвастался он, такой счастливый. — Гнею Помпею требуется много денег, и он хочет, чтобы деньги и все счета и сметы доставили ему в Пергам. И везти их должен я. Разве это не замечательно? Я смогу проехать через Македонию и там увижусь с братом Катоном. Я так скучаю по нему!

— Рада за тебя, — равнодушно отреагировала Сервилия.

Ее совсем не занимала любовь Цепиона к Катону, поскольку она постоянно слышала об этом вот уже двадцать семь лет.

— Помпей не ждет меня раньше декабря, так что если я отправлюсь сейчас же, то смогу провести с Катоном много времени, а потом двинусь дальше, — с воодушевлением продолжал Цепион. — Погода продержится еще, пока я не покину Македонию, и я смогу продолжить путь по суше. — Он поежился. — Ненавижу море!

— Я слышала, теперь море свободно от пиратов.

— Спасибо, но я предпочитаю твердую землю.

Затем Цепион захотел познакомиться с маленькой Терцией. Он стал гулькать с ней, как разговаривают с младенцем, делая это из чувства искренней симпатии к ребенку и уважения к матери. Он сравнивал ребенка своей сестры со своим собственным, тоже девочкой.

— Красивая малышка, — заметил он, собираясь уходить. — Тонкие черты. Интересно, от кого она унаследовала их?

«Ох, — подумала Сервилия. — А я-то обманывала себя, считая, что только я заметила сходство девочки с Цезарем!» Но хотя в Цепионе и текла кровь Порция Катона, он не был злым, так что его замечание было невинным.

Ум Сервилии переключился с этой мысли на другие, более привычные: на то, что Цепион явно не заслуживает привилегии быть наследником золота Толозы. И опять Сервилией овладела жгучая обида. Почему ее собственный сын, Брут, не может наследовать Цепиону, кукушонку, подкинутому в их семейное гнездо? Кровный брат Катона — не ее кровный брат.

Прошли месяцы, прежде чем Сервилия смогла сосредоточиться на чем-то, кроме предательства Цезаря, который женился на этой молодой и восхитительно красивой дурочке. И теперь размышления о судьбе золота Толозы вошли в совершенно другое русло, незатемненное эмоциями, вызванными Цезарем.

Она выглянула в открытое окно и увидела Синона, который беспечно прохаживался по колоннаде в дальней стороне сада перистиля. Сервилия любила этого раба — естественно, не плотской любовью. Он принадлежал ее мужу, но вскоре после их свадьбы она нежно попросила Силана отдать Синона ей. Получив согласие, она позвала Синона и сообщила тому об изменении его статуса. Она ожидала увидеть на его лице выражение ужаса… или еще что-то. Это «еще что-то» она и увидела и с тех пор полюбила Синона. Потому что он воспринял новость с радостью.

— Необходимо иметь человека, чтобы узнать его, — нагло заметил он.

— Если это так, Синон, то запомни: я — твоя хозяйка, и я имею тебя.

— Понимаю, — ухмыльнулся он. — Это даже хорошо. Пока моим хозяином оставался Децим Юний, я всегда чувствовал искушение зайти слишком далеко, а это означало бы мою гибель. Но, зная, что моя хозяйка — ты, я всегда буду помнить о том, что должен следить за собой. Очень хорошо, очень хорошо! Помни, госпожа, ты можешь мне приказывать.

И время от времени она приказывала ему. С детства она знала, что Катон не боится абсолютно ничего, кроме больших волосатых пауков, которые доводят его до такой паники, что он теряет дар речи. Поэтому Синону нередко разрешали покидать Рим в поисках больших волосатых пауков. Ему очень хорошо платили, когда удавалось подкинуть их в дом Катона — в его постель, на ложе, в ящики стола. И ни разу раба Сервилии не застукали за этим занятием.

Родная сестра Катона, Порция, которая вышла замуж за Луция Домиция Агенобарба, до ужаса боялась жирных жуков. И Синон ловил жирных жуков и подбрасывал их в тот дом. А иногда Сервилия приказывала ему подбрасывать в эти дома тысячи червей, блох, мух или сверчков — вместе с анонимными записками, содержащими проклятия червей или проклятия блох. Пока Цезарь не вошел в жизнь Сервилии, это забавляло ее. Но с тех пор как у нее появился Цезарь, подобные проказы потеряли для нее интерес, и Синон был предоставлен самому себе. Тяжелым трудом он не занимался, разве что добывал насекомых-паразитов, поскольку находился под защитой госпожи Сервилии.

— Синон! — позвала она.

Он остановился, обернулся и рысцой побежал по колоннаде. Вот он обогнул угол и приблизился к окну ее гостиной. Симпатичный человек. Обладает определенной грацией и слегка небрежной манерой поведения. Он нравился тем, кто не знал его хорошо. Силан, например, продолжал высоко ценить его. И Брут — тоже. Худощавый, смуглая кожа, светло-карие глаза, светло-каштановые волосы. Остроконечные уши, острый подбородок, длинные, тонкие пальцы. Неудивительно, что многие слуги при виде этого раба делали охранительные знаки, чтобы оградиться от злого духа. В Синоне было что-то от сатира.

— Госпожа? — произнес он.

— Затвори дверь, Синон, потом закрой ставни.

— Одну минуту, хозяйка! — подчинился он.

— Сядь.

Он сел, устремив на нее взгляд, нахальный и выжидающий. Пауки? Тараканы? Может быть, она дойдет наконец до змей?

— Как тебе понравится быть свободным, Синон, да еще с кошельком, полным золота? — спросила она.

Такого он не ожидал. На какой-то момент сатир исчез и показался другой квази-человек, еще менее привлекательный, чем сатир, — существо из детского ночного кошмара. Потом и оно исчезло. Синон просто смотрел на Сервилию настороженным взглядом, с интересом.

— Мне бы это очень понравилось, госпожа.

— Ты имеешь представление о том, что я могу попросить тебя сделать за подобную награду?

— По меньшей мере, убить кого-нибудь, — без промедления ответил он.

— Именно так, — подтвердила Сервилия. — Поддашься соблазну?

Синон пожал плечами.

— Кто бы не поддался в моем положении?

— Чтобы убить, надо иметь смелость.

— Знаю. Но у меня она есть.

— Ты — грек, а все греки лишены чести. Я хочу сказать, что греков легко перекупить.

— Меня нельзя перекупить, госпожа, если все, что я должен сделать, — это убить, а потом скрыться с кошельком, полным золота.

Сервилия возлежала на ложе. Она не шевельнулась в течение всего разговора. Но, получив ответ, она выпрямилась. Взгляд ее стал неподвижным, холодным.