Венецианский маскарад - Гордон Люси. Страница 3

— Да, — мрачно согласилась Далси. — Так и есть.

* * *

Вечером, после возвращения графа Франческо домой из больницы, в Палаццо Кальвани устроили праздничный ужин. Граф и три его племянника сидели вокруг богато накрытого стола, а служанка под присмотром Лизы носила одно блюдо за другим.

Для Франческо все это было в порядке вещей, Марко также чувствовал себя вполне комфортно, а вот на Лео и Гвидо подобная атмосфера действовала угнетающе, и оба с облегчением вздохнули, когда застолье наконец подошло к концу.

Сразу же после еды все три молодых человека собрались покинуть Палаццо Кальвани, но граф, попрощавшись с Марко и Лео, задержал Гвидо и пригласил его в свой кабинет.

— Мы будем в баре «У Луиджи», — уже уходя, бросил Марко.

Гвидо нахмурился.

— Твое дело не может подождать? — спросил он у Франческо.

— Нет, — сухо ответил граф. — Я хочу поговорить с тобой прямо сейчас. Не волнуйся, я не буду приставать к тебе с вопросом, правда ли все то, что рассказывают о тебе последнее время.

— Очень может быть, что и правда, — усмехнулся Гвидо.

— В любом случае тебе пора браться за ум, — продолжил Франческо, пропустив слова племянника мимо ушей. — Например, ты должен больше внимания уделять женщинам из высшего общества.

— Но они действуют мне на нервы. Им всем нужно от меня только одно.

— И что же? — поинтересовался старший Кальвани.

— Мой будущий титул. Большинство этих женщин меня в упор не видит. У них перед глазами маячат только мои деньги и графские почести.

— Если ты имеешь в виду, что они готовы ради титула смотреть сквозь пальцы на твой беспорядочный образ жизни…

— Может быть, я не хочу, чтобы моя жена смотрела сквозь пальцы на мой, как ты выразился, «беспорядочный» образ жизни. Было бы гораздо веселее, если бы она согласилась вести такой же.

— Брак вовсе не предполагает, что супругам будет всегда весело, — громогласно произнес Франческо.

— Именно этого я и боюсь, — заметил Гвидо.

— Пора тебе становиться настоящим мужчиной и перестать проводить все время с семьей Люччи. А то ты последнее время не вылезаешь из гондолы.

— Мне нравится кататься на гондоле.

— Не спорю, Люччи — превосходные люди, — признался граф. — Но у них один путь в жизни, а у тебя другой.

Улыбка сошла с лица Гвидо, и он заметно помрачнел.

— Люччи — мои друзья, и я буду тебе премного обязан, если ты не станешь об этом забывать.

— Никто не призывает тебя порывать с ними отношения. Дружи с кем хочешь, — продолжал убеждать его Франческо. — Но ты обязан жить своей жизнью, а не жизнью Федерико. Наверное, мне не следует разрешать тебе так часто видеться с ним.

— Мне не требуется от тебя разрешения, чтобы видеться с ним, — спокойно ответил Гвидо. — И не потребуется. Дядя, я очень тебя уважаю, но я не позволю диктовать мне, как надо жить.

Лицо графа приобрело жесткое выражение, а в глазах появился странный блеск, который заставил Гвидо насторожиться. Он понял, что нужно разрядить обстановку.

— В конце концов, в том, что я люблю работать веслами, нет ничего плохого, — заметил он миролюбиво. — Между прочим, это поддерживает меня в хорошей физической форме.

— Если бы ты только работал веслами… — снова заговорил Франческо. — Но мне рассказывали, ты еще поешь туристам «О sole mio».

— Им это нравится, — усмехнулся Гвидо. — Особенно англичанам. Они любят слушать пение и есть мороженое.

Графа было уже не остановить.

— Ну, и наконец ты позируешь фотографам. — Он показал Гвидо снимок, на котором тот, одетый гондольером, пел песню миленькой темноволосой девушке. — Мой племянник, — проворчал Франческо, — будущий граф Кальвани позирует фотографам в соломенной шляпе.

— Ужас! — с улыбкой согласился Гвидо. — Я запятнал семейную честь. У тебя есть выход: ты можешь жениться, жена тебе родит симпатичного мальчишку, и ты назовешь его своим наследником. Ведь говорят, что ты так же энергичен, как и…

Тут старый граф не выдержал и громко крикнул:

— Выметайся отсюда, раз ты не хочешь слушать моих советов!

