Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин. Страница 122

Еще ребенком Тигран был заложником у парфянского царя и жил в Селевкии-на-Тигре, далеко от Армении. Когда его отец умер, он оказался единственным сыном, оставшимся в живых, но царь парфян потребовал огромный выкуп за то, что он отпустит молодого Тиграна, — семьдесят долин в богатейшей части Армении, которая называлась Мидийская Атропатена. Теперь Тигран направился в Мидийскую Атропатену и вернул те семьдесят долин, богатых золотом, ляпис-лазурью, бирюзой и плодородными пастбищами.

Однако он обнаружил, что у него недостаточно несейских коней для растущего количества катафрактов. Эти странные кавалеристы с полным вооружением были закованы с головы до ног в стальные латы, равно как и их лошади, которые должны быть очень сильными и крупными, чтобы выдерживать такой вес. Поэтому на следующий год Тигран вторгся в саму Мидию, родину несейских лошадей, и присоединил ее к Армении. Экбатаны, летняя резиденция царей Мидии и Персии, была сожжена дотла, а ее величественный дворец разграблен.

[Карта 9 - "Восток и завоевания Тиграна"] [9]

Прошло три года. Пока Сулла медленно продвигался вверх по Италийскому полуострову, Тигран обратил внимание на запад, пересек Евфрат и вторгся в Коммагену. Не встретив сопротивления, он занял все земли северной Сирии между горными хребтами Аман и Ливан, включая могущественную Антиохию и нижнюю часть долины реки Оронт. Даже часть Киликии Педии, вокруг восточного берега Исской бухты, отошла к нему.

Сирия была настоящей эллинизированной территорией, ее население говорило по-гречески и соблюдало греческие обычаи. Как только Тигран установил свою власть в Сирии, он поднял все сообщества этих несчастных грекоговорящих людей и переселил их вместе с семьями в только что построенную столицу Тигранокерт. Более всего ценились ремесленники. Ни одному ремесленнику не разрешено было остаться в Сирии. Однако царь понимал необходимость защищать своих греков от мидийцев, которые под страхом смерти должны были обращаться с новыми поселенцами по-доброму и заботиться о них.

И пока Сулла занимался законотворчеством, добиваясь, чтобы его объявили диктатором Рима, Тигран официально присвоил титул, которого он жаждал всю жизнь, — Царь царей. Сирийскую царицу Клеопатру Селену, младшую сестру Птолемея Сотера, которой удавалось править Сирией много лет, меняя мужей из династии Селевкидов, вывезли из Антиохии и заставили жить в очень скромных условиях в маленькой деревушке на Евфрате. Ее место в антиохийском дворце занял сатрап Магадат, которому предстояло отныне править Сирией от имени Тиграна, Царя царей.

«Царь царей, — цинично думал Сулла. — Все эти восточные монархи считают себя царями царей. Даже оба незаконнорожденных сына Птолемея Сотера, которые теперь правят в Египте и на Кипре купно с их женами Митридатидами. Но завещание покойного Птолемея Александра Второго не утратило силы».

Никто не знал этого лучше, чем Сулла, ибо он являлся свидетелем. Рано или поздно Египет будет принадлежать Риму. А пока следует разрешить Птолемею Авлету править в Александрии. Но, поклялся Сулла, этой марионетке Митридата и Тиграна покоя не будет! Сенат Рима будет регулярно посылать в Александрию требования, чтобы Птолемей Авлет отрекся в пользу Рима, настоящего хозяина Египта.

А что касается понтийского царя Митридата — интересно, что он потерял двести тысяч солдат, замерзших на Кавказе! — он уже не в силах будет снова пытаться захватить Каппадокию. Жалуясь в письме Сулле на то, что Мурена разорил и сжег четыреста деревень вдоль реки Галис, Митридат продолжал отбирать каппадокийский берег реки Галис у бедной Каппадокии. Чтобы придать этой хитрости законный вид, он дал каппадокийскому царю Ариобарзану новую жену, одну из своих дочерей. Когда Сулла узнал, что девочке всего четыре года, он послал еще одного гонца, чтобы тот увиделся с царем Митридатом и от имени Рима приказал ему отказаться от Каппадокии, невзирая на этот «брак». Гонец очень быстро возвратился с письмом от Митридата, где царь обещал сделать, как ему велено. Гонец также сообщил Сулле, что царь Понта собирается направить посольство в Рим, чтобы ратифицировать Дарданское соглашение как неопровержимый законный документ.

