Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 111

– Ты не договорила утром, что с ведуньями стало, – вдруг сказала Невзора. – Разошлись вы, стало быть, разными дорогами?

– Можно и так сказать, – вздохнула Цветанка. – И снова нашим путям не суждено сойтись уж больше никогда.

5. Тучи на западе

Обласкав Цветанку с маленькой Светланкой звоном солнечных струн, полетела песня из мрачного леса через всё Воронецкое княжество. На пути своём подхватывала она на крылья золото цветочной пыльцы, пила свободное дыхание полевых трав и развеивала грусть отягощённых урожаем яблонь в садах. Песня быстра, как мысль, и уже совсем скоро её тень заскользила по склонам Белых гор, заставляя сердца девушек сладко сжиматься в предчувствии судьбоносных встреч, а чашечки цветов – вздрагивать и ронять скопившуюся за ночь росу.

На одном из этих цветущих склонов, щедро залитых лучами солнца, встретились двое влюблённых: мастерица золотых дел Искра и Лебедяна, княгиня Светлореченская. Горный ветер парусом надувал подпоясанную льняную рубашку женщины-кошки, солнце сияло на её гладком черепе и шелковистой тёмной косе, а на счастливом лице княгини зажигало тёплый свет улыбки.

«Я так тоскую по родной земле, – чувственно лаская кончиками пальцев щеку Искры, вздохнула Лебедяна. – Лучше и краше Белых гор нет на свете страны! Иссохло моё сердце вдали от них, иссякла жизненная сила. Вот бы вернуться домой… навсегда!»

«Это возможно, моя лада, – окидывая её пристально-ласковым взглядом тёмных глаз, ответила Искра. – Кольцо-то на что? Просто открой проход – и ты дома».

«Ах, счастье моё, страшно и горько мне на это решиться! – Светлая синь глаз княгини омрачилась тенью тревоги и смятения, во власти которого она пребывала несколько месяцев. – Это всё равно что резать по живому. Страшно рвать многолетние узы и рушить то, что воздвигалось так долго…»

Травы дышали горьковатым мёдом, вершины гор сияли недосягаемой белизной, а пальцы Искры плели венок – душистый, многоцветный, полный летней волшбы.

«Тот дворец уже шатается давно, готовый рухнуть и под своими обломками похоронить всех, кто в нём живёт, – проговорила женщина-кошка. – Пора переселиться в дом, двери которого с радостью распахнуты для тебя. Он поскромнее дворца, зато прочно стоит на земле и способен сберечь тепло сердец».

Лебедяна со сладкой тоской в сердце пыталась проникнуть под сень густых ресниц, прятавших сосредоточенный взгляд любимой, которая, казалось, была всецело поглощена венком. Уже не юный ветреный восторг, а зрелая, жаркая нежность вспыхивала в ней при виде этих длинных сильных ног, через ступни которых матушка-земля питала кошку силами. Прохладная пелена грусти нависала на ресницах, когда Лебедяна любовалась полными спелого сока губами, и душе не давала покоя мысль: «А не слишком ли я стара?» Может, уже отговорили, отпели её яблоневые вёсны, безвозвратно умчавшись вместе с молодыми годами за край неба? Не ушла ли пора любви? Не растеряла ли она жизненный пыл, пока пыталась осилить шагами свою стезю? Не выпили ли дети вместе с молоком из неё и солнечную страсть, способность радоваться и дурачиться, делать глупости, смеяться и дышать полной грудью?

А травы шептали, светло и улыбчиво напоминая о хрупкости и бренности изношенных, изживших себя уз, по ошибке наложенных на неё когда-то. Стоит лишь двинуть плечом – и ветхие цепи упадут, рассыплются ржавой пылью, освободив и очистив сосуд души и тела для желанного света, который после долгих блужданий во мгле всё же нашёл её.

«Колечко для Златы у меня уж готово, – сказала Искра. – Только дай знак, и я передам его тебе».