Гвидо не надо было упрашивать дважды. С облегчением вздохнув, он оставил дядю в кабинете, а сам вышел на улицу и направился к Большому каналу. Добравшись до него, Гвидо увидел, как семь гондол, одна рядом с другой, плавно скользят по воде. Это было представление, задуманное для развлечения туристов. В лодке, двигавшейся в самом центре, Федерико, тот самый гондольер «с кудрявыми волосами и немного детским лицом», который был рядом с Гвидо на фотографии, мягким тенором выводил сладкую мелодию. Гондолы медленно подплыли к пристани, и Гвидо смог услышать, как дружно зааплодировали туристы, когда песня закончилась.

Высадив пассажиров, Федерико повернул гондолу и поплыл к Гвидо, который с нетерпением ждал его.

— Привет, Федерико! Если бы твоя английская signorina услышала, как ты сегодня пел, она бы согласилась идти за тобой хоть на край света.

В ответ Федерико лишь тяжело вздохнул.

— Что с тобой? — удивился Гвидо. — Она тебя разлюбила?

— Нет, Дженни по-прежнему любит меня, — твердо сказал Федерико. — Но ее папаша грозится, что, пока жив, он не допустит, чтобы мы с ней поженились. Он думает, мне нужны ее деньги, но это не так. Я люблю ее. Ведь правда она замечательная девушка?

— Конечно, — дипломатично согласился Гвидо, оставив при себе свое мнение, что Дженни просто хорошенькая куколка, которой недостает изюминки. Сам он предпочитал женщин, умеющих бросать вызов мужчине, женщин с сильным характером.

— Ты знаешь, что я всегда готов помочь тебе, — добавил он.

— Ты и так столько раз уже нам помогал… — ответил Федерико, — Ты разрешал нам встречаться у тебя в квартире, ты заменял меня на работе.

— Не думай об этом. И дай мне знать, если тебе все же понадобится моя помощь.

— Дженни вернулась в Англию, — грустно сказал Федерико. — Чтобы попробовать уговорить отца дать согласие на брак, но, боюсь, она никогда больше уже не вернется в Венецию…

— Если это настоящая любовь, то Дженни обязательно вернется, — постарался успокоить друга Гвидо.

Тот негромко рассмеялся.

— Много ты знаешь о настоящей любви! — с иронией сказал он. — Ты сегодня с одной, завтра с другой. Когда видишь, что у женщины возникает мысль о браке, ты тут же даешь ей от ворот поворот.

— Тсс… У моего дяди везде есть уши. — Гвидо осторожно огляделся. Но, не заметив ничего подозрительного, весело добавил: — Эй! Чего мы ждем? Лео и Марко сейчас в баре «У Луиджи». Пойдем!

* * *

Два дня спустя Далси Мэддокс прилетела в Венецию. С отсутствующим видом она стояла в аэропорту Марко Поло и ждала, пока ее багаж перенесут на маленькую моторную лодку.

Было самое начало июня, солнце светило вовсю да еще к тому же столь же ярко отражалось в воде, и Далси, сидя в лодке, несущейся по небольшой лагуне, широко улыбалась, напрочь забыв о преследовавших ее грустных мыслях.

— Смотрите, signorina, — обратился к ней лодочник с гордостью, обычной для всех венецианцев, когда речь заходит об их родном городе.

Сперва Далси увидела лишь сверкающие на солнце полусферы куполов. А затем перед ней возник и весь город, изящный, совершенный. От такой красоты у Далси даже перехватило дыхание, она замерла, не желая пропустить ни малейшей детали.

— Надо въехать в город очень мягко, — продолжил лодочник, — чтобы не создавать больших волн. Сначала мы попадем в канал Каннареджио, потом в Большой канал, а по нему уж доберемся и до гостиницы.

Когда лодка плыла по каналу Каннареджио, стало заметно прохладнее, чем раньше: высокие дома заслоняли солнце. Далем откинулась на спинку своего сиденья, смотря на узкую полоску неба над головой. Но как только лодка свернула в Большой канал, в глаза молодой женщине снова ударило солнце, и до самой гостиницы «Витторио», великолепного дворца семнадцатого века, оно, не переставая, изливало на нее свой горячий свет.