Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года - Васькин Александр Анатольевич. Страница 8

«Мне, – пишет он тетке, – нравится петербургский образ жизни. Здесь каждый занят своим делом, каждый работает и старается для себя, не заботясь о других; хотя такая жизнь суха и эгоистична, тем не менее она необходима нам, молодым людям, неопытным и не умеющим браться за дело. Жизнь эта приучит меня к порядку и деятельности – двум качествам, которые необходимы для жизни и которых мне решительно недостает. Словом, к практической жизни».

Порядок и деятельность – это, конечно, хорошо, но вот какой случай произошел с ним в тот период. Однажды в биллиардной Толстой стал играть с маркером, проиграл ему какую-то сумму и, не имея с собой денег, чтобы уплатить проигрыш, обещал занести их на следующий день, но маркер ему не поверил и задержал Льва Николаевича в биллиардной до тех пор, пока не явился его приятель Иславин и не уплатил за него требуемую сумму.

В результате краткосрочного испытания «петербургским образом жизни» Толстой не только не поступил на службу, но и оказался, по его словам, в фальшивом и гадком положении, «без гроша денег и кругом должен».

В конце мая 1849 г. Толстой решается, наделав долгов и здесь (ресторану и лучшему столичному портному), прекратить испытание Петербургом и выехать-таки в Ясную Поляну, «чтобы экономить».

Прожив в Ясной Поляне полтора года и столкнувшись с тщетностью своих попыток улучшить жизнь своих крепостных крестьян и найти в этом смысл своего существования, Лев Николаевич вновь отправляется на жительство в Москву.

5 декабря 1850 г. Толстой приехал из Тулы в Москву. Остановился он в хорошо знакомых ему окрестностях Арбата – в доме титулярной советницы Е.А. Ивановой (№ 34), в переулке Сивцев Вражек [3].

Этот приметный каменный дом (так и хочется сказать «домик» – настолько он маленький, будто игрушечный), выходящий на угол с Плотниковым переулком, по-видимому, не слишком изменился с того времени. Построен он был в 1833 г. на месте сада некогда большой усадьбы.

Толстой нанял квартиру из четырех небольших комнат за 40 рублей серебром в месяц. В числе обстановки его очередной московской квартиры много места, как и в 1848 г., занимал рояль: Толстой любил музыку (какую именно в тот период – об этом позднее). Был здесь и кабинет с внушительным письменным столом, за которым Лев Николаевич не преминул продолжить свой дневник.

Из него мы узнаем, что Толстой осознал произошедшую в нем перемену: он «перебесился и постарел». А посему автор дневника ставит перед собою три следующие цели:

«1) попасть в круг игроков и при деньгах играть;

2) попасть в высокий свет и при известных условиях жениться;

3) найти место, выгодное для службы».

В «высокий» свет Толстой попал немедленно, тем более что многие представители светского общества приходились ему дальними родственниками. Это и московский военный генерал-губернатор Закревский, жена которого, Аграфена Федоровна, была двоюродной теткой Льва Николаевича; и троюродный дядя – князь Сергей Дмитриевич Горчаков, управляющий конторой государственных имуществ и запасным дворцом; и генерал от инфантерии, князь Андрей Иванович Горчаков, троюродный брат его бабушки, у которого отец Толстого в 1812 г. служил адъютантом, и прочие «официальные лица».

Не забывает Лев Николаевич и о творческих планах: в Москве он намерен создать первое серьезное произведение. Самое главное, что он уже придумал название – это будет не рассказ, не статья, а сразу «Повесть из цыганского быта».

Почему цыганского? Уж очень по сердцу Толстому были цыгане (и не ему одному – брат Сергей женился на цыганке). И не случайно. Не в Москву, не в Петербург, а в Тулу ездили слушать «цыганерство», как в то время говорили. Цыганские хоры Тульской губернии изумительно исполняли старинные цыганские песни и романсы. Наслушался их и Лев Толстой, причем на всю жизнь (см. «Живой труп»).