Их пальцы сплелись над венком, а губы сблизились, поймав в ловушку луч солнца. Взор утопал во взоре, сердце тянулось к сердцу, а снега горных вершин сомкнулись защитным куполом, ограждая любовь от недоброго ветра чужих взглядов. Поцелуй зародился розовой зарёй, но ледяная вспышка выдернула Лебедяну из горьковато-тёплого облака счастья и вернуло в явь, грохотавшую непогодой и пронизываемую молниями.

Ложе из подушек отрывисто озаряли холодные отблески молний, по окнам струились ручьи дождевой воды, на рукодельном столике умирал язычок пламени дотлевающей лампы. Казалось, весь мир сотрясался от ревущего ненастья, получая удары его яростных чёрных лап, а бледные ветвистые трещины молний раскалывали небо, будто больную голову. Встав с ложа, Лебедяна подошла к окну и приложила ладонь к слюдяной раме, словно бы желая приласкать разбушевавшегося зверя – грозу. Тот бешено ластился к её руке по ту сторону окна, словно прося почесать дождевые космы своей гривы. Душа княгини сжималась в комочек перед величием ненастной ночи.

Мрак над землёй был огромен, но кольцо делало любые расстояния ничтожными. Лебедяне ничего не стоило сейчас открыть проход и очутиться рядом с Искрой, тем более что муж отсутствовал дома уже вторую седмицу – проверял готовность войска у восточной границы. Чёрная, давящая тень угрозы висела над землёй, делая тусклым самый ясный и солнечный день; ни одна душа не знала, кто и когда должен был напасть, и оттого тревога становилась ещё страшнее. Она засела острой, безжалостной сосулькой под сердцем у Лебедяны, а Искрен с этими приготовлениями совсем перестал бывать дома. Мёртвые топи считались пустынной землёй, и возможность нападения оттуда казалась невероятной, но князь уверовал в предсказание вещего меча Лесияры. «Значит, не так уж эти топи безжизненны, как мы думаем», – повторял он. Из Белых гор поступало всё новое и новое зачарованное оружие: мечи, наконечники для стрел и копий, топоры, кинжалы, секиры, сулицы [8]; три сотни кошек-воительниц расположились станами по берегу речки Мороши, что протекала с севера на юг в ста вёрстах от Мёртвых топей: чувствительность белогорских жительниц к хмари не позволяла им ближе подступиться к этой земле. Трое дружинниц Лесияры постоянно пребывали при дворе князя для обмена быстрыми сообщениями между двумя главами государств.

Княжичи были далеко: этой весной Искрен отправил их по разным городам учиться управлять и набираться опыта в государственных делах, прикрепив к ним мудрых наставников. Со светлой печалью приняло материнское сердце разлуку с сыновьями: рано или поздно все дети вырастают, обретают свои крылья и вылетают из родительского гнезда, вот и её мальчики возмужали, обзавелись пушистыми юношескими усами и, как это неизбежно случается, устремились навстречу взрослой жизни, оставляя родную матушку дома, у осиротевшего очага. Ростислав забрал свой зверинец – спасённого Лесиярой медвежонка, хромого оленя, косулю, двух слепых лисиц, волчонка и множество певчих птиц; без питомцев он уезжать не желал, и отец разрешил ему взять животных с собой. Всех четвероногих друзей княжич подобрал в лесу ранеными, брошенными и хворыми детёнышами, выходил и приручил, ну а зверю, привыкшему к человеку сызмальства, в диком лесу уж не место.

Непогода за окном не тревожила крепкий и спокойный сон Златы: малышка посапывала на тёплой печке, и её уютный детский мирок был далёк от бурных потрясений, то и дело корёживших взрослый мир. В глазах склонившейся над дочкой Лебедяны отразилась нежная боль, тоска и горечь, а унизанная перстнями и драгоценными запястьями рука пухово-лёгкими касаниями ласкала пружинистые золотые кудряшки. Нет, не должен был маленький и хрупкий, как едва распустившийся цветок, мирок Златы пошатнуться, исказиться, дрогнуть и сжаться от страха под тяжёлой поступью беды. И они, взрослые, обязаны сделать всё, чтобы сохранить его безмятежным и неприкосновенным.