В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович. Страница 35

Ответ, если даже он не до конца соответствовал истине, вполне удовлетворил наше любопытство.

Точная дата приезда в это село со временем наверняка стерлась бы из памяти. Но известие о трагической гибели наших спутников, направленных в слободу Банилов, всех потрясло, особенно меня. Ведь я мог оказаться одним из них. И только случайный тройственный союз изменил мой маршрут и сохранил жизнь. Благосклонная судьба распорядилась сохранить ее 29 ноября 1941 и 22 июня 1944 года. Теперь к ним прибавилась дата 9 июля 1944 года. Я поневоле превращался в фаталиста. С тяжелыми мыслями наша троица стала устраиваться на свой первый ночлег в селе. В связи с возможностью непредвиденных инцидентов нам даже выдали оружие – три револьвера системы Нагана^[35], на весь срок пребывания в селе. Среди ночи нас разбудили крики, звуки выстрелов, яркие всполохи. Мы выскочили на улицу. Рядом оказались несколько местных «ястребков». Один из них произнес:

– Мы уже привыкли к ночным вылазкам бандеровцев. Редко удается нормально поспать. В темноте не поймешь, кто свой, а кто чужой. Большинство селян притаилось, боятся, что хотят сгонять их в колхозы…

На следующее утро нас, невыспавшихся, пригласили на совещание к председателю сельского совета. Он обратился к нам:

– Вам придется агитировать за объединение частных хозяйств в коллективные. Задача непростая. Местных селян подстрекают к сопротивлению. Недовольство может перерасти в открытые выступления. Нам нужно этого не допустить.

Все угрюмо молчали. Он продолжил:

– Вы – посланцы советской власти. Вас направили нам в помощь. На сходке нужно разъяснить политику государства необразованным селянам. От вашего умения убеждать зависит многое.

Из нашей тройки, как ни парадоксально, я оказался в наихудшем положении, так как единственный свободно владел украинским языком. Правда, на Северной Буковине разговаривали на местном диалекте. Но это не мешало понимать друг друга – было бы желание. Председатель подсунул мне печатный текст готового выступления, явно подготовленный в Киеве, в недрах ЦК КП(б)У. Пробежав его своим единственным зрячим глазом, я ужаснулся. Он содержал грозные директивы с указанием на тяжелые последствия в случае неповиновения. Несмотря на свою неискушенность в политике, я понимал, что такой путь убеждения в данных условиях подобен самоубийству. Матвей и Владимир поддержали меня.

Председатель сельского совета находился между молотом и наковальней. Поэтому высказывался предельно лаконично и осторожно. Умный и хитрый выходец из местной среды явно был готов перевалить на нас, как на козлов отпущения, вину за провал колхозной агитации. А в случае опасности отстраниться: мол, я тут ни при чем, это все москали агитировали.

Позже мы втроем долго определяли золотую середину в общении с множеством зажиточных людей, которые всегда жили по другую сторону баррикад. Выбрали, какую часть выступления каждый берет на себя. За мной, к сожалению, дополнительно сохранилась тяжелая роль переводчика. Настроение смягчилось.

Немного перевели дух мы после приезда в село из районного центра Вижница председателя Управления сельского хозяйства. Мы высказали ему свои опасения. Он, как мог, успокоил нас:

– За короткий довоенный период в Северной Буковине было создано немало колхозов. Часть бедных селян охотно пошли трудиться в них. Они получали неплохие подъемные и льготы. Сейчас, когда победа в войне очевидна, будем восстанавливать колхозы их же силами. Зажиточных уговаривать и озлоблять не станем. А там – время покажет.

Сходка состоялась через несколько дней. Провели ее на стадионе в центре села. Пришли, без принуждения, почти все – даже дети. Погожий летний день благоприятствовал общению. Вокруг стадиона стояла вооруженная охрана на случай возможных диверсий со стороны бандеровцев. После выступлений представителей районной и местной власти слово предоставили нам. Речи Матвея и Владимира я переводил очень аккуратно. Завершающие слова достались мне. Весь сценарий сходки был тщательно продуман. Одно неосторожное слово могло оказаться роковым. Весь смысл выступлений сводился к наведению моста доверия через непонимание и враждебность.

Селяне молча слушали. Но чувствовалось, что это молчание не было знаком согласия. Лица в основном выглядели озабоченно-угрюмыми. Правда, результат сходки обнадеживал. Значительная часть бедняков изъявили желание трудиться во вновь создаваемом колхозе. Все стали медленно расходиться. Стадион опустел. В сельском совете накрыли стол. Высокие гости из Вижницы и Вашковцев остались довольны результатом. После обильного угощения и выпивки приезжее начальство быстро разъехалось. Мы были рады, что наша сложная миссия благополучно завершилась. Похвалили нас и районные власти.

Разогретые добрыми словами в наш адрес и пиршеством, в хорошем настроении мы отошли к сну. Глубокой ночью он был прерван криками, беспорядочными выстрелами, взрывами. Мы уже подсознательно были готовы к нападению лесных обитателей. Но не ожидали такой жестокости, жертв и сильных разрушений. Судя по всему, это был акт устрашения тех, кто проявил лояльность к советской власти. Больше всего убитых оказалось среди бедняков, подавших заявление о вступлении в колхоз. Едкий дым от пожарищ застилал глаза.

Из Вашковцев прибыл военизированный отряд. Он совместно с сельскими «ястребками» несколько дней проводил облавы на обширной территории, включая предгорье Карпат. Мы получили сведения о ликвидации отдельных банд националистов. Охрану села усилили. Наступило временное затишье. Впервые за время пребывания в селе мы получили возможность выспаться. Через месяц с небольшим нас отозвали в Черновцы. Наши личные дела пополнились благодарностями.

Два этажа на троих

Снова, по второму кругу, началась подготовка к отъезду в Полтаву. Удалось записать сестренку в школу, которая находилась недалеко от нашего особняка. Затем на рынке я закупил комплекты спальных принадлежностей у гуцульских умельцев. О дне приезда я заранее оповестил маму и Валентину (письма шли в Полтаву с завидным постоянством). Встреча на вокзале была просветленно-радостной – в том числе благодаря хорошим вестям, которыми до этого редко баловала нас жизнь. Я выгрузил увесистый чемодан с подарками и дорожный рюкзак. Сестренка сразу же полюбопытствовала:

– Что в них, подарки мне?

Я ей с напускной серьезностью ответил:

– Нет, там камни с кирпичами.

Она рассмешила нас своей мгновенной реакцией:

– Болтун ты и вдобавок врушка!

За столом, который мама уставила моими любимыми блюдами, я пересказал, что ждет нас на новом месте. Исключил подробности своего пребывания в Русском Банилове. Уклончиво наводил тень на плетень касательно нового пристанища. На настойчивые вопросы мамы ответил:

– Наберись терпения. Приедешь, увидишь, оценишь. Я ведь писал тебе, что тесниться, как раньше, мы уже не будем!

При упоминании о письмах мама передала мне целую стопку весточек и фотографий отца. В Черновцы, «до востребования», он также прислал мне несколько писем, где одобрял наши планы. Неделя ушла на сборы. Я с большим трудом уговорил бережливую и хозяйственную маму взять с собой самый минимум необходимых вещей. Предметы быта, по ее мнению, ценные, отправили багажом малой скоростью. Остальное быстро реализовали.

Но оставался трудный вопрос дальнейших отношений с Валентиной. Разлука на несколько месяцев была для нас обоих настоящей пыткой. Мы безумно скучали друг без друга. В то же время создание семьи совершенно не входило в мои планы на ближайшее будущее. Для этого не было ни материальной, ни моральной базы. Желание сначала стать архитектором, а уже затем обзаводиться семьей стало определяющей программой моей жизни. Немалую роль в этом сыграло и противодействие родителей необдуманному поступку, который я мог совершить в порыве сильного чувства к Валентине. Накануне отъезда состоялся с ней долгий и мучительный разговор. К моим заверениям в вечной любви она отнеслась скептически. Сквозь рыдания ответила: