Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин. Страница 205

Он занял-таки первую строчку в списке и, как и двадцать других квесторов, выбранных на том же заседании Трибутного собрания, должен был приступить к своим обязанностям в пятый день декабря, а не в первый день нового года. Жребий, который определит его легион (его припишут к одному из четырех консульских легионов), он не будет тащить до пятого декабря и не будет никому докучать, до времени посещая свой легион. Даже в Капуе ему не разрешили появляться. Мучительно, если учесть серьезные события этого года!

В конце квинктилия даже самому тупому сенатору сделалось ясно, что консулы Геллий и Клодиан не способны остановить Спартака. С Филиппом во главе печального хора Сенат тактично дал знать консулам, что с них снимается командование в войне со Спартаком. Они нужны в Риме, и теперь было очевидно, что командование следует поручить человеку, наделенному властью проконсула, человеку, имеющему личный подход к демобилизованным ветеранам, способному вдохновить их на возвращение под штандарты. Это должен быть вояка с хорошим послужным списком и преимущественно придерживающийся убеждений Суллы. Человек, который не только принадлежит к Сенату, но и является хотя бы претором.

Конечно, все в Сенате и вне его знали, что существует только один кандидат. Только один, сидящий без дела в Риме, без зарубежной провинции, не принимавший в данный момент участия в каком-либо военном конфликте. Только один кандидат, воин-ветеран: Марк Лициний Красс. Городской претор в прошлом году, он отказался от губернаторства, приведя в качестве оправдания тот факт, что Риму он больше нужен дома, а не в чужом месте. В любом другом сразу осудили бы такую бездеятельность и отсутствие настоящего политического рвения. Но Марку Крассу позволили слабость. Вынуждены были позволить! Большинство сенаторов находились буквально в долгу у него.

Он не добивался этой работы. Это было не в его стиле. Он просто сидел в своих конторах позади кондитерских рядов и ждал. «Несколько контор». Звучало внушительно, пока один любопытный не посетил эти хваленые конторы Красса. На стенах не оказалось дорогих картин. Не нашлось ни одного удобного ложа у стен, ни просторных залов, где могли бы разместиться клиенты и поговорить, не было слуг, предлагавших фалернское вино или редкие сорта сыра. А такое случалось: Тит Помпоний Аттик, например, тот самый бывший партнер Красса, который теперь презирал его, вел свои дела в изысканной обстановке. Но Красс даже не пытался понять желания находиться в окружении красивых, удобных вещей. Для Красса зря пропадавшее пространство означало пустую растрату. Деньги, потраченные на красивые помещения, — напрасно потраченные деньги. Когда он торчал в своей конторе, он занимал стол в углу переполненного зала. Мимо него робко пробирались обремененные делами счетоводы, писари, секретари, располагавшиеся в той же комнате. Это могло быть немного неудобно, но означало, что сотрудники постоянно на глазах у хозяина, а глаза эти ничего не упускали.

Нет, он не добивался этой работы, ему не нужно было покупать себе сенаторское лобби. Пусть Помпей Магн расходует средства на такие пустяки. Это делать не обязательно, когда человек может дать взаймы нуждающемуся сенатору любую сумму и без процентов. К тому же Красс мог потребовать долг в любое время — и всегда у него был полный кошелек.

В сентябре Сенат наконец зашевелился. Марка Лициния Красса спросили, примет ли он полную проконсульскую власть. Ему предлагают взять восемь легионов и командовать в войне против гладиатора-фракийца Спартака. Понадобилось восемь дней на обдумывание. Наконец он дал ответ Палате, как всегда немногословно, пережевывая каждое слово. Для Цезаря, наблюдавшего за ним со своего места на противоположной стороне курии, это был урок — какой силой обладает мощное зловоние денег.

Красс был довольно высокого роста, но это не бросалось в глаза, потому что он был широким. Не толстым, нет, но скроенным по-бычьи, с толстыми запястьями и гигантскими ручищами, мощной шеей и плечами. В тоге он выглядел огромной бесформенной массой, пока не увидишь мускулы протянутой правой руки и не почувствуешь силы его рукопожатия. Лицо невыразительное, но не неприятное. Светло-серые глаза имели привычку на все смотреть с добротой. Волосы и брови — светло-каштановые. Его кожа быстро загорала на солнце.

