Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга. - Марсден Кристофер. Страница 26

Если бы Растрелли работал у Петра Великого, если бы он был немного старше, чтобы стать современником и коллегой Трезини и Швертфегера, возможно, его гений никогда бы не получил достаточной свободы, чтобы развиться. Но судьба оказалась на его стороне; он родился в очень удачный момент. Хотя Растрелли и имел привилегированное положение в окружении Петра и был в состоянии путешествовать и учиться за рубежом, он начал работать только после того, как царь скончался и германо-голландское влияние в Санкт-Петербурге ослабло. Он был за рубежом в правление Екатерины I и Петр II, когда в строительстве Петербурга наблюдался застой; времена Анны «Иоанновны совпали с его ученичеством — у него в это время было мало работы, да и та временная. Время его художественной самореализации наступило при Елизавете Петровне, и в этом заключалась его большая удача. Он стал практически главным авторитетом в российском искусстве, поскольку все архитекторы Петра к этому времени или скончались, или покинули страну, а правительницы России нуждались в архитекторе, чей стиль имел бы именно такое направление, как у Растрелли. Никакой Леблон не подошел бы лучше.

Первые свои работы Растрелли создал в год восшествия на престол Анны Иоанновны. В 1730 году, когда императрица была в Москве после коронации (для которой Растрелли сделал рисунки различных элементов, таких, как триумфальные арки на улицах и украшения для саней, что использовались в маскарадной процессии), она дала указание Растрелли и Шеделю построить так называемый Анненхоф в Кремле. Это здание было сделано из дерева и заняло место прежнего дворца, построенного в XV столетии. Вскоре этот Анненхоф перенесли из Кремля на новое место, в район Лефортово на Яузе, притоке Москвы-реки. Позднее здание было разрушено, Растрелли построил дворец в той же части города. Его назвали Летним дворцом. Похоже, это был очень элегантный дом в стиле барокко, длинный, невысокий и грациозный, с изящной балюстрадой, идущей по всей длине фасада.

В 1732 году Анна навсегда покинула Москву. Растрелли последовал за ней в другой город. Когда императрица прибыла в Санкт-Петербург, она разместилась на берегу Невы, со стороны Адмиралтейства. Дом, в котором поселилась, ранее принадлежал графу Апраксину, президенту Адмиралтейства при Петре. Когда он скончался в 1728 году, дом перешел Петру II. Дом этот стоял рядом со вторым Зимним дворцом, построенным для Петра Великого архитектором Маттарнови и незадолго до переезда Анны обновленным Трезини. Здесь и Петр, и Екатерина I испустили свой последний вздох. О причине, по которой Анна Иоанновна проигнорировала старый Зимний дворец, можно догадаться но комментарию нашей знакомой миссис Рондо — она описывала в 1730 году этот дворец как «маленький, очень некрасивый, со множеством маленьких комнат, не имеющий ничего примечательного ни в архитектуре, ни в живописи, ни в мебели».

Видимо, по этим причинам Растрелли, создавший но приезде из Москвы в 1732 году здание школы верховой езды в столице, получил указание преобразовать дворец Апраксина в новый императорский Зимний дворец. При этом ему пришлось включить в новое здание сложный дворец Кикина и множество менее важных сооружений, находящихся в непосредственной близости. Подобное условие, естественно, сковывало воображение молодого архитектора — ему требовалось не создавать, а всего лишь перестраивать. В результате дворец, достаточное представление о котором дает множество планов и рисунков современников, получился удивительно негармоничным по своему внешнему виду. Неуклюжий, неровный фасад выходил на набережную Невы, в то время как невообразимо длинное заднее крыло отходило в сторону от берега параллельно восточному рву Адмиралтейства. Достоинств у здания было мало, разве что большой размер. Фон Хафен, видевший этот дворец в 1736 году, непосредственно после завершения, описал его как «большое квадратное здание высотой в четыре этажа», но добавил: «совершенно ничего примечательного в архитектуре». Внутри заслуживал внимания огромный зал, который мог похвастать потолком, расписанным Караваком. Миссис Рондо пишет, что комнаты были значительно больше, чем «зал Святого Георгия» в Виндзорском замке, который Элиа Эшмол в 1719 году назвал «самой красивой комнатой в мире». Это сравнение — если миссис Рондо точна в своих оценках — предполагает, что в Зимнем дворце были исключительно большие комнаты, поскольку зал в Виндзоре — хотя после изменений Георга IV он не столь беспрецедентно велик — имел примерно двести футов в длину и шестьдесят в ширину.