— Лучше пусть он позаботится, чтобы его послы не бездельничали, — сказал Сулла вслух, закончив свои размышления о восточных царях.

Он отправился искать жену. Она оказалась совсем неподалеку, и уже в ее присутствии он вслух закончил свою мысль:

— Если они начнут тянуть время, я не стану торговаться с ними, — пусть лучше торгуются с Сенатом!

— Прости, ты о чем, любовь моя? — изумленно спросила Валерия.

— Ни о чем. Поцелуй меня.

Ее поцелуи были достаточно милы, как мила была и сама Валерия Мессала. Сулла находил этот свой четвертый брак довольно приятным. Но не возбуждающим. Он сознавал, что частично это происходило из-за его возраста и болезней. Но в основном это было вызвано тем, что римские аристократки недостаточно обольстительны и чувственны. Они не умеют достаточно расслабиться в постели, чтобы выполнять те сексуальные курбеты, которых так жаждал диктатор. И его удаль угасала: он нуждался в дополнительном возбуждении. Почему женщина может до безумия любить мужчину и в то же время не хочет полностью удовлетворить все его сексуальные потребности?

— Я считаю, — сказал Варрон, которому был задан этот вопрос, — что женщина — пассивный сосуд, Луций Корнелий. Она создана для того, чтобы вмещать. Она вмещает в себя все: от пениса мужчины до ребенка. А тот, кто вмещает, по природе своей пассивен. Иначе вмещаемое не удержится в нем. То же самое происходит и с животными. Самец — активный участник полового акта, он должен удовлетворить накопившееся в нем сексуальное желание и поэтому охотится за разными самками.

Варрон пришел к Сулле, чтобы рассказать, что в Рим едет Помпей с кратким визитом, и спросить, захочет ли Сулла увидеть этого молодого человека. Но вместо того, чтобы получить ответ, он сам вынужден был отвечать на вопросы диктатора, и ему еще не удалось улучить момент, чтобы сообщить то, с чем он, собственно, явился.

Подведенные брови Суллы выразительно изогнулись:

— Ты хочешь сказать, дорогой мой Варрон, что благопристойно женатый человек должен спариваться с половиной женского населения Рима?

— Нет, нет, конечно! — ахнул Варрон. — Все женщины пассивны, поэтому мужчина и не может найти удовлетворения!

— Значит, ты хочешь сказать, что, если мужчина хочет, чтобы его плотские желания были полностью удовлетворены, он должен искать себе сексуальных партнеров среди мужчин? — чрезвычайно серьезно осведомился Сулла.

— О-о! — воскликнул Варрон. Его передернуло, словно проткнутую многоножку. — Нет, Луций Корнелий, конечно нет! Определенно нет!

— Тогда что же делать приличному женатому человеку?

— Я плохо знаком с природой человека и не могу отвечать на такие вопросы. У меня нет ни знаний, ни опыта! — невнятно пробормотал Варрон, отчаянно пожалев, что пришел к этому неудобному человеку, задающему столь неудобные вопросы.

Трудность заключалась в том, что с тех самых пор, когда Варрон смазывал разлагающееся лицо Суллы лечебной мазью, Сулла очень привязался к нему и обижался, если Варрон не навещал его.

— Успокойся, Варрон, я просто тебя дразнил! — засмеялся Сулла.

— От тебя не знаешь, чего ожидать, Луций Корнелий.

Облизав пересохшие губы, Варрон стал в уме прикидывать, как лучше заговорить о прибытии Помпея. Будучи неглупым человеком, Варрон очень хорошо понимал, что чувства Суллы к Помпею неоднозначны.

— Я слышал, — заговорил Сулла, ничего не зная об усиленной мысленной работе Варрона, — что Варрону Лукуллу удалось отделаться от своей приемной сестры, твоей кузины, насколько мне известно.

— Ты имеешь в виду Теренцию? — Лицо Варрона посветлело. — О да! Вот это удача!

— Уже давно не случалось, чтобы такой богатой женщине, как Теренция, было столь трудно отыскать себе мужа, — сказал улыбающийся Сулла, обожавший сплетни.