Сейчас он говорил своим обычным голосом, который был удивительно высок («Аполлоний из Молона сказал бы, что это потому, что шея у него короткая», — подумал Цезарь).

— Почтенные отцы, я сознаю, какую честь вы оказали мне, предложив эту высокую должность. Я хотел бы принять предложение, но… — Он помолчал, переводя приветливый взгляд с одного лица на другое. — Я — простой человек. Я хорошо понимаю, что тем влиянием, которое я имею, я обязан тысяче людей всаднического ордена, которые не могут присутствовать непосредственно в Палате. Я не могу принять столь высокую должность, не будучи уверенным, что они согласятся на это. Поэтому я смиренно прошу Палату представить senatus consultum в Трибутное собрание. Если комиции проголосуют за меня, я буду счастлив принять предложение.

«Умница Красс!» — мысленно зааплодировал Цезарь.

Если Сенат дал, Сенат может и отобрать. Как это было в случае с Геллием и Клодианом. Но если Трибутное собрание попросят утвердить декрет Сената (и оно утвердило его), тогда только Трибутное собрание может отозвать Красса. Во всяком случае, такое возможно. А при полном бессилии плебейских трибунов (у которых Сулла вырвал когти и клыки) и при общей апатии Палаты закон, прошедший в Трибутном собрании, поставит Красса в очень сильное положение. Умный, умный Красс!

Никто не удивился, когда Палата покорно передала свой senatus consultum в Трибутное собрание. И когда собрание ратифицировало этот декрет, Марк Лициний Красс получил больше полномочий в войне против Спартака, чем Помпей в Ближней Испании: власть Помпея была ратифицирована только Сенатом.

С той же деловитостью, какая помогла добиться огромного успеха в таком сомнительном мероприятии, как обучение дешевых рабов дорогостоящим умениям, Марк Красс сразу принялся за свою новую работу.

Первое, что он сделал, — огласил имена своих легатов: Луций Квинтий, этот пятидесятидвухлетний кошмар для консулов и судов; Марк Муммий — почти преторского возраста; Квинт Марций Руф, немного моложе, но уже сенатор; Гай Помптин, молодой воин; и Квинт Аррий, единственный ветеран войны против Спартака, которого Красс решил держать при себе.

Затем он объявил, что, поскольку консульских легионов не четыре, а только два из-за несчастных случаев и дезертирства, из двадцати четырех военных трибунов он возьмет только двенадцать, занявших первые строчки. Но не нынешнего года. Их срок почти истекал, и Красс считал, что ничего не может быть хуже для этих легионов — не самого высшего разбора! — чем смена их непосредственных командиров через месяц после начала кампании. Поэтому Красс раньше срока призовет военных трибунов следующего года. Он также попросил дать ему одного из квесторов на будущий год, а именно Гнея Тремеллия Скрофу из старинного преторского рода.

Затем Красс удалился в Капую и разослал агентов к своим ветеранам тех дней, когда он сражался с Карбоном и самнитами. Ему предстояло набрать шесть легионов, и очень быстро. Некоторые из его критиков вспомнили, что его солдатам не нравилось нежелание Красса делить трофеи, и предсказывали, что добровольцев окажется мало. Но, вероятно, годы смягчили их память и сердца, и ветераны охотно шли под знамена Красса. К началу ноября, когда пришла весть, что Спартак со своими людьми повернул назад и возвращается по Эмилиевой дороге, Красс был готов к маршу.

Однако сначала предстояло решить вопрос с остатками консульских легионов, которые не покидали лагерь в Фирме после поражения Геллия и Клодиана. Их было двадцать когорт (как раз на два легиона) — все, что осталось от четырех легионов. Перевести их в Капую было невозможно, пока не будут сформированы шесть легионов Красса. За последние годы набиралось мало солдат, поэтому половина учебных лагерей вокруг Капуи были закрыты и разобраны.