Сага о Хелоте из Лангедока - Хаецкая Елена Владимировна. Страница 49

Санта качнула гладко причесанной головкой.

Четким движением Греттир отправил в ножны свой недлинный меч.

– Если меня убьют, я составлю тебе компанию, – легкомысленно сказал он. – Буду завывать в камине, а ты примешься рыдать в шкафу у шерифа сэра Ральфа. Надеюсь, он не пересыпает свои тряпки нафталином.

Бьенпенсанта тяжело вздохнула:

– Не так уж просто быть призраком, как тебе кажется, Греттир.

Но правнук уже скрылся за дверью.

Санта поднялась и в развевающихся темно-синих одеждах стремительно прошла из спальни в галерею, оттуда вниз, на кухню, где прихватила светлое токайское, и снова вернулась в спальню. Она разлеглась поудобнее на кровати и принялась потягивать вино, думая о своем.

Ее беспокоили странные изменения Силы, которые она впервые ощутила в ту ночь, когда Хелот клятвенно обещал Дианоре найти и освободить возлюбленного девушки. Маленький мирок Санты нарушился. В нем как будто распахнули настежь дверь и окно, и потянуло сквозняком.

Внизу загремели дверные засовы. Послышались шаги. Слуга сказал кому-то, тщетно пытаясь остановить вторжение: «Почивать изволят». Шаги неуклонно приближались, и Санта поморщилась. Посреди галереи шаги замерли. Видимо, визитер никак не ожидал, что хозяин дома в такой ранний час может куда-то уйти. Он стоял в недоумении, не вдруг сообразив, где же спальня. «Почивать изволят», как же!

– Сэр Греттир, где вы? – позвал голос, и Бьенпенсанта, узнав Гарсерана, скривилась.

– Явился... – проворчала она, вздохнула и устроилась поудобнее на мягких шкурах. Заложив за голову руки, она уставилась на паутину под потолком и деликатно, по-кошачьи, пару раз зевнула.

Дверь спальни скрипнула. Вот ведь наглец.

– Вы спите, сэр?

«Настырный тип, – подумала Санта. – Но показываться ему ни в коем случае нельзя. Донесет, подонок, на Греттира, решит, что мальчик привечает ведьму или водится с нечистой силой. И никто, ха-ха, не поверит, что я привидение и проклятие его рода. Связываться с ними, инквизиция, то-се...»

– Сэр, я пришел пожелать вам доброго утра.

Красавец Гарсеран открыл дверь и встал на пороге.

– Мегdе(убийца)! – выругалась Санта и немедленно дематериализовалась.

Робин из Локсли сидел на поваленной березе, поджав под себя одну ноту, и мучительно ставил заплатку на свой зеленый плащ. Заплатка вздувалась, напоминая пузырь на месте ожога. Пальцы разбойника были исколоты иглой, веснушчатая физиономия кривилась. Собственно говоря, можно было бы и не ставить никаких заплаток, а заново кого-нибудь ограбить, но все так просто только в рассуждениях дилетантов. Локсли продолжал трудиться, скрипя зубами.

Было начало лета, но жара стояла немилосердная. Комары и прочие летучие гады бурно праздновали начало брачного сезона, летали тучами и сделались совершенно невыносимы. Чтобы отпугнуть от себя кровососущих, Робин разложил маленький костерок. Когда дым летел в его сторону, мошка временно отступала, зато на глазах появлялись слезы. Стоило дымной завесе отклониться, как насекомые тучами облепляли уши и шею. К тому же жарило солнце.

– Нет, это какой-то ад, – пробормотал Робин, в очередной раз втыкая иглу себе в палец. Он сунул палец в рот и оглянулся по сторонам. Пиршество природы продолжалось. Ей не было никакого дела до страданий отдельно взятого разбойника.

Робин горестно вздохнул, подбросил в костерок гнилушку, которая тут же отчаянно задымила, и, кашляя, снова уткнулся в работу.

За его спиной затрещал под чьими-то тяжелыми шагами хворост. «Интересно, – подумал Робин, – кто там ломится – лось или отец Тук?» Робин обернулся, и тут костерок внезапно подпрыгнул и лизнул Робина за пятку. Разбойник отдернул ногу, потерял равновесие и упал по другую сторону березового полена, на котором сидел.

– Все, – сказал он, – мое терпение лопнуло.

– Привет, Робин! – крикнул, появляясь на поляне, отец Тук. Его круглая красная физиономия была покрыта капельками пота. Робин поднялся на ноги, расправил свой плащ с уродливым горбиком заплатки, встряхнул его, потом присел и пошарил в траве. Отец Тук подошел поближе, с любопытством вытянув шею. Сидя на корточках, Робин торжествующе улыбнулся.

– Иголка потерялась, – объявил он. – Теперь моя совесть чиста, ибо утрачено орудие труда.

– И ты еще говоришь мне о совести, бездельник, – укоризненно заметил Тук. – Да пока ты тут занимаешься не своим делом, в харчевню Тилли и Милли нагрянули многочисленные враги.

– Пойдем лучше выпьем, – предложил Робин. – Тебе необходимо восполнить запасы утраченной влаги, Тук.

– Я не шучу, – ответил бывший монах. – Ко мне прибежала Милли вся в слезах...

– Эк удивил, Милли вечно вся в слезах, – сказал Робин и нехотя встал. – Ладно, поглядим, что там у них случилось.

Оба затоптали костер и двинулись в чащу леса. Милли, сидевшая на пеньке в самом начале тропинки, поспешно встала.

– Как хорошо, что ты пришел, Робин, – зачастила она. – Представляешь, он явился к нам в харчевню,.. Ох, сама не знаю, как и удалось выскользнуть, Робин, ведь он такой глазастый, и все высматривает, высматривает, и все вынюхивает, вынюхивает...

– Успокойся, – сказал ей Робин, видя, что Мелисанда даже приседает от волнения. – Все будет хорошо. Кто к вам пришел? Гай Гисборн, говоришь?

– Да нет, какой там Гисборн... Уж этого-то мы знаем, слава Богу,..

Все трое двинулись по тропинке к харчевне: впереди отец Тук, за ним Робин, который внимательно слушал Мелисанду, то и дело с громким хлопком убивая на шее комаров.

– Приехал на коне, – рассказывала Милли, – сам бледный как смерть, и глаза СТРАШНЫЕ. Как будто смотрят не наружу, как у всех нормальных людей, а внутрь, в себя. Такой зарежет и не заметит. – Она понизила голос. – Заказал, между прочим, оленину, хоть это и запрещено!

– Как одет? – обернувшись через плечо, спросил Робин.

– Богато и во все черное, – заторопилась Милли. – И вооружен. Меч у него и два кинжала. И что такому нужно в нашей таверне, Робин?

– Да ведь он один?

– А кто его знает? Может, с ним засада какая пришла?

Урочище Зеленый Куст открылось сразу же за мелким, пересохшим в жаркое время года ручьем, черное русло которого тонуло в душных белых цветах. Дальше начиналась поляна, край которой цепляла ноттингамская дорога.