В 1736 году «третий» Зимний дворец был полностью завершен, и в тот же год Растрелли получил назначение на пост обер-архитектора императорского двора. Его возможные соперники в то время либо разъехались, либо умерли. Трезини после тридцати лет верной службы скончался в 1734 году в Санкт-Петербурге, его последние работы после смерти Петра были но большей части не архитектурными, а такими, как подставки для окропления святой водой при Екатерине I и иллюминация дворца Апраксина, крепости и Триумфальных ворот при возвращении Анны Иоанновны из Москвы. Швертфегер получил в 1733 году пенсию. Шедель, поработав в Москве с Растрелли, поехал на юг, в Киев, где и оставался до конца своих дней — и где мы с ним еще встретимся в своем повествовании немного позже.

В Петербурге остался Шумахер, построивший для прибытия Анны в Петербург в 1732 году Триумфальную арку. Шумахер занимал пост архитектора Академии наук, но был довольно незначительной фигурой. В 1735 году он построил Литейный двор на набережной Невы. Шумахер скончался в 1767 году в Петербурге. Странно звучит, но единственным, кто мог составить конкуренцию Растрелли, был русский по фамилии Еропкин, которого мы уже упоминали как преемника Мичетти. Петр послал его учиться в Рим за свой счет; похоже, Еропкин стал образованным человеком — он перевел Палладио на русский и владел замечательной библиотекой на латинском, немецком, французском и итальянском языках.

Но после нескольких предприятий, лишь часть из которых имела отношение к архитектуре (он строил дворец в Преображенском под Москвой примерно во время смерти Петра), частично занятый осушением и канализацией в Санкт-Петербурге, Еропкин не имел большого веса. Последние годы своей жизни он тихо провел в работе над монастырем Александра Невского. Помимо этого, следует отметить, что после 1721 года с Запада в Россию не прибыло ни одного сколько-нибудь заслуживающего внимания архитектора. Растрелли получил огромное поле деятельности.

Однако, несмотря на столь благоприятное положение, Растрелли первое время никак им не воспользовался, поскольку довольно длительное время отсутствовал в России. Когда он покинул в 1732 году Москву, ему пришлось заниматься строительством не только Санкт-Петербурга, но и в Курляндии, на территории, управлявшейся всесильным Бироном.

Каким-то образом он достиг благосклонности фаворита Анны Иоанновны. Эта связь между Растрелли, который, как никто другой, представлял итало-французский элемент в Петербурге, и Бироном, немцем, чьи усилия были направлены против растущего итало-французского влияния, весьма удивительна. Однако факт остается фактом — единственной действительно ценной работой Растрелли во времена Анны Иоанновны является дворец, построенный им для Бирона в Митаве (в наши дни Елгава в Латвии), местопребывании правительства Курляндии. Сооружение началось в 1737 году; первая часть дворца была закончена в 1740 году. Это обширное сооружение за пределами города, на острове, образованном двумя реками. Дворец совсем не характерен для стиля Растрелли — но сейчас мы не можем сказать, является ли это результатом тогдашней незрелости его таланта или же казарменная монотонность здания была выражением вкусов самого Бирона. То, что «третий» Зимний дворец намного более характерен для стиля Растрелли, заставляет предположить последнее. Растрелли создал еще две резиденции для Бирона в Курляндии — в Рухенхале и в Зиппельборфе. Они появились гораздо раньше, чем дворец в Митаве, и, по всей видимости, одновременно с Зимним дворцом в столице.