В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович. Страница 58
Наконец заботливая мама торопила нас к завтраку. Мы за обе щеки уплетали вкусно приготовленные, но самые простые блюда и быстро разбегались в разные стороны. Все это вписывалось в стандартный сценарий жизненного уклада большинства советских людей.
Кромешный ад на Трубной
6 марта 1953 года утром, как обычно, я направился «на Трубу». Было хмурое весеннее утро. Толпы озабоченных людей, как муравьи, быстро двигались в разных направлениях. У станции метро «Таганская» Кольцевой линии (тогда она была не завершена) внимание привлекла большая толпа возбужденных людей. Подойдя поближе, в хаотическом многоголосии я различил слова о смерти Сталина. Поздно вечером 5 марта об этом сообщили по радио. Уже 4 марта, когда был опубликован первый бюллетень о тяжелой болезни «отца народов», страна замерла, ожидая известий из Кремля. И вот свершилось…
Как и многие, я тогда испытывал раздвоение чувств. Конечно, очевиден был незаурядный талант лидера некогда отсталого государства, которое под его руководством стало ведущей державой мира. С другой стороны, он переплюнул жесточайшие деяния Калигулы, Нерона, Ивана Грозного… Банальна истина: при рубке леса всегда летят щепки, но уж больно кровавая вышла рубка! В нашей студенческой среде не один я придерживался такого же мнения.
До МАРХИ пришлось пробираться через толпы встревоженных москвичей. Самые невероятные домыслы о причинах смерти вождя объединяли совершенно незнакомых людей. Со всех сторон слышалось:
– Как мы теперь будем жить? И на кого ты нас оставил?!
Это был крик души и искренние терзания миллионов людей.
В дипломке тоже шло бурное обсуждение известия о смерти Сталина. Каждый прогнозировал свою версию дальнейших событий. Студенты спорили, будут ли изменения к лучшему, или нас ждут впереди еще худшие времена. Постепенно ажиотаж спал. Осталось напряженное ожидание. Всюду проходили массовые митинги. Ретивые ораторы наперебой выкрикивали лозунги о продолжении дела Ленина – Сталина. Раздавались призывы к усилению бдительности и ужесточению борьбы с враждебным окружением.
На улицах круглосуточно дежурили усиленные наряды милиции. Тщательно проверяли всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение. Не раз останавливали и меня. Возможно, стражей порядка привлекала моя стремительная походка. Однако студенческое удостоверение с фотографией служило надежным пропуском в центральную часть взбудораженной Москвы в те траурные дни.
Похороны были назначены на 9 марта. Определилось движение потоков скорбящих людей по Пушкинской улице к Дому союзов, где для народного прощания было выставлено тело Сталина. Но большинство студентов дипломки (включая меня) не пожелали участвовать в церемонии прощания. Через чердачные проемы мы умудрились взобраться на покатую крышу здания. Оттуда открывалась обширная панорама Трубной площади. На ней застыл колеблющийся человеческий монолит, в который невозможно было палку воткнуть. Грузовики до предела ограничили ширину проходов и полностью перекрыли боковые улицы и переулки.
Обезумевшие люди оказались в страшной ловушке. До нас доносились отчаянные вопли. Конная милиция прямо по человеческому месиву прокладывала дорогу, непонятно, куда и зачем… Кровавая давка на Трубной унесла, по слухам, много жизней. После похорон Сталина ее называли «Трупной» площадью. О жертвах в прессе не сообщалось. Когда гроб внесли в Мавзолей, город оглушили прощальные гудки заводов и фабрик. После бульвары и улицы стали спешно приводить в порядок. Однако стойкий запах мочи еще долго напоминал не только о физических страданиях смертельно стиснутых людей, но и об их естественных муках. Кошмар на Трубной предельно правдиво описал поэт Евтушенко:
На этой Трубной, пенящейся, страшной,
где стиснули людей грузовики,
за жизнь дрались, как будто в рукопашной,
и под ногами гибли старики.
Хрустели позвонки под каблуками.
Прозрачный сквер лежал от нас правей,
и на дыханье, ставшем облаками,
качались тени мартовских ветвей.
