Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года - Васькин Александр Анатольевич. Страница 9

Самый большой свой порок Толстой представляет в виде яркого букета негативных, по его мнению, качеств: высокомерия, честолюбия и тщеславия, проявляющихся в «желании выказать», «ненатуральности», «самохвальстве», «мелочном тщеславии».

То он «на Тверском бульваре хотел выказать»; то он «ездил с желанием выказать», то «ходил пешком с желанием выказать», рассказывал про себя, говорил о своем образе жизни, делал гимнастику все с тем же желанием и т. д.

Обнаружил Толстой у себя и лень. «Ленился выписывать», «ленился написать письмо», «не писал– лень», «встал лениво», «ничего не делал – лень», «гимнастику ленился», «английским языком не занимался от лени», «нежничество» («на гимнастике не сделал одной штуки от того, что больно – нежничество», «до Колымажного двора не дошел пешком – нежничество»).

Один раз Толстой даже выявляет у себя «сладострастие». Ну и как же без «обжорства» и вызываемой последним «сонливости»!

И чем больше он писал, тем более оригинальные моральные изъяны находил у себя. «Вечером, – размышлял Толстой в «Истории вчерашнего дня», писавшейся 26–28 марта 1851 г., – я лучше молюсь, чем утром. Скорее понимаю, что говорю и даже чувствую. Вечером я не боюсь себя, утром боюсь – много впереди».

И весь этот жестокий самоанализ, длившийся в течение марта 1851 г., прожитого в Сивцевом Вражке, преследовал одну цель – «всестороннее образование и развитие всех способностей».

Толстой решает самообразовываться за счет изменения формы проведения досуга. Он перестает выезжать в свет, мало кого принимает у себя. Меняются и приоритеты: выгодно подружиться, жениться и устроиться – все это для него уже не актуально.

В карты он не играет, посвящая время не только умственному (учит английский язык), но и физическому самосовершенствованию – фехтованию, верховой езде и так любимой им гимнастике (как-то он решил с ее помощью стать «первым силачом в мире»), Гимнастикой он ездит заниматься в гимнастический зал Пуарэ, где однажды пробует бороться с известным в то время силачом Билье. По-прежнему много читает. И к концу марта кажется, что в Москве его уже ничего не удерживает.

А накопившееся раздражение условиями московской жизни Толстой выплескивает на страницах «Истории вчерашнего дня»: «Особенно надоедают мне обои и картины, потому что они имеют претензию на разнообразие, а стоит посмотреть на них два дня, они хуже белой стены».

1 апреля 1851 г. на Пасху Толстой уезжает в Ясную Поляну, чтобы отметить светлый праздник в кругу родных. Вновь в Москву он приехал лишь через месяц, 29 апреля, вместе с братом Николаем, содержательно проведя здесь несколько дней. 1 мая Толстой успел побывать на гулянье в Сокольниках, где насладился обществом цыганского табора. Зашли братья и в дагерротипию Мазера, где снялись вдвоем.

И если свой прежний период жизни в Москве 1848–1849 годов он оценивает негативно, то, описывая эти месяцы, Толстой разрешает себе повысить самооценку: «Последнее время, проведенное мною в Москве, интересно тем направлением и презрением к обществу и беспрестанной борьбой внутренней». Запись эта сделана уже после отъезда из Москвы (произошедшего 2 мая), по пути на Кавказ. Можно только поразиться подобной самокритичности и безжалостности к себе, проявленной будущим классиком в период жизни в Москве в Сивцевом Вражке.

И не потому ли о переулке этом Толстой вспомнил в эпилоге романа «Война и мир», когда Николай Ростов, «…несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе… взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире на Сивцевом Вражке»?

Переулок Сивцев Вражек, где Лев Толстой жил в 1850–1851 гг.

Лев Толстой – студент.

С рисунка неизвестного художника, 1847 г.

Л.Н. Толстой. 1849 г.

Братья Толстые: Сергей, Николай, Дмитрий, Лев. Фото 1854 г.

Лев и Николай Толстые перед отъездом на Кавказ. 1851 г.

Л.Н. Толстой. 1854 г.

Л.Н. Толстой. 1856 г.

Л.Н. Толстой. 1861 г.

На фотографии надпись: «1862 г. Сам себя снял»

Глава 3

«Храм праздности», или Английский клуб. 1850-1860-е гг

На то бильярд стоит, чтоб играть. (Л.H. Толстой, Записки маркера)

Английский клуб – одно из тех мест в Москве, посещение которого было непременным в холостой и «безалаберной» жизни молодого Льва Толстого, новоявленного московского денди. В дневнике от 17 декабря 1850 г. находим следующую запись: «Встать рано и заняться письмом Дьякову и повестью, в 10 часов ехать к обедне в Зачатьевский монастырь и к Анне Петровне, к Яковлевой. Оттуда заехать к Колошину, послать за нотами, приготовить письмо в контору, обедать дома, заняться музыкой и правилами, вечером… в клуб…». Клуб на Тверской [4] Лев Николаевич оставляет на последнее, на десерт.

Жил он тогда «без службы, без занятий, без цели». Жил Толстой так потому, что подобного рода жизнь ему «нравилась». Как писал он в «Записках», располагало к такому существованию само положение молодого человека в московском свете – молодого человека, соединяющего в себе некоторые качества; а именно, «образование, хорошее имя и тысяч десять или двадцать доходу». И тогда жизнь его становилась самой приятной и совершенно беспечной: «Все гостиные открыты для него, на каждую невесту он имеет право иметь виды; нет ни одного молодого человека, который бы в общем мнении света стоял выше его».

Интересно, что современник графа Толстого, князь Владимир Одоевский писал о том же самом, о молодых людях, слонявшихся по Москве. Но в отличие от Льва Николаевича, констатирующего факт, Одоевский призывал лечить этих денди, причем весьма своеобразным лекарством: «Москва в 1849-м году – торжественное праздношатательство, нуждающееся еще в Петровой дубинке; болтовня колоколов и пьяные мужики довершают картину. Вот разница между Петербургом и Москвою: в Петербурге трудно найти человека, до которого бы что-нибудь касалось; всякий занимается всем, кроме того, о чем вы ему говорите. В Москве нет человека, до которого что-нибудь бы не касалось; он ничем не занимается, кроме того, до чего ему никакого нет дела».

Расскажем же о доме, в который и до Льва Толстого, и после него стекались мужчины, ничем не занимавшиеся, кроме того, до чего им нет никакого дела.

Один из немногих хорошо сохранившихся памятников архитектуры Тверской улицы не стал бы таковым, если бы не был построен в 1780 г. на месте парка, лежавшего между Тверской и Козьим болотом. Строили усадьбу для генерал-поручика А.М. Хераскова – родного брата известного поэта Михаила Хераскова. При генерале был возведен главный каменный дом в три этажа.