Вокруг Кремля и Китай-Города - Сутормин Виктор Николаевич. Страница 59

Однако Ивану предстояло обнаружить, что насилие и жестокость – инструменты не такие уж универсальные. Живущий в обстановке полного беззакония человек нечувствительно переходит некую грань, за которой теряет страх и снова делается ненадёжным. Что проку думать о будущем, если даже до завтрашнего дня можно не дожить? Зачем держаться за этого властителя, когда любой другой будет как минимум не хуже?

Иоанн Грозный. Из Титулярника XVII века

Летом следующего года стало известно, что крымский хан идёт на Москву. Чтобы встретить врага, на укреплённых берегах Оки встали русские войска. Из пяти опричных полков с трудом удалось собрать лишь один – остальная часть Иванова воинства с награбленным в Новгороде добром разъехалась по своим имениям, да и вообще под басурманские сабли как-то не рвалась.

А крымскому хану пленный сын боярский Кудеяр Тишенков показал безопасную переправу через Оку, и вскоре орда уже двигалась на Москву, обойдя поставленные заслоны. Когда Иван понял, что силы опричников ему собрать не удастся, он перебрался из столицы в Александрову слободу, а оттуда – в Ростов, не рискнув встать во главе земского (то есть не опричного) войска. А оно тем временем поспешно вернулось в Москву и приготовилось к обороне.

Но Девлет-Гирей не пошёл на штурм – он просто поджёг посады, и разлетевшееся по деревянному городу пламя уничтожило весь его за какие-то три часа. Множество людей задохнулось в дыму, и хоронить погибших было некому. Во избежание эпидемии царь приказал сбрасывать тела в Москву-реку, но трупов было столько, что они сгрудились в настоящую плотину, и река начала выходить из берегов.

Аполлинарий Васнецов. Утро

Хан всего этого, разумеется, не видел, но не сомневался в том, что последствия его набега на Москву выглядели не менее впечатляюще, чем те брёвна, что доплыли до Астрахани. Девлет-Гирей ушёл на Рязань, разграбил город и с большим числом пленников вернулся в Крым.

Иван осознал, что получился заколдованный круг: чем больше жестокости он проявлял, тем менее надёжными становились его люди; а сам он в любой неудаче видел измену, поскольку хранить ему верность у людей не было причин, кроме страха. К тому же опричники, наловчившись расправляться с безоружным населением, к настоящим сражениям оказались неспособны. Это означало, что пришло время перетряхнуть опричнину, как сама она совсем недавно профильтровала земщину.

Стараниями Малюты определили виновных и душ двести отправили на тот свет. В числе убиенных оказался и князь Михайло Черкасский, родной брат покойной царицы Марии Темрюковны. Как глава опричной думы, он, может, и обязан был ответить за сгоревшую Москву, но истина крылась глубже. Поговаривали, что царицу отравили по воле Ивана; брата Марии эти слухи (правдивые или нет) неминуемо сделали бы врагом Ивана, а зачем царю ещё один враг, к тому же воспитанный в традициях кровной мести?..

А законов вендетты Иван Васильевич и сам не нарушал – едва была получена весть, что по дороге к южным заставам, куда был послан князь Черкасский, охрана зарубила его саблями и бердышами, в Москве тем же способом прикончили его 16-летнюю жену и шестимесячного сына.

Сам же Иван, кстати говоря, собрался жениться в третий раз. Старинным проверенным способом организовали смотр невест, для чего свезли молодых красавиц со всего царства. Зная о печальной судьбе царских жён, красавицы ехали без ликования – но кто бы их спрашивал?..

Организовывал конкурс, видимо, Скуратов, поскольку наречённой невестой царя стала Марфа Собакина, дальняя родственница Малюты. Сам он на этой свадьбе был дружкой и вообще сумел благосклонность царя обратить на пользу своему роду, очень удачно выдав замуж всех своих дочерей. Старшая вышла за Ивана Глинского, двоюродного брата царя. Средняя – за боярина Бориса Годунова и, когда он сел на московский трон, стала царицей. Младшая тоже могла бы сделаться царицей, поскольку её взял в жёны князь Дмитрий Шуйский, являвшийся наследником престола, когда страной правил его старший брат Василий Шуйский.

Ивана обвенчали с Марфой Собакиной 28 октября 1571 года, а 13 ноября она скоропостижно скончалась. На сорок первом году жизни Иван стал вдовцом в третий раз, и душевного равновесия ему этот факт не прибавил. Расторопный Малюта снова учинил дознание, в ходе которого на тот свет отправилось ещё человек двадцать. Но что толку – покойницу не вернёшь, а православная церковь в четвёртый раз никого уже не венчает. Однако Ивану хотелось состоять именно в законном браке. Рождённый под знаком Девы, внимательный к любым мелочам, царь имел потребность в соблюдении ритуалов и канонов, так что в его желании идти под венец проявилась не «привычка жениться», а нормальное стремление человека жить в соответствии со своими представлениями о порядке.

И гибкий ум Ивана Васильевича отыскал лазейку. Царь обратился к церковному собору с просьбой признать его брак недействительным, ибо невеста ввиду болезни своей не успела стать ему женой. Более того, Иван слёзно просил дать ему прощение на четвертый брак, объясняя его государственной необходимостью и невозможностью одному воспитывать детей.

Константин Маковский. Боярский свадебный пир в XVII веке, 1883

С детьми действительно было непросто – шестнадцатилетнего Ивана ещё можно было брать с собой на казни и даже пускать иногда попробовать свои силы, а вот тринадцатилетний Фёдор, коренастый карлик с маленькой головой и огромным носом, действительно нуждался в присмотре.

Церковь – в порядке исключения – разрешила царю обвенчаться, отлучив его на год от святого причастия в знак неодобрения (тот же церковный собор грозил анафемой каждому, кто дерзнёт вступить в четвёртый брак), но, как бы то ни было, Иван чувствовал себя счастливым. Кроме Марфы, сосватанной ему Малютой, в длинном ряду невест царю запомнилась ещё одна девушка – Анна Колтовская. Восемнадцатилетняя красавица чем-то напомнила Анастасию, его первую жену. Рядом с Анной к Ивану возвращалось ощущение, что он молод и любим.

Но слишком опытным царедворцем был Малюта Скуратов, чтобы допустить развитие подобной ситуации. Лимит царской милости всегда ограничен, и вся кремлёвская жизнь у подножия трона – не более чем борьба за «доступ к телу». Зная подозрительность царя и его непостоянство в сердечных привязанностях, хитрый Малюта отвёл царю полгодика на то, чтоб насладиться любовью с молодой женой, а потом провернул заранее подготовленную «спецоперацию».

Сначала он нашёл способ показать царю княжну Долгорукую и убедился, что царь в свои 42 года и при молодой жене не остался равнодушным к новым впечатлениям. Потом в подходящий момент Ивану напомнили, что к Анне Колтовской в своё время сватался князь Вяземский, вскоре после того попавший в скуратовские застенки и там казнённый. Этого было достаточно, чтобы царём овладела мысль: не наступит ли день, когда Анна пожелает отомстить ему за гибель жениха?

И потому вскоре пришёл другой день, когда царицу отвезли в Тихвинский монастырь и насильно постригли под именем инокини Дарии. Причём Ивану недостаточно было просто избавиться от вдруг опостылевшей жены: в тот же вечер бывшую супругу под присмотром вездесущего Малюты постригли в схимонахини. Её новое облачение представляло собой чёрную груботканую рясу с белым черепом на груди, что символизировало отказ от всех земных радостей и одиночество до последнего дня жизни. Дарию отвели в подземную келью и заперли там.

А интрига продолжала развиваться так, как было задумано, хотя дальнейшие события произошли несколькими месяцами позже. Разорвавший узы четвёртого брака Иван был готов изведать новые земные радости. При невозможности венчального обряда он ограничился тем, что вместе с княжной Долгорукой отстоял обедню и помолился, после чего царёвы слуги выкатили на улицы множество бочек с брагой и медовухой, и пошёл пир на всю Москву. Сам же Иван уехал с молодой красавицей в Александрову слободу…