Цыгане пели свои песни «с необыкновенной энергией и неподражаемым искусством», передавал он позднее свои впечатления в рассказе «Святочная ночь». В дневниковой записи от 10 августа 1851 года Толстой отмечал: «Кто водился с цыганами, тот не может не иметь привычки напевать цыганские песни, дурно ли, хорошо ли, но всегда это доставляет удовольствие», посему и рояль в квартире в Сивцевом Вражке был как нельзя кстати.

По его мнению, цыганская музыка являлась «у нас в России единственным переходом от музыки народной к музыке ученой», так как «корень ее народный». Не скрывая, что в нем живет «любовь к этой оригинальной, но народной музыке», доставляющей ему «столько наслаждения», Толстой и решается посвятить ей свою первую повесть.

Что и говорить, цель была поставлена благородная. Только вот как достичь ее, если все свободное время уходит на другое – решение уже заявленных, не менее важных первостепенных задач: выгодно жениться, выиграть в карты (и побольше), выгодно устроиться на службу? В отличие от содержания будущей повести, здесь Толстой более откровенен. Интересно, что он устанавливает для себя следующие правила поведения в московском свете: «Быть сколь можно холоднее и никакого впечатления не выказывать», «стараться владеть всегда разговором», «стараться самому начинать и самому кончать разговор», «на бале приглашать танцовать дам самых важных», «ни малейшей неприятности или колкости не пропускать никому, не отплативши вдвое».

А повесть… Почти каждый день Лев Николаевич садится за стол в своем кабинете в Сивцевом Вражке и заставляет себя приняться-таки, наконец, за сочинение. 11 декабря он отмечает в дневнике: «…писать конспект повести», затем, практически ежедневно, повторяет одно и то же – «заняться сочинением повести», «заняться писанием», «писать повесть», «писать и писать».

Пытка творчеством продолжается почти три недели, пока 29 декабря в дневнике не появляется безжалостный по отношению к себе приговор: «Живу совершенно скотски, хотя и не совсем беспутно. Занятия свои почти все оставил и духом очень упал». На этом первый литературный опыт будущего писателя в 1850 г. закончился.

Лишь 18 января следующего, 1851 г. Толстой берет себя в руки и обещает себе начать писать новое произведение. Его дневниковая фраза «писать историю м. д» толкуется одними толстоведами как «история минувшего дня», а другими – «история моего детства». Возможно, что Лев Николаевич подразумевал «рассказать задушевную сторону жизни одного дня», чего ему «давно хотелось», как отмечал он в начатом только 25 марта 1851 года наброске к автобиографическому рассказу «История вчерашнего дня», являющемся попыткой воплотить выраженный в дневниковой записи замысел.

А между тем Толстой по-прежнему отдавался светским забавам. Он пропадает на обедах и вечеринках, влюбляется, увлекается, с успехом изображает майского жука на костюмированном балу на масленой неделе. Очередное творческое «похмелье» наступает 28 февраля: «Много пропустил я времени. Сначала завлекся удовольствиями светскими, потом опять стало в душе пусто».

Пустоту Толстой заполняет чтением. Выбор его падает на роман Дмитрия Бегичева «Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян». Роман этот, вышедший еще в 1832 году, снискал в свое время популярность. В нем живут герои с так хорошо знакомыми нам фамилиями: Чацкий, Фамусов, Молчалин, Хлестова, Скалозуб (автор романа был дружен с Грибоедовым). Вероятно, Толстой нашел в книге столь привычную ему картину жизни русских поместных дворян.

Прочитав роман, он решается вести отчет своим слабостям: «Нахожу для дневника, кроме определения будущих действий, полезную цель – отчет каждого дня с точки зрения тех слабостей, от которых хочешь исправиться», – отмечает Толстой 7 марта.

И началось. Если раньше он не способен был себя взять за горло и «писать, писать, писать», то отныне каждый вечер, возвращаясь в квартиру в Сивцевом Вражке, он скрупулезно записывает проявленные за целый день слабости. Таковых набралось бы на многочасовую исповедь о грехах и искушениях.