Женщины Цезаря - Маккалоу Колин. Страница 4

— Ты имеешь в виду Лукулла? — уточнила Муция Терция, жена Помпея.

— Нет, его нельзя обвинить — по крайней мере, в этом, — возразила Теренция. — Думаю, его больше заботят царь Тигран и Армения, чем что-либо происходящее в Риме, за исключением всадников, которые не могут толком собрать налоги в его провинциях.

— Она намекает на Бибула, ведь он вернулся в Рим, — произнесла величественная фигура, занимавшая лучшее кресло. Единственная среди разноцветной группы, она была с головы до ног одета в белое. Драпировки скрывали все женские прелести, которыми, возможно, обладала гостья. На ее царственной голове красовалась корона из семи рядов чистой шерсти, скрученной в жгуты. Тонкая вуаль, накинутая на корону, взлетела, когда она резко повернулась, чтобы взглянуть на двух женщин, восседавших на ложе. Перпенния, старшая весталка, фыркнула: — О бедный Бибул! Он не в силах прикрыть наготу своей злобы.

— Возвращаясь к тому, что я говорила, Аврелия, — вновь подала голос Теренция. — Если твой рослый, красивый сын делает своими врагами щупленьких, маленьких человечков вроде Бибула, то только он сам виноват в том, что по его поводу злословят. Ведь это верх безрассудства — осмеять человека перед товарищами, назвав его «блохой»! Бибул — враг на всю жизнь.

— Какая чепуха! Это произошло лет десять назад, когда оба они были почти подростками, — сказала Аврелия.

— Перестань! Ты же хорошо знаешь, насколько низенькие люди чувствительны к прозвищам, намекающим на их рост, — отмахнулась Теренция. — Ты, Аврелия, — из старинной семьи политиков. Вся политика строится на общественной репутации человека. А твой сын сильно подорвал общественную репутацию Бибула. Люди продолжают называть его Блохой. Он никогда не забудет этого и не простит.

— Не говоря уже о том, — едко добавила Сервилия, — что клеветнические обвинения Бибула охотно выслушивают такие существа, как Катон.

— А что именно говорит Бибул? — сквозь зубы спросила Аврелия.

— О, ну например… что вместо того, чтобы возвратиться из Испании прямо в Рим, твой сын поехал в Италийскую Галлию и стал подстрекать к мятежу людей, которые не имеют римского гражданства, — сообщила Теренция.

— Это абсолютная чушь! — возмутилась Сервилия.

— И почему же это чушь, почтенная матрона? — произнес низкий мужской голос.

В комнате вдруг стало очень тихо. Маленькая Юлия выбежала из своего угла и бросилась к вошедшему.

— Папа! Папа!

Цезарь поднял ее, поцеловал в губы, в щеку, крепко прижал к груди, с нежностью погладил ее белые, словно покрытые инеем, волосы.

— Как поживает моя девочка? — спросил он, улыбаясь только ей одной.

— О, папа! — только и могла ответить Юлия, уткнувшись в плечо отца.

— Так почему же это чушь, уважаемая матрона? — повторил свой вопрос Цезарь, удобно устроив ребенка на руке.

Теперь, когда он смотрел прямо на Сервилию, улыбка исчезла даже из его глаз. Судя по его взгляду, Цезарь признавал в Сервилии женщину, но не придавал этому значения.

— Цезарь, это — Сервилия, жена Децима Юния Силана, — представила гостью Аврелия, очевидно отнюдь не оскорбленная тем, что Цезарь не нашел времени поздороваться с ней, его матерью.

— Так почему, Сервилия? — снова спросил он, кивнув, когда мать представила ему эту женщину.

Она ответила спокойно, ровным голосом, тщательно отмеривая слова, как ювелир — золото:

— Потому что в этом слухе отсутствует логика. Для чего тебе обременять себя мятежом в Италийской Галлии? Положим, ты разговаривал с людьми, не имеющими гражданства, и обещал им действовать от их имени, добиваясь, чтобы они получили право голоса. Такое поведение пристало римскому аристократу, который намерен стать консулом. Ты просто набирал себе клиентов, что правильно и похвально для патриция, поднимающегося по политической лестнице. Я была замужем за человеком, который подстрекал людей к мятежу в Италийской Галлии, поэтому я знаю, чем это заканчивается. Для Лепида и моего мужа Брута жить в Риме Суллы стало невыносимо. Их карьеры потерпели крах, им нечего было терять. В то же время твоя карьера только начинается. Следовательно, на что ты мог надеяться, разжигая мятеж в римских провинциях?

— Истинная правда, — подтвердил Цезарь, и в его глазах, которые Сервилия сочла немного холодными, блеснула веселая искорка.

— Конечно, правда, — отозвалась она. — Насколько мне известно твое положение, я могу сделать единственный вывод из всего мной услышанного: если ты действительно находился в Италийской Галлии и общался там с не-гражданами, значит, ты набирал себе клиентов.

Запрокинув голову, он рассмеялся. Он выглядел величественно — и, подумала Сервилия, очень хорошо знал, что у него величественный вид. Этот человек не сделает ни единого жеста, предварительно не рассчитав, какой эффект это произведет на аудиторию. Сервилия понимала его интуитивно. Но он ничем не выдал того, что его искренняя веселость в действительности была следствием холодного расчета.

— Это правда, я набирал клиентов, — признал он.

— Тогда все в порядке, — молвила Сервилия, улыбнувшись левым уголком маленького рта. — Никто не может упрекнуть тебя за это, Цезарь.

Затем с важным видом она добавила чуть снисходительно:

— Не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы в городе циркулировала правильная версия.

Но это уже было слишком. Цезарь не мог допустить, чтобы его опекала Сервилия, даже если она происходит из патрицианской ветви рода Сервилиев. Бросив на нее презрительный взгляд, он отвернулся и уставился на Муцию Терцию, которую еще прежде приметил среди женщин, жадно внимавших беседе. Цезарь опустил Юлию на пол и приблизился к Муции Терции. Взяв ее руки в свои, он сердечно поздоровался с ней.

— Как поживаешь, жена Помпея?

Она смутилась, что-то пробормотав в ответ. Затем настал черед Корнелии Суллы, дочери Суллы и двоюродной сестры Цезаря. По очереди Гай Юлий Цезарь здоровался с присутствующими дамами. Он был знаком со всеми, кроме Сервилии, которая с восхищением следила за ним, оправившись от шока после того, когда он столь резко оборвал беседу. Даже весталка Перпенния поддалась его обаянию, а что касается Теренции, эта грозная матрона положительно поглупела! Но вот осталась только его мать. К ней он подошел последней.

— Мама, ты изумительно выглядишь.

— У меня все хорошо. А ты, — добавила она своим сухим, прозаичным голосом, — похоже, успокоился.

«Это замечание в какой-то степени ранило его, — удивленно подумала Сервилия. — Ага! И здесь имеются свои подводные течения!»

— Я совершенно оправился, — спокойно ответил он, садясь на ложе рядом с матерью, но подальше от Сервилии. — По какому поводу собрание?

— Это наш клуб. Раз в неделю мы сходимся у кого-нибудь в доме. Сегодня — моя очередь.

При этих словах Цезарь поднялся, чтобы уйти, извинившись за свой вид: он прямо с дороги. Сервилия подумала, что никогда не видела путешественника в такой безупречно чистой одежде. Но прежде чем он покинул комнату, Юлия подошла к нему, ведя за руку Брута.

— Папа, это мой друг Марк Юний Брут.

Широкая улыбка, сердечное приветствие. Брут был приятно поражен. «Без сомнения, и эта сердечность тщательно рассчитана», — подумала Сервилия, испытывая боль.

— Твой сын? — спросил ее Цезарь через плечо Брута.

— Да.

— Есть ли у тебя сыновья от Силана?

— Нет. Только две дочери.

Одна бровь взлетела вверх. Цезарь усмехнулся. И вышел из комнаты.

После его ухода беседа как-то не клеилась, всем стало скучно. И задолго до обеденного часа дамы начали расходиться. Сервилия нарочно медлила, чтобы уйти последней.

— У меня есть дело, которое я хотела бы обсудить с Цезарем, — обратилась она к Аврелии, стоя у порога.

Брут прятался за ее спиной, кидая робкие взгляды на Юлию.

— Для меня было бы неприлично явиться на прием вместе с его клиентами, поэтому я попросила бы тебя организовать нашу личную встречу. И чем скорее, тем лучше.

— Конечно, — сказала Аврелия. — Я извещу тебя.