Напраслиной вождя не обессудим,
но суд произошел в день похорон,
когда шли люди к Сталину по людям,
а их учил идти по людям он.
Как и следовало ожидать, после смерти Сталина началась яростная борьба за власть. Вначале появился триумвират – Маленков, Берия, Хрущев. А вскоре был арестован и уничтожен сам Берия. На первый план выдвинулся Хрущев, но мы еще не знали, что начинается «оттепель»…
«Рабочая лошадка» Иофана и Комаровой
До окончания МАРХИ оставался год с небольшим. Без особого напряжения я укладывался в учебную программу. Поэтому откликнулся на предложение из Гипровуза[71] – принять участие в работах по расширению Московского нефтяного института. Он был выстроен по проекту известного архитектора Иофана[72]. Теперь в Западной Сибири открылись новые месторождения, и началась разработка огромных запасов нефти и газа. Сроки подготовки проектной документации были предельно сжаты. Собственных специалистов не хватало. Узнав, что я владею некоторыми навыками проектирования, мне, не раздумывая, предложили включиться в работу. Так Гипровуз стал очередной вехой моего творческого пути. Меня представили директору института Потокину. Он внимательно просмотрел мою анкету, попутно задал ряд вопросов и вывел размашистую резолюцию на заявлении о зачислении на временную работу. И после небольшого раздумья сказал:
– Вы еще студент, а имеете такой богатый опыт! Если этот опыт подтвердится, мы при распределении дадим персональную заявку на вас. А сейчас включим в бригаду, которая работает под руководством Иофана.
Через несколько дней состоялось знакомство с самим Иофаном. Несмотря на преклонный возраст, он был строен, подтянут, полон творческой энергией. Общался с «рабочими лошадками» на равных. В разговоре чуть-чуть проскальзывал одесский диалект. Его интеллигентность и душевная теплота сочетались с тонким чувством юмора. Уклончиво и неохотно Иофан отвечал на вопросы о проекте Дворца Советов, который, при более чем 400-метровой высоте, должен был сам по себе служить постаментом 70-метровой статуи Ленина:
– Во все века у каждого народа можно было найти различные формы монументальных сооружений. Вспомните, например, пирамиды в Египте. Архитектура всегда была и впредь будет отражением главенствующих вкусов… Однако лучше вернемся к нашим баранам… то есть к чертежам!
Как все большие мастера, он не любил копаться в мелких деталях рабочих чертежей. С мягким, незлобивым раздражением говорил:
– Ну, что вы от меня хотите? Чтобы я сверял различные цепочки, засечки, перечни, названия?.. Нет уж, увольте! Спросите что-нибудь покрупнее!
Тут он описывал руками огромный круг. Особенно его ставили в тупик наши наряды сдельщиков (со ссылками на позиции норм и расценок). Он хватался за голову с артистическим трагизмом в голосе:
– Вы хотите меня окончательно добить! Я же не нормировщик! И ничего не понимаю в этой талмудистике! Подписываю наряды с верой, что меня не подставите!
И со вздохом Иофан подписывался слегка дрожащей рукой, почти как Жолтовский. Когда у него было хорошее настроение, он делился с нами своими энциклопедическими познаниями. После окончания работы у Иофана мне предложили переключиться на разработку чертежей завершающей стадии строительства главного учебного корпуса Высшего технического училища имени Баумана. Проектом руководила Лидия Комарова[73]. Дама в возрасте, с жестким, нетерпимым характером. Ее совсем не комариные «укусы» больно жалили подчиненных. Микроклимат в небольшой группе Комаровой резко отличался от спокойной, доброжелательной обстановки мастерской Иофана. Мой сокурсник Романеев, завербованный, как и я, в Гипровуз, не выдержал ее придирок. Разругавшись, вообще от нее ушел. Я же решил испытать свою стойкость и выдержку. Жизнь научила, что искать компромиссы надо почти в любой ситуации. Стиснув зубы, укрощал мысленное желание резко осадить ее. С небывалой для себя выдержкой подсовывал ей чертежи